— А я тебе подарю, — великодушно сообщает Лешка.

— Таки выегозил гостинец! — сердится Ким. — Ведь он деду Михаилу голубенка обещал.

— А ты откуда знаешь? — подозрительно взглядывает на него Лешка.

— Баста! — не отвечая на вопрос, командует Ким. — Все надо в меру делать. Лежи.

Юнги прощаются и исчезают.

...Шли дни, и Лешка прямо измучился от своей тяжелой «работы». А что сделаешь? Голубята у Ватки уже пером покрылись. Скоро гонять надо. Дед Михаил говорил: без обгонки испортится птица. И еще юнгам разведчик нужен. Вовка Карякин ногу вывихнул, теперь без Лешки не обойтись. И еще — июнь близко. В лес с дедом Михаилом идти обещался.

«Доктору тоже обещался, — вспоминает Лешка. — Надо слово держать. Павлику Морозову потруднее было, да и то не струсил...»

Голубята растут не по дням, а по часам. Белоперые, кругленькие, они очень похожи на Ватку и Ежика, и Лешка ждет не дождется, когда они выйдут из гнезда.

Кончилось пролетье, наступил июнь. Наконец голубята впервые поднимаются на крыло. Они делают два кривых круга над двором и плюхаются на землю.

Лешка жаркими глазами наблюдает за белоснежными, птицами и, вспомнив советы деда Михаила, решает, как следует обгонять голубей.

Он сползает с кровати, становится на четвереньки и семенит на середину двора.

Сегодня воскресенье, и мать дома. Волнуясь, она наблюдает из комнаты за сыном, руки у нее дрожат.

Сопя и упрямо сдвинув брови, Лешка ползет по траве туда, где сидят взлётки. Он шипит, потом кричит на них, но глупые пичуги только отходят подальше и не хотят подниматься в воздух.

Тогда возбужденный Лешка отрывает руки от земли, резко встает на ноги и, покачиваясь, неумело шагает вперед. Он даже не замечает, что жилы у него на висках бьются быстро-быстро, сразу пересыхает в горле.

Вспугнув голубят, он тут же садится на землю и, обливаясь по́том, весело смеется.

Мать смотрит в окно, стирает слезы со щек и тоже смеется.

Отдохнув, Лешка встает и снова делает несколько шагов.

А на улице, прижав носы к щелкам ворот, теснятся юнги, тихонько обмениваются словами и улыбаются.

К ним подходит дед Михаил, тоже прилипает носом к щелке и молча наблюдает за Лешкой.

— Ну, вот и хорошо, внучек, — бормочет он, покусывая усы точь-в-точь, как это делал беспощадный доктор Борис Яковлевич. Я же говорил: ты будешь здоров, малыш!

И юнгам кажется, что не дед Михаил, а они сами вслух произносят эти слова...

У меня есть соседи. Прекрасные, замечательные мальчишки. Близнецы. Обоим вместе восемнадцать лет.

Со всем пылом возраста влюблены они в Люсю — студентку из соседней квартиры. Своего чувства братья не скрывают. Пожалуйста, пусть все знают их тайну!

Как-то я шел мимо кустов, за которыми стояли мальчишки. До меня донесся конец спора. Славик говорил:

— Лешка! Нам вместе — восемнадцать лет. Мы, наверно, можем жениться на ней вдвоем? А?

— Не пойдет! — отвечал брат. — Гордая очень.

— Ну и что ж — что гордая? — не соглашался Славик. — За двоих ведь!

Из этого разговора я понял, что у мальчишек нешуточная любовь. Раздвинул кусты и сказал:

— Ребята! Я хочу вам помочь.

Братья переглянулись, и Славик спросил:

— А как помочь?

— Надо пойти на жертву.

— На какую такую жертву? — хмуро поинтересовался Лешка.

— Вы не должны больше ловить и продавать сизаков.

Лешка раздумывал одно мгновение, потом едко усмехнулся и проворчал, почесывая ногой ногу:-

— Ишь чего захотел! Хочу — продаю, хочу — нет.

Славик молчал. Он не решался ни ссориться с братом, ни рисковать любовью.

— Ну? — спросил я мальчишек, когда пауза явно затянулась. — Какое будет окончательное слово?

Лешка решительно закрутил головой, не желая поступаться своим правом делать то, что ему захочется. Но Славик, сообразив, что отказ сразу делает их дружбу с Люсей очень сомнительной, судорожно глотнул воздух и сообщил, что он подумает.

В отношениях братьев немедля появилась зияющая трещина. Лешка презрительно посмотрел на Славика, обозвал его мокрой тряпкой и достойно удалился из палисадника. Затем спустился в подвал и вытащил из-под полешков старый отцовский бумажник, перевязанный шпагатом. В бумажнике позвякивали сбережения денег, добытые тяжким трудом. Пересчитав монетки, Лешка еще раз презрительно ухмыльнулся и пробурчал:

— Ишь ты! Сизаков ему не лови!

Славик же, оставшись один на один со мной, опустил голубые глаза и стал с величайшим интересом изучать царапины на своих ботинках.

— Ну, ладно, — сказал я, понимая его затруднительное положение. — Ты все-таки подумай. Потом скажешь. Хорошо?

— Ага! — согласился Славик, сразу повеселев. — Я подумаю.

Теперь наступил самый черед объяснить, в чем тут дело и отчего смутились мальчишки.

У близнецов нет отца. Он умер лет восемь назад, простудившись на охоте.

Молодая вдова, мать Славика и Лешки, растерялась. У нее не было никакой надежной профессии, а учиться, она считала, поздно. И вдова стала зарабатывать деньги шитьем и стиркой. Вместе с пенсией за мужа это поддерживало семью. Но денег все равно было мало. Мальчишки и думать не могли о разных, очень важных покупках. А если им дозарезу нужны были пугачи или самокаты — тогда как?

Братья перепробовали десятки способов обзавестись собственными деньгами. Но самый лучший из них — сбор бутылок и аптекарских пузырьков — давал несчастные гроши.

И вот, когда уже, казалось, счастье навсегда отвернулось от братьев, Лешка добыл выход.

Отыскав брата, он взял его за руку и отвел в подвал. Там Лешка что-то долго шептал Славику на ухо, подкрепляя слова решительными жестами. И уже вскоре мальчишки приступили к делу.

На кухне у матери был отыскан старый эмалированный таз и небольшой кружочек веревочки. Братья размотали его, проверили крепость веревочки, кое-где связали ее узелками, чтобы не порвалась в самый важный миг.

Теперь оставалось найти пшеницы или проса. Ни того, ни другого на кухне не было.

Лешка долго двигал бровями и с неприязнью смотрел на Славку. Славка всегда, приходит на готовенькое и никогда сам не выдумает ничего путного.

— Ладно, — произнес наконец Лешка, — может, они рис лопать будут или гречку. Насыпай из банки в карман.

Славик опасливо отбавил самую малость риса, и братья, захватив с собой таз, веревочку и зерно, отправились выполнять замысел.

Лешка поднял по дороге небольшую палочку, и мальчишки вскоре очутились на самом дальнем конце двора, у крошечного сарая.

В сарайчике, пропахшем птичьим пером, пересохшим сеном и гнилым деревом, жили три курицы-несушки. Принадлежали они бабушке Гурьевой, или — по-дворовому — Кабанихе.

Почему совсем маленькую и сухую бабку звали Кабанихой, братья никак не могли догадаться.

Бабка была ужасно скупая и дурная. Каждое утро она приходила в свой сарайчик, перетряхивала его вверх дном, и если — не дай бог! — там оказывалось меньше трех яиц, начинала ругаться. Она тогда говорила всем соседям, что это Лешка со Славкой обобрали ее, унесли яйцо.

Лешка с братом только пожимали плечами, не желая отвечать на эту клевету и напраслину. И поэтому без важной нужды мальчишки ни за что бы не приблизились к сарайчику Кабанихи. Но вот такая важная нужда наступила.

Дело в том, что полудикие голуби-сизаки, жившие на всех чердаках по соседству, слетались к сарайчику покормиться. Здесь они пили из деревянного корытца, подбирали случайное зернышко, оброненное бабкой.

Изредка, в поисках корма, голуби заходили даже в курятник.

Однажды Лешка не выдержал искуса и, стремглав кинувшись к сарайчику, захлопнул дверь. Потом он осторожно залез внутрь, поймал сизака — и в тот же день продал его соседскому мальчишке за гривенник.

Именно этот случай навел бабку Кабаниху на мысль, что братья грабят ее. Но бабке даже в голову не пришло то, что придумал Лешка. А ведь она могла заработать громадные деньги, если б, увидев сизаков в сарайчике, быстро подбегала к нему и захлопывала дверь.