— Матушка!

Следом за ним шел разодетый всадник в бархатном костюме, в шляпе с низкими отворотами и в кушаке, расшитом драгоценными камнями. Она знала этого человека в лицо. Перед ней был Роланд Пайп, один из придворных Карла, графа Шароле, сына герцога Бургундского.

Она поспешила сделать реверанс Хеннинк отступил, сливаясь со стеной. Гость поклонился.

— Матушка! — воскликнул Феликс. — Граф просит… Монсеньер Роланд привез мне приглашение от графа де Шароле! Личное приглашение! На большую охоту. На охоту в Генаппе в воскресенье. Я должен ехать прямо сейчас! Немедленно.

— Какая честь! — отозвалась Марианна де Шаретти. Она усадила гостя, велела Хеннинку принести вина и сама присела рядом, раскрасневшаяся, улыбающаяся и взволнованная, воплощение матушки-бюргерши, потрясенной честью, оказанной ее бюргеру-сыну.

Воплощение матери, возносящей хвалу Господу, что теперь ее сыну не придется скрестить копья с противниками на турнире Белого Медведя. Ибо, когда приглашение исходит от наследника твоего сюзерена, то никаких извинений не принимается. Спасибо тебе, Господи! — подумала она. И кому-то еще.

Когда Николас вернулся домой в тот день, Феликса уже не было. Дом гудел от новостей. Николас уселся, чтобы рабочие из красильни могли рассказать ему обо всем в подробностях. Впрочем, в большинстве своем они были разочарованы. Конечно, замечательно, что знатные вельможи, наконец, оценили по достоинству отпрыска семейства Шаретти. Но насколько больше они были бы рады и горды стоять там, среди толпы, окружающей турнирное поле и говорить всем вокруг «Вот! Вот наш молодой хозяин!» Один из тех, кто прежде делился с ним капустой, предложил:

— А почему бы тебе, Клаас, не занять его место. Ведь и доспехи есть.

— Отличная мысль, — вмиг откликнулся тот. — Я бы выиграл каждую стычку, стал бы Главным Лесничим. Пойдемте, я вам покажу. Пойдемте все вместе!

Когда хозяйка красильни выглянула из окна, чтобы понять причину всех этих криков и хохота во дворе, они уже натянули веревку, заменявшую барьер, и парами, — один изображал всадника, а другой лошадь, — налетали друг на друга в горшках вместо шлемов и с шестами в руках. Один шест они все же сломали, и Хеннинк тут же взревел, честя их на все корки. А затем один из нападавших снял шлем, и Хеннинк, обнаружив под ним мужа своей хозяйки, поспешил замолкнуть. Николас спрыгнул на землю.

— За палку я заплачу. Да, знаю, я был не прав, что оторвал их от работы. Мы просто радовались, что jonkheere Феликсу оказали такую честь.

Рабочие со смехом поспешили разойтись. Теперь, если понадобится, они будут работать допоздна, чтобы наверстать упущенное. Но демуазель де Шаретти видела, что все они в отличном настроении, и Хеннинк, хорошо знавший своих подчиненных, был достаточно разумен, чтобы признать это. И он тоже улыбнулся в ответ, пусть и чуточку напряженно:

— Да, жаль, что так вышло с турниром, но это и, правда, большая честь, друг Николас.

После чего тот стремглав взбежал по лестнице и постучал к ней в дверь.

— Награда? — вопросил он. Она сморщила нос. — Да, знаю. На сей раз это запах облегчения. Я уже думал, что моя хитроумная интрига не сработает.

— Но ведь у тебя наверняка был запасной план? — предположила она.

— О, да Трое завзятых собачников и любовница Грегорио, хотя у самого Грегорио я еще не успел об этом спросить. — Он широко улыбнулся. — Не заслужил ли я какого-то особого крепкого вина? Так, значит, Феликс уже уехал?

Она улыбнулась, но подбородок невольно задрожал. Марианне де Шаретти пришлось сделать над собой усилие.

— Они по-доброму отнесутся к нему?

— Разумеется, да. На самом деле его ждет встреча с самим дофином. Скорее всего, в последний раз. Но они хорошо воспитаны. Они не станут жалить. — Он помолчал. — Единственная беда в том, что вы уже уедете к его возвращению. Вы сказали ему?

— Насчет торжественного шествия? Да, — повернувшись к Николасу спиной, она щедро разливала вино по бокалам.

— Когда у него будет время поразмыслить обо всем, он даже обрадуется. Ведь до самого вашего возвращения он останется здесь за хозяина. И к тому же ему не придется меня провожать.

Марианна де Шаретти вручила ему бокал вина.

— Не знаю, он не очень сложная натура. По-моему, он мало чем отличается от Тильды. Им обоим приятно видеть, что ты здесь и трудишься им во благо.

Он и впрямь чувствовал облегчение. Глупые ямочки на щеках, не показывавшиеся уже пару дней, вновь вернулись.

— То есть если уж я позабыл свое место, то пусть лучше я поплачусь за это здесь, чем буду где-то вдалеке гулять по райским кущам? Видел бы он эти кущи, особенно сейчас. Мне следовало одолжить у Феликса его доспехи для Женевы. У меня есть мысль.

Она подошла ближе и села.

— Теперь, похоже, я смогу ее выслушать. Да?

— Почему бы нам не уехать прямо в воскресенье во время турнира? Дороги будут пустые. Если только вы не желаете присутствовать.

— Нет.

— Так что же?

— Но нам будет некому помочь. Все отправятся глазеть на турнир. Боюсь, нам даже охранников не удастся отвлечь.

Едва лишь он принялся убеждать ее, как она сообразила, что Николас, несомненно, продумал все заранее. Еще один запасной выход. Он отказался от услуг прежних охранников. Он нашел других и дополнительный эскорт для демуазель у бывшего оружейника, который сейчас заправляет кузницей. Также готовы были отправиться в путь ее личные слуги и повар с улицы Спаньертс: Грегорио подыщет кого-нибудь ему на замену. А вещи собрать можно и завтра.

Все это время она внимательно наблюдала за ним и наконец, спросила.

— А когда приезжает Саймон?

— Завтра. Но так быстро мы уехать не сможем. К тому же и дороги будут забиты.

— Он по-прежнему будет здесь, когда я вернусь. А, возможно, и де Рибейрак тоже.

На его лице по-прежнему играла добродушная улыбка.

— Это правда, они угрожали вам. Но их главная цель — это я. К тому же вместе они все равно не придут. Они ненавидят друг друга. И в любом случае, я предупредил Грегорио, что делать в таком случае. Пока меня не будет, он переберется обратно в кабинет Юлиуса а по вечерам вы никому не будете открывать ворота.

— Совсем никому?

— Кроме как по приглашению. Райские кущи есть везде, или, по крайней мере, должны бы быть.

Широкая улыбка не позволяла воспринимать его слова слишком серьезно. Не без юмора Марианна де Шаретти задалась вопросом, кто же мог бы прогуляться по пресловутым кущам вместе с ней? У Грегорио есть возлюбленная, Меттеней женат, все ее заказчики — тоже. Остается один лишь Удэнен или, возможно, Хеннинк. Но она тут же отругала себя. Он и без того позаботился о ее безопасном возвращении домой. Так что едва ли следовало ожидать, что он станет тревожиться еще и о том, что с ней случится после возвращения.

Бок о бок с весьма привлекательной молодой женщиной и в сопровождении пышной свиты Саймон Килмиррен прибыл в Брюгге в субботу. За ним пажи, конюхи и оруженосцы несли его щит, оружие и вели великолепных лошадей. Всадники в ливреях восседали на мулах и высоко держали длинные узкие вымпелы, развевавшиеся и хлопавшие по ветру всю дорогу от Кале. На самом Саймоне был его турнирный доспех, а шлем с длинными зелеными перьями он нес на сгибе локтя. На холеном белом лице отражалась скука и презрение. Люди оборачивались полюбоваться на него. Такие золотистые волосы и ослепительно серебряные доспехи не каждый день увидишь, даже среди величайших рыцарей. В особенности, среди величайших рыцарей, которые порой дарили глаз или часть крепких зубов божеству потешных боев.

Когда же он миновал их, то люди вновь взялись за дело. Торговцы, слуги, лошади, дамы со свитой, зеваки из всех городов и деревень вокруг Брюгге, — все это каждый год означало тяжкий труд, процветающую торговлю и, разумеется, деньги. Также славу для влиятельного Брюгге, гостеприимно открывающего ворота цвету рыцарства. Гордость, не меньше чем страсть подзаработать, двигала плотниками, которые день и ночь трудились, возводя трибуны и загородки на рыночной площади, художниками, рисовавшими стяги и знамена, городскими чиновниками, сновавшими повсюду, следя за украшением и очисткой улиц, подготовкой к пиршеству, распорядком процессий, церемоний и представлений, развлечений и размещением многочисленных бойцов.