— Как ты себя чувствуешь? — спросила Джоан, усаживаясь на стул за небольшой белый стол.

— Хорошо, — сказал Джастин.

— Насморков, головных болей не было?

— Нет, нет.

— В школе ты все хорошо видишь? Можешь читать, что учительница на доске пишет?

— Да.

Джоан встряхнула ручку, которой делала записи в Джастиновой медицинской карте, и посмотрела на Дэвиса.

— Доктор Мур, вы не могли бы одолжить мне ручку?

Дэвис по привычке потянулся к нагрудному карману.

— Простите, нет.

— Что так? — Джоан усмехнулась. — А мне казалось, вы никогда не расстаетесь со своим серебряным «Уотерманом».

— Где-то я ее оставил, еще в понедельник. И никак не решусь чем-нибудь заменить. Та-то ручка не протекала никогда. А старую «биковскую» класть в карман боюсь.

Джастин вытянул шею и стал вглядываться во что-то на потолке. Дэвис проследил за его взглядом: он смотрел на уродливую дешевую плитку, которой пытались закрыть еще более уродливые вентиляционные и водопроводные трубы и другие «внутренности» клиники. Джастин широко разинул рот и стал отклоняться назад, все дальше и дальше. Мальчик напоминал Дэвису утенка, только что вылупившегося, без перьев. Его бледная кожа была не тронута ни старением, ни стрессами, ни плохим питанием или гормональными изменениями, его скелет непрерывно рос, а сознание расширялось: он впитывал информацию, запоминал, познавал без всяких усилий. Растущий организм меняется каждую секунду, и Дэвису казалось, что если достаточно долго смотреть на определенные части тела ребенка, изменение произойдет прямо здесь, у них на глазах.

— Я иногда тоже теряю вещи, — проговорил Джастин с запрокинутой головой.

— Правда? — сказала Джоан. — А что за вещи?

— Просто вещи. — Дэвис наблюдал, как Джастин начал постукивать пятками по кушетке. — Иногда бывает, что я держу вещь в руке, а потом раз — и теряю. Вот она есть — а вот ее нет.

— А бывает так, что ты эти вещи потом находишь? Те вещи, которые теряешь? — Джоан вела беседу отстраненным тоном, продолжая быстро писать что-то в карте Джастина новой ручкой.

— Нет. Теряю навсегда.

Дэвис почувствовал, как у него похолодели руки и начало гореть лицо. Джоан по-прежнему была с головой погружена в свои записи. Дэвису казалось, будто он наблюдает за их беседой через зеркальное стекло и может уловить тончайшие оттенки интонаций, понять подтекст каждой фразы. Этот мальчик — не убийца Анны Кэт, напоминал он себе, но тем не менее не мог отделаться от навязчивого видения: вот Джастин один, где-нибудь в перелеске, каких много вокруг его дома; на руках у него соседская кошка, он сжимает ей горло пальцами, а вот он вырос, стал еще более жестоким; вот он за прилавком «Гэп», душит дочь Дэвиса и смотрит, как она задыхается, возбуждаясь при виде ее страха.

Большой Роб подумал, что полицейский участок, пожалуй, не самое лучшее место, чтобы прихорашиваться перед выходом в город. Слишком шумно, освещение плохое, старые зеркала, все в трещинах и разводах. Большой Роб был симпатичным полным мужчиной — если верить дюжине женщин, с которыми он встречался за последние двадцать лет. Глядя на себя в зеркало — не это, нормальное, — Роб с тоской представлял себе, как он мог бы выглядеть, если бы был худым. У него была копна густых темных волос, волевой квадратный подбородок (первый), белые зубы — свои. Лишний вес, конечно, имелся, особенно это было заметно по подбородку (второму) и животу, но поскольку он был почти двухметрового роста, то казался пропорционально сложенным крупным мужчиной. «Господь наделил меня всем этим жиром, — шутил он бывало, — поскольку у меня хватает силы его носить».

Комната личного состава полицейского участка в Брикстоне была маленькая, и в ней теснилось много народу. Начальник отхватил себе кабинет, жутко тесный и захламленный, но отдельный, а вот остальным сотрудникам и офицерам — их насчитывалось с полдюжины — приходилось довольствоваться одним столом на несколько человек. По трем стенам, выкрашенным желтой краской, располагались большие окна. Все здесь было совсем не так, как в полицейском участке Чикаго, где у каждого имелся изолированный кабинет с побеленными стенами, в комнате отдыха было чисто, в холодильнике лежали старательно упакованные бутерброды, заготовленные к обеду заступившими на смену, и оттуда не пахло.

Граждане обращались в Брикстонский полицейский участок только за советом или помощью. Полицейские помогали доставать ключи, случайно запертые в машине, ловить убежавших домашних животных. Иногда им приходилось фиксировать показания столкнувшихся водителей. Выпадали на их долю и пьяные дебоши, и порча имущества, и бытовые ссоры. Их работа напоминала Большому Робу службу в рекламном агентстве или банке.

— Ну как, готов? — В зеркале за спиной у Робби возникла физиономия Криппена, озаренная радостной улыбкой. В ответ тот показал ему два больших пальца. — Увлекательная вам предстоит работенка, — проговорил Криппен. — Главное, будьте осторожны, старайтесь не слишком давить. Просто развеселите ее парочкой коктейлей «Маргарита», и пусть себе болтает.

Большой Роб кивнул.

— Знаешь, как пользоваться успехом у женщин даже при такой фигуре, как у меня? — Он подергал себя за мочку уха. — Надо уметь слушать.

Робби без труда нашел Пег в баре под названием «Гончие». Она с четырьмя подружками сидела за квадратным столиком. Пег притащила пятый стул из другого конца бара и примостилась с края, который слегка наклонился из-за пары выпавших шурупов. В центре стола скопились опустошенные бокалы, оставлявшие на столешнице тонкий розовый ободок. Официантка так давно не убирала за ними, что им приходилось ставить только что заказанные напитки на самый краешек опасно шатающегося столика. Хотя справедливости ради надо сказать, что официантке было нелегко поспевать за дамами, поскольку они опрокидывали в себя содержимое бокалов со скоростью жонглеров.

Зал попытались отделать в английском стиле — не слишком удачно. По стенам в дешевых черных рамках висели купленные в магазине плакаты с изображением живописных пригородов, полуразрушенных крепостей и скалистых океанских побережий. По полкам были расставлены безвкусные вещицы, объединенные темой Шерлока Холмса: керамика, игрушки, книги и прочее. У двери была прикреплена копия киноафиши. Еще то тут, то там попадались ирландские и шотландские сувениры. Здесь подавали разные сорта разливного «Гиннесса», и Большой Роб было понадеялся, что выпьет сейчас пинту «Теннента» — не тут-то было. Он взял в баре бокальчик «Харпа» и стал незаметно продвигаться по толпе, пока не оказался в двух шагах от стола, где сидели дамы. Тут он притормозил. Его исполинская фигура напоминала огромный лайнер, который наконец дошел до порта назначения и пришвартовался. Пятеро подружек одновременно повернулись к нему.

— Добрый вечер, дамы, — проговорил Большой Роб. — Не возражаете, если следующий круг будет за мой счет?

Когда Сэму Койну было пятнадцать, его во время бега по пересеченной местности укусил шершень.

За школой Нортвуд-Ист проходили брошенные железнодорожные пути, и тренер Карне проводил там тренировки школьной команды: они должны были пробежать пять километров туда и обратно на носочках прямо по щепкам от разваливающихся и гниющих спальных вагонов. Бег закалил волю Сэма, у него накачались мышцы на ногах, и уже к середине сезона он шел третьим номером в списке, за Брюсом Миллером и Лэнни Парком, и даже занял второе место в кроссе «Оук-парк» — маршрут этого кросса был знаменит нетрудной, почти без препятствий второй половиной.

Лэнни и Брюс и еще один товарищ по команде по имени Брайан повернули назад, пробежав всего лишь километра три, поскольку была пятница, завтра ожидалось соревнование, а вечером, по слухам, должна была состояться вечеринка. Сэм пообещал, что присоединится к ним попозже, дома у Джен Теновски, родители которой уехали на Женевское озеро. Если она до сих пор не решилась воспользоваться этим шансом и не запланировала гулянку с пивом, то они уж точно ее уговорят.