Анджело пристально вгляделся в лицо гостя, но не обнаружил на нем ни следа испуга.

— А ван Борселены хотят, чтобы король Генрих остался королем Англии, верно? Также, как и епископ Кеннеди? — поинтересовался он.

— Вероятно, будет правильнее считать, что они в этом вопросе нейтральны, — отозвался Анджело Тани. — Равно как и ваш знаменитый герцог.

— Герцог Филипп? — переспросил новоиспеченный курьер, сохранивший, к несчастью, наивность прежнего Клааса. — Но ведь, по слухам, он предпочитает йоркистов. Иначе он не пригрел бы у себя дофина Да, и кстати, в Милане великолепный зверинец. Я привез дикобраза для мейстера Феликса, но он его не захотел, и теперь придется разыграть зверюшку в лотерею. Если только вы не пожелаете забрать его, мессер Анджело?

— Боже правый, — произнес Анджело Тани.

Томмазо улыбнулся, но тут же посерьезнел, осознав, что управляющий банка пытался выразить не свое отвращение, но скорее глубочайшую задумчивость.

— Боже правый, — повторил Тани. — Страус.

— Страус? — переспросил Клаас.

Управляющий взмахнул рукой.

— Неважно. Просьба в одной из миланских депеш. Мы поступили не слишком мудро, отослав мессеру Пьерфранческо четырех отличных жеребцов, но не подумав о подарке для герцога.

Томмазо изумился.

— Но ведь мессер Пьерфранческо купил этих лошадей, а герцог выращивает своих собственных.

— Разумеется. Но мессер Пигелло, твой брат, вполне резонно указал, что не годится семейству Медичи в Милане выглядеть лучше, чем сам герцог. Мы должны были одновременно отослать подношение и ему. Какой-нибудь весьма заметный дар. Мессер Пигелло предложил, чтобы это был страус из зверинца герцога Бургундского. Неожиданный подарок от одного герцогства другому, который Милан оценил бы по достоинству, но в то же время он почти ничего не стоил бы самой Бургундии. Это животное…

— Птицу, — поправил Томмазо.

— Существо, — объявил Анджело Тани. — Нужно будет отослать за наш счет. Томмазо должен завтра обратиться с этим вопросом к мессеру Пьетро Бладелену.

Он с удовольствием заметил, как резко выпрямился на стуле Томмазо.

Курьер поднялся с места.

— Я вижу, что вам о многом надо поговорить, и не хотел бы зря тратить ваше время. Благодарю вас за вино, мессер Анджело. Мне пора. Было очень приятно послушать вас, ведь именно так люди и учатся, не правда ли? Внимая речам великих людей и вершителей судеб мира.

Он почтительно поклонился и старательно сдерживал смех до тех пор, пока не оказался на улице и не свернул за угол. Оттуда он со всех ног поспешил на другую встречу, в неприглядную таверну, которую, насколько он мог понять, недавно избрали для своих встреч все молодые повесы Брюгге.

Они обрушились на него за то, что он опоздал, и еще за то, что он слишком аккуратно одет. И добродушно награждали тумаками, пока не сломали спинку стула, за то, что он через каждое слово поминает герцогов. Когда же он все-таки смог вставить хоть слово в общий гомон, то наконец поведал им историю про страуса.

Ансельм Серсандерс, который знал обо всем на свете, заявил:

— У герцога в Брюгге нет страуса.

Бонкль-младший, терзаемый чувством вины, возразил:

— Откуда тебе знать? Должен быть, если уж Сфорца положил на него глаз.

— Нет, был раньше, но сдох в прошлом году, — засмеялся Серсандерс.

— Бедный Анджело, придется ему посылать что-то другое.

— Может, Мабели? — предложил Клаас Джон Бонкль побагровел.

Клаас широко ухмыльнулся.

— Она не согласится, верно? Ничего страшного, я ведь снял с нее клеймо владельца перед отъездом. Ну ладно, что же тогда? Дикобраза Феликса? Нет, у герцога один уже есть.

— Стойте! — завопил Лоренцо Строцци.

Поскольку эта тема не имела никакого отношения к деньгам, то они изумленно воззрились на него.

— Стойте! Помните, что я вам говорил? У нас есть страус в Испании. Если только не издох. В Барселоне.

— Это был Лоппе, — возразил Клаас.

— Нет, страус. Мессер Анджело может сказать Пьеру Бладелену, и пусть герцог купит его и отправит кораблем в Милан как подарок. Конечно, он будет не из его зверинца, но какая разница.

Они переглянулись. Именно Клаас первым толкнул в плечо Лоренцо со словами:

— Ты здорово придумал! Ну, конечно, и как я сразу не сообразил! Расскажу об этом мессеру Анджело, как только допью вино.

— Ну, нет, — внезапно остановил Феликс. — Нет. Скажешь ему завтра. Я забыл, матушка вернулась из Лувена Мне было велено сказать тебе, чтобы ты немедленно шел домой.

Служанка, не убиравшая руку с плеча Клааса, уже спросила, что он будет пить, и он, скорее всего, ответил ей. Она и Клаас улыбались друг другу.

Не оборачиваясь, Клаас произнес:

— Ты забыл мне сказать.

— Не забыл, — возразил Феликс. — Я только что сказал тебе. И лучше поторопись, она в скверном расположении духа.

— А можно сперва выпить первую кружку пива? — просительно протянул Клаас. — Или хоть пол-первой кружки.

— Немедленно! — рявкнул Феликс. — Она платит тебе.

Хор голосов раздался в защиту Клааса Феликс остался непреклонен. Нахмурившись, он огляделся по сторонам.

— Он мой слуга.

На это никто возразить не мог. Клаас поднялся и двинулся прочь, столь похоже изображая кислую физиономию Хеннинка после большого проигрыша в кости, что они все заулюлюкали ему вслед.

Снаружи он выпрямился. Улыбка еще недолго держалась на губах, затем постепенно растаяла. Ровным шагом он направился по улицам, которые вели назад, к красильне, где его ожидала вдова.

Выйдя из таверны, Клаас сразу пожалел, что поутру сегодня не надел свой тяжелый шерстяной плащ. Было холодно. Холоднее, чем в Альпах, из-за влажности. Он заметил это лишь сейчас вчера не было времени, когда он бегал, разнося депеши.

Ему и прежде случалось уезжать надолго. Каждые пару месяцев из Брюгге они отправлялись в Лувен, после чего на несколько недель не было иных забот, кроме как убедить Феликса отвлечься от охоты, от псарен, от выпивки, и начать наконец посещать лекции. Юлиус, разумеется, приходил ему на помощь.

Порой их обоих ждал успех, порой они и сами так уставали от бремени ответственности, что затевали очередную выходку, обходившуюся им всем очень дорого. Ну, теперь-то Юлиус с Асторре, и, возможно, там ему гораздо лучше. А сам Клаас вернулся в Брюгге спустя три месяца По времени этот отъезд ничем не отличался от всех прочих. Все должно бы выглядеть по-прежнему.

Не так давно прошел сильный снегопад. Снег еще лежал в тени на ступенях, ведущих в подвалы, громоздился вдоль улиц, словно груды грязного белья. Там, где еще струилась река, лед намерзал вдоль илистых берегов, словно кружевной воротник. Там же, где вода уже застыла, ледяное поле посередине было взломано, вновь и вновь, чтобы дать проход баржам Стук молотков мастеровых, занятых дроблением льда, слышался весь день напролет.

По краям каналов вода была темной и жидкой от тепла домов, и кошки охотились вдоль нее, ожидая, пока на поверхность за глотком воздуха выглянет полусонная рыба, и там же, как каждую зиму, виднелась детская одежонка на шестах, воткнутых в берег, промерзшая и застывшая.

Беднякам непросто было одевать своих малышей, но к этим вещам никто не прикоснется: по крайней мере, до тех пор пока не отыщутся родители утонувшего ребенка, и не узнают его имя. Разумеется, порой это был младенец, и тогда на шесте не оставалось никакой одежды.

Он миновал Журавля, нынче поутру стоявшего в бездействии, и хотя мастеровые признали его, несмотря на синий дублет, он лишь весело помахал им рукой и прошел мимо. Не годится заставлять демуазель ждать. Ворота, ведущие к дому, оказались открыты, но какие бы товары ни привезла с собой вдова из Лувена, все было уже разобрано и убрано прочь. Во дворе Клаас завидел людей, с которыми болтал накануне, но сегодня они на него даже не обернулись. Удивительно, но они вообще ни на что не обращали внимания.