Глеб узнал в этом курносом обличителе своего давнишнего приятеля токаря Жука с завода «Судосталь». Он, оказывается, и сейчас кричит и жалуется, как три года назад…
Глеб подошел к нему и ударил его по плечу.
— Здорово, друг!.. Кричишь? Обличаешь?.. По-старому?.. Когда перестанешь обличать? Командовать надо, а ты скулишь, курносый.
Жук выпучил глаза от изумления. Он со свистом вдохнул и выдохнул воздух.
— Товарищ дорогой!.. Глеб!.. Шатия!.. Вояка!.. Мать ты моя родная!..
Он кинулся обнимать Глеба.
— Да как же это ты, а?.. Друг!.. Да мы сейчас с тобой всех покроем… Всех на место поставим… Какая тебя планида, а? Сережа, вот тебе — мой самый верный друг… из страды и крови…
Глеб и Сергей потрогались руками, сплелись пальцами осторожно, по-чужому. И в пальцах Сергея почувствовал Глеб мягкость и девичью робость.
У Сергея вились рыжие кудри вокруг лысины, в глазах сияла улыбка. И не поймешь: не то эта улыбка была насмешливой, не то застенчивой.
— Я уже знаю вас, товарищ Чумалов. Видел в прошлый раз, когда вы были на регистрации. О вас ставился вопрос в комитете. Вы пришли кстати. Пройдите к секретарю, товарищ Чумалов. Там заседание, но секретарь распорядился немедленно вызвать вас телефонограммой. Пройдите… Жидкий — фамилия…
— Ну, уж ты сам проводи его, Сережа: тебе с руки. И я пойду с вами — погляжу, как они возьмут его голыми руками…
— Я занят, товарищ Жук. Сейчас — совещание в агитпропе, потом заседание коллегии ОНО, потом — выступление…
— Эх, Сережа!.. Образованный ты человек, а хуже монаха: в великом послушании и смирении…
Прямо у окна, за столом, с карандашом в руке, в синей косоворотке сидела товарищ Мехова, завженотделом. Из-под красной повязки кудрявились волосы и играли на солнце. Верхняя губа — с пушком, как у мальчишки, и брови переливались и пылились искорками. Она задержала на Глебе большие глаза в длинных ресницах, и брови ее вздрогнули от улыбки.
Сбоку, у стола, стояла Даша и говорила бойко и звонко. На Глеба она бросила только короткий взгляд. Около нее и по стенам толпились женщины. Они слушали доклад Даши.
Жук засмеялся, схватил за рукав Глеба.
— Опасный перегон, друг Глеб, — бабий фронт: заклюют, зацарапают… Берегись!..
Сергей улыбался конфузливо.
Даша вскинула голову, замолчала и сложила руки на груди. Ждала, когда уйдут мужчины.
Товарищ Мехова отмахнулась от них и, улыбаясь, сердито приказала:
— Проходите, товарищи, — не мешайте. Продолжай, Даша. А потом сразу же перебила ее:
— Товарищ Чумалов, на обратном пути зайдите ко мне. Я хочу поговорить с вами…
Глеб приложил руку к шлему и бойко ответил:
— Есть!
Даша докладывала о сети детских яслей по городу.
2. Конкретное предложение
Как только Глеб отворил дверь в комнату Жидкого, на него хлынули духота и табачный чад.
Солнце играло здесь в зеленых волнах дыма. Вспыхивали искорки пыли.
Жидкий был чисто выбрит и сидел в кожаной куртке внакидку. Напротив него, откинувшись на спинку стула, курил трубку предчека Чибис, тоже бритый. У Жидкого на щеках — вертикальные складки, а нос — азиатский, с широкими ноздрями.
На подоконнике, опираясь ногами о косяк, сидел юноша с кофейным лицом, очень худой, в черной рубахе — предсовпроф Лухава. Он молчал и слушал, упираясь подбородком о колени.
Глеб приложил ладонь к шлему, но Жидкий не обратил на него внимания: мало ли ходят к нему членов партии — здороваться некогда.
— Ну, есть лесосеки. Ну, есть райлес. Ну, заготовки. А дальше?
И он отстукивал точки карандашом.
— Чего же дальше?.. Ведь все дело в том, чтобы доставить дрова. Они — за перевалом, они — по побережью. Дровяная повинность проваливается. Надо найти верный и быстрый способ доставить топливо до зимы. К черту кустарничество и паллиативы: надо брать быка за рога в широком масштабе. Тут должно быть огромное напряжение, сюда должны быть брошены все силы. Райлес не выполнил возложенной на него задачи: там засела всякая сволочь — шкурники и стервятники, которых надо расстрелять. Рабочие на лесосеках скоро поднимут бунт, потому что издыхают с голоду. Дайте дрова, иначе мы детей рабочих будем складывать в штабеля. Тупик, ребята. Через неделю — заседание экосо: мы должны быть готовы. Говори, Лухава!
Чибис ни на кого не смотрел, и нельзя было узнать, думает ли он или отдыхает скучая.
Лукава прижимал руками колени к груди и смотрел на Жидкого с самоуверенной насмешкой.
— Нет и не может быть тупиков, Жидкий, есть только задачи. Ты в панике, дружок.
Ноздри Жидкого раздувались, и от этого казалось, что он смеется.
— Надо использовать механическую силу завода…
Сергей протянул руку и попросил слова:
— Я хотел, кстати… насчет предложения Лухавы…
Складки на щеках Жидкого заиграли от улыбки, и Глеб увидел в этой улыбке снисходительную и ласковую насмешку.
— У Сережи конкретное предложение, товарищи. Формулируй!..
— Я хотел в связи с предложением товарища Лухавы указать на товарища Чумалова. Обсуждение этого вопроса может выиграть во времени, если товарищ Чумалов выскажет по этому поводу свое мнение, как рабочий завода… А сейчас мне нужно….
Жидкий оборвал его на полуслове взмахом руки.
— Стоп, стоп!.. — Сережа, как всегда, чувствительно декламирует и наливает румянцем свою лысину…
— Мне сейчас нужно на совещание агитпропа, потом — в коллегию ОНО, потом…
Чибис усмехнулся и сказал лениво, с пристальным взглядом в Сергея:
— Интеллигент… это «потом» а его устах звучит, как молитва. А по ночам он не спит от проклятых вопросов… Интеллигенты — всегда чувствуют себя пришибленными и виноватыми.
Сергей густо покраснел и растерялся.
— Но ведь вы — тоже интеллигент, товарищ Чибис.
— Да. Я — тоже интеллигент.
Жидкий пригласил Глеба к столу.
— Ну-ка, товарищ Чумалов… шагай сюда ближе… Придется стоять — стульев нет.
Глеб подошел к столу и стал по-военному.
— Демобилизован как квалифицированный рабочий. Нахожусь в распоряжении окружкома.
Не отрывая глаз от лица Глеба, Жидкий подал ему руку.
— Ты, товарищ Чумалов, назначен секретарем вашей заводской ячейки. Она дезорганизована. Мешочники и спекулянты. Все помешались на козах и зажигалках. Идет открытое разграбление завода. Ты, вероятно, уже в курсе дела. Укрепи ее на военную ногу.
— Постараемся. Но всякая дисциплина, товарищ Жидкий, требует своей базы.
— Это верно. Вот и создай эту базу.
Лухава опять заклевал подбородком колени, жевал папироску углом рта и смотрел на Глеба вприщурку. В глазах его горели угольки и вызывающий острый вопрос. В ответ на слова Глеба он небрежно бросил Жидкому:
— Направь этого товарища в организационно-инструкторский. Мы не можем прерывать заседание посторонними пустяками.
Глеб встретился глазами с Лухавой, но ничего не сказал.
Чибис взглянул на него сквозь ресницы.
— Ты — квалифицированный рабочий… военком… Зачем ты бросил армию, когда завод остыл на года?
Глеб усмехнулся и внимательно оглядел Чибиса.
— Куда к черту — остыл! Хуже. Гнусное место — свалка, скотный двор. Будем говорить прямо, товарищи. Вы хотите взять за горло рабочих и разогнать коз. А где производство? Вы требуете крепкой организации? А где у вас для этого предпосылки? Дайте лозунг о пуске завода, и все пойдет как по маслу. А без этого рабочие будут не рабочие, а свинопасы.
Лухава пренебрежительно фыркнул.
— Героям Красного Знамени, кроме храбрости, нужно еще научиться реальному пониманию вещей.
Чибис сидел, опираясь на спинку стула, холодный и замкнутый, и сквозь пыльный налет на лице нельзя было узнать, следит ли он за беседой или отдыхает скучая.
На щеках у Жидкого вздрагивали складки от улыбки.
— Итак, будем продолжать обсуждение вопроса о топливе.
От слов Лухавы, таких же вызывающих, как и его усмешка, Глеб едва владел собою от раздражения. Жидкий напустился на Глеба:
