Комната перед глазами Дэвиса качнулась, словно он был на дешевом аттракционе на ярмарке.

— Господи боже мой!

Грэхем открыл портфель и достал пачку бумаг, подготовленных утром его ассистентом.

— Да не пугайся ты так! Мы можем изучить директивы по вынесению приговоров по таким делам, прецеденты. Ты внесешь залог при предъявлении обвинения, мы подадим ходатайство о признании твоих действий административным правонарушением. Ну, приговорят к небольшому штрафу и общественным работам. Не думаю, что юридические последствия будут слишком серьезными.

— Не слишком серьезными? — выкрикнул Дэвис. Он вскочил и торопливо закрыл дверь кабинета. — А как же моя практика? Лицензия?

— В час тридцать у нас будет совещание по телефону с одной юридической фирмой из федерального округа Колумбия, у которой больше опыта в делах о медицинской этике. Гольф, боюсь, придется отменить.

— Господи, неразбериха, — проговорил Дэвис и откинулся на спинку кресла.

— Не беспокойся, мы со всем этим разберемся. Но мне кажется, для начала ты должен все-таки сказать мне правду: зачем ты покупал фотографии Джастина Финна?

Дэвис мотнул головой.

— Как я уже много раз тебе говорил — в частности, в этот четверг за ужином, — это было нужно для эксперимента. Не могу больше ничего добавить.

Адвокат оперся на спинку стула, и под его весом оно жалобно заскрипело.

— Это что, твой сын?

— Джастин? — Дэвис едва не прыснул. — Нет. Ну что ты! — Он пытался прикинуть, каким минимальным признанием он сможет отделаться и, наконец, произнес: — Он клон.

Левая бровь Грэхема изогнулась.

— Если это станет известно, газеты еще больше заинтересуются процессом. А что в ребенке такого особенного?

— Ничего. Он здоровый девятилетний мальчик, зачатый, как и десятки других, в этой клинике.

— Но ведь ты меньше интересуешься другими клонированными тобой детьми.

— Никто из этих детей не живет в двух с половиной километрах от моего дома. Грэхем, ты ведь все это слышал, когда я давал показания по делу Вайса и отвечал на точно такие же вопросы.

— Откровенно говоря, прокурор задала не так уж много вопросов, и от самых сложных из них нам удалось уйти, ссылаясь на закон о конфиденциальности. Хорошо еще тебе не устроили перекрестный допрос. Когда ты будешь делать заявление по этому поводу — а я тебе настоятельно рекомендую его сделать, поскольку ты уже проявил нежелание публично давать показания, — тебе придется излагать свою позицию перед судьей. Придется рассказать, что именно ты сделал. Я бы очень не хотел услышать всю эту историю впервые, когда тебе будут выносить приговор.

— Ну хорошо, — сказал Дэвис. В конце концов, он же предполагал, что когда-нибудь это произойдет. — У меня была одна теория, которую я хотел подтвердить на примере Джастина. Точнее, теория все еще есть.

— Теория?

— О том, что клонированные дети и их доноры гораздо больше похожи на близнецов одного возраста, чем мы предполагали. Что у клонов проявляются черты личности, интересы и способности доноров, даже если они росли в абсолютно разной среде. Я надеялся провести полномасштабное исследование, проследить развитие Джастина в детстве и сопоставить с развитием донора за тот же период.

— А разве другие доктора, психологи, не занимаются тем же самым?

— Занимаются. Многие.

— И все почему-то делают это с разрешения родителей.

— Именно поэтому у них ничего и не получается. Если бы Марта Финн знала, чем я занимаюсь, она заинтересовалась бы личностью донора. Начала задавать множество лишних вопросов. Кроме того, что еще важнее, это могло повлиять на то, как она воспитывала бы Джастина.

В коридоре послышались чьи-то шаги, Грэхему на мгновение показалось, что они слишком громко разговаривают, и он, понизив голос, сказал:

— Что ж, по этому поводу могу сказать тебе три вещи. Первое: ты ее очень разозлил. Второе: не думаю, что тебе удастся оправдать свое идиотское тайное исследование интересами науки. И третье: тебе известно, что, когда Джастину было три года, она и ее бывший муж наняли частного детектива, чтобы выяснить, кем был донор Джастина?

Дэвис закрыл лицо руками. Он сегодня не брился; утром в ванной он обратил внимание, что у него добавилось седины в щетине. Он потер пальцами жесткие волоски и ответил:

— Нет, я не знал. — Теперь он начал опасаться, что адвокату известно больше, чем ему хотелось бы. — И что же им удалось выяснить?

Грэхем вновь открыл портфель и извлек оттуда папку с кратким изложением того, что было обнаружено в ходе расследования дела Вайса. Он пролистал его, открыл на заложенной страничке и прочитал:

— Эрик Лундквист. Сиракьюс. Штат Нью-Йорк.

— Вот видишь, — сказал Дэвис. — Эрик Лундквист. Если б только я знал, что они о нем знают! Я бы прекратил исследование, и не было бы нужды во всех этих тайных наблюдениях.

— Если бы это тебя остановило и ты не следил бы за сыном Финнов, не случилось бы гораздо более неприятных вещей.

— Наверное, да.

— Дэвис, пойми: я не хочу подстрекать тебя к лжесвидетельству.

— И не надо. Ты настаиваешь, что я должен сделать заявление об этом в суде?

— Если это лучшее, что ты можешь предложить, — да.

— Проклятье! — воскликнул Дэвис. — Ладно. Но я хотел бы со своей стороны выставить одно условие: чтобы ни Джоан, ни другие сотрудники клиники не подвергались в связи с этим преследованию. Там, в Брикстоне, Джоан помогала мне по совершенно другому делу — это касалось поисков убийцы Анны Кэт, — а к истории с Джастином она не имеет никакого отношения. За это отвечаю только я.

— Мы попросим об этом, — отозвался Грэхем. — Если они поверят, что ты говоришь правду, с этим проблем не будет.

— Ты сам-то веришь, что я говорю правду тебе? — спросил Дэвис.

— Я твой адвокат. Что же еще мне остается делать — только верить на слово.

Беззащитно ежась под стремительными атаками холодного дождя, который, казалось, возникал ниоткуда, прямо из желтых куполов света вокруг фонарей у него над головой, детектив Тедди Эмброуз обошел вокруг голубой машины для вывоза мусора. Взглянул — и почувствовал себя простыней в сильных руках прачки-негритянки: будто все, что выше пупка-экватора, закрутило в одну сторону, а что ниже — в противоположную.

А ведь как он радовался жизни буквально несколько часов тому назад, до начала смены! И было чему: жена беременна вторым ребенком, но они пока что никому об этом не сказали; от этой счастливой тайны на двоих оба словно светятся. Если удастся обойти муниципальные правила, они смогут сдавать двухкомнатную квартиру, которая досталась ему от родителей, и переехать в дом с верандой в пригороде. Уже сейчас он и еще один полицейский, парень, с которым они вместе учились в академии, готовы сделать последний взнос за катер, что стоит на приколе в гавани Белмонт.

Вчера, когда он ехал по Гранд-авеню, прорываясь сквозь пелену продолжавшегося целый день ливня, он думал о дюжине убийств, которые ему удалось раскрыть. У него было настолько мало «висяков», что он чувствовал себя готовым принять любой вызов. Ему это по плечу. Ну же, давайте! Последнее время ему поразительно везло: беременная девушка-подросток сдала своего бывшего парня, рассказав, как тот ударил своего брата якорем, а тело сбросил в озеро; водитель сбил пешехода и скрылся с места происшествия, но при этом оставил на протезе жертвы следы краски — как оказалось, самой дорогой у моделей «порше»; плотник воткнул в глаз любовнику жены отвертку, на ручке которой были вырезаны его инициалы. Накануне вечером, в таверне «У Данте», Эмброуз хвастался перед коллегами, говоря, что на каком-то этапе жизни удача превращается в судьбу, а учитывая то количество дел, которое они с напарником, Яном Куком, направили окружному прокурору за последние полгода, они уже почти заслужили такую трансформацию.

— Ты нас сглазишь! — смеялся Ян.

Сегодня, около двух ночи, раздался звонок, и им сообщили, что под ковшом машины для вывоза мусора в переулке, выходящем на Норт-авеню, найден труп женщины. Когда криминалист, укрывшийся от дождя под зонтом, встретил напарников у машины и подробно перечислил те скудные улики с места происшествия, которые ему удалось найти, Ян со злостью сплюнул в ближайшую урну.