Отделение в Лувене не будет распродано, а наоборот, укрепится под началом Кристофеля. В Брюгге, напротив, не имеет смысла восстанавливать всю слишком разветвленную и разбросанную сеть их малых владений.

Они должны стремиться к качеству, сосредоточившись лишь на окраске тканей, ссудном и меняльном деле. Их красильни должны стать лучше, чем во Флоренции. В ссудной конторе — выдавать деньги под залог драгоценностей, которые не требуют больших площадей для хранения. Также предоставлять займы под высокие проценты.

Именно таков, насколько мог судить Грегорио, был план Николаса. Он начал это понимать еще задолго до пожара.

— Ты говоришь о банковском деле, в соединении с торговлей предметами роскоши, — промолвил Грегорио. — Не имею ничего против этого. Но откуда мы возьмем деньги, чтобы развернуться? От тебя зависит множество людей. Ты влез долги за всю эту недвижимость. Сгорели ткани, принадлежавшие покупателям: люди будут рассчитывать получить свои деньги обратно, а также за ткани, проданные в кредит. Сгорели все обеспечения ссуд. Отныне все займы пошли в убыток, а те, кто захочет вернуть свое добро, выставят против нас иски. Ты закупал в кредит оружие. Наемники еще могут обойтись нам куда дороже, чем то, что им пока удалось заработать. И если твой капитан будет взят в плен или потерпит поражение, то придут требования о выкупе или о компенсациях. Ты не сможешь заменить погибших наемников, утраченных лошадей и доспехи, а, стало быть, и выполнить все условия контракта, либо потеряешь всякую надежду заключить новый. Это огромный риск теперь, когда ты остался без всякой поддержки.

Грегорио помолчал, отводя глаза от измученного лица вдовы. Ближе к утру она успела подобрать и заколоть свои красивые каштановые волосы, а поверх ночной рубахи накинула длинный плащ. Может быть, стоило бы позволить ей уйти к себе, утешаясь фантазиями этого юнца, но он решил, что лучше будет сразу заставить ее взглянуть правде в глаза.

— Демуазель, мне неприятно говорить об этом, но все, что вам остается сейчас — это дать расчет своим работникам, включая также и меня, и удалиться в Лувен, продав всю недавно приобретенную недвижимость и расплатившись с основными кредиторами. Ну, и, разумеется, теперь для Николаса не может идти и речи о том, чтобы продолжать свои квасцовые интриги.

Огорчение на его лице было искренним. Демуазель не сводила с него взора. И наконец, обернулась к Николасу.

— Николас намерен не только продолжать свои интриги, — возразил тот, — но он еще и уезжает во вторник, чтобы довести их до конца. Это единственное, что поможет нам выстоять. Послушать тебя, Грегорио, так торговые суда никогда не шли ко дну, и никогда не случалось голода или наводнения. Для нас это катастрофа, но не для всего города. Они нас поддержат. Они продлят кредиты. Если и не из сострадания, то из корысти. Я лично прослежу за этим. К тому же ты забыл о нашей знаменитой курьерской службе. Пусть пока мы не способны торговать тканью, зато можем продавать информацию. Об этом он совсем запамятовал.

— Депеши?

— Здесь, на улице Спаньертс, — отозвался Николас. — Я бы сейчас не был так спокоен, если бы они пропали.

— Во вторник? — переспросила демуазель.

Николас обернулся к ней.

— Вы всегда лично управляли красильным делом. Вы знаете гильдию и все тонкости лучше, чем кто бы то ни было. У нас остается еще завтрашний день и понедельник, чтобы все продумать вместе с Грегорио и Хеннинком. Кристофель уже едет сюда, а через пару дней домой вернется Феликс. — Он помолчав. — На самом деле, будет лучше для всех, если я уеду сейчас. Не в Дижон, разумеется. Но я отвезу ткани в Женеву, а затем направлюсь прямиком в Милан. Вернусь, как только смогу, будьте уверены.

— Женева!

Николас повел плечами.

— На эту ткань был заказ. Деньги нам пригодятся.

Грегорио, несмотря на то, что глаза у него слипались, постарался заявить как можно тверже:

— Если это заказ Тибо и Жаака де Флёри, то они еще не расплатились за прошлые поставки. Нам лучше бы приберечь товар для ярмарки.

— Возможно, ты прав, — Николас обернулся к демуазель, словно читая в ее лице нечто, ускользнувшее от внимания Грегорио. — Вы забыли о Феликсе? Нам повезло, что его не оказалось здесь, иначе от непомерной отваги он мог бы наделать глупостей. Вот увидите, первое, что он скажет, когда вернется, это как скверно мы справились со всем без его помощи.

На это демуазель улыбнулась и вскоре, поднявшись с места, медленно направилась в маленькую гостиную, где для нее была устроена постель.

Когда дверь закрылась, Грегорио повернулся к своему собеседнику.

— Она многим тебе обязана, как и все мы. Но послушай доброго совета: одной лишь силы ума недостаточно, чтобы выправить положение. Здесь нужен опыт и нужна осторожность. Хитроумные интриги всегда рискованны, но самой природе.

— Ты по-прежнему жаждешь этим заниматься, ты быстро учишься. Еще быстрее ты набираешься уверенности в себе. Но опыта тебе по-прежнему недостает.

Николас взглянул на него. К удивлению Грегорио, губы его растянулись в широчайшей улыбке, которая затем переела в огромный зевок.

— Друг мой Горо, неужели ты полагаешь, я этого не знаю? Но если все, что ты говоришь, правда, а так оно и есть, то нам необходимо как можно скорее раздобыть побольше денег. И независимо от того, хватает мне опыта или нет, но я их получу.

Нимало не подозревая о том, что за спиной у него в дымящихся развалинах осталось лежать все имущество Шаретти, и хуже того, также о том, что вдова Шаретти больше не является вдовой, Томас, помощник капитана Асторре, двигался на юг, чтобы принять участие в войне, в сопровождении четырех копейных эскадронов и полусотни наемников, готовых взять в руки ружья, навязанные ему этим юным безумцем Клаасом.

Его сопровождали также двое избранников Клааса: Годскалк и Абрами. Неожиданно для самого себя Томас обнаружил, что рад их присутствию. Абрами, венгр-арбалетчик, обучавшийся в Германии, знал о ружьях куда больше его самого, а Годскалк не только смыслил грамоте, но разбирался также в травах и просто творил чудеса своими порошками и мазями всякий раз, когда в этом возникала необходимость. Так что их путешествие на юг доставляло Томасу удовольствие, несмотря даже на то, что приходилось вести с собой целую толпу всевозможного отребья, — конюхов и прислуги, и всех прочих, — без кого не обойтись в крупной военной кампании.

Это самая скверная часть. Зато было и нечто хорошее: женщины. Вдова всегда оставляла этот вопрос на их с Асторре усмотрение и не слишком придирчиво рассматривала счета. В конце концов, нельзя же ожидать от солдат, чтобы они сами искали себе пропитание, мололи зерно или стирали белье. Это женская работа. А когда наступает перерыв в сражениях, мужчинам требуются и иные удовольствия, кроме игры в кости и выпивки.

Разумеется, в Неаполе недостатка в женщинах не будет. Армия, стоящая в ожидании битвы, притягивает их как слепней, и кусаются они ничуть не хуже, — а если и не они сами, так драки, вспыхивающие из-за них. Так что имеет смысл привезти пару славных девчонок с собой. В повозках имелись даже жены наемников, причем одна из них кормила новорожденного. Пока что единственный младенец на марше, но могут появиться и другие. Это уж от отца зависит. Каждый из наемников получает равную долю. Его личное дело, если он желает кормить лишний рот.

Томас со своим отрядом пересек Альпы без всяких происшествий. В Милане он смог забрать ружья. Там его также ожидал сюрприз, но не слишком огорчительный.

В Неаполь он попал к концу апреля, после множества маневров и обходных маршей, и обнаружил, что город почти невидим за липкой завесой дождя. Он выслал вперед гонца, чтобы предупредить Асторре о своем появлении, в надежде, что в лагере еще остались места для ночлега, где будет сухой пол и не слишком много крыс.

Замок был достаточно велик, чтобы вместить всех военачальников и капитанов, а также этого арагонского короля-ублюдка Ферранте. Но вот расквартировать людей — это дело другое. В некоторых городах армию располагали за стенами, в пределах внешних укреплений, и там строили деревянные бараки. Иногда приходилось обзаводиться собственными палатками. А иногда — насильно заставляли какое-то семейство принять людей у себя.