– Я не учитель, – бросил американец куда-то в стену.

– Значит, вы не будете бить меня по пальцам.

Кандида продолжала мыть раненого. Раньше ей не приходилось видеть обнаженное мужское тело. Даже такое – раненое и беспомощное – оно создавало некую интимность. Впрочем, когда касаешься чужой плоти, то интимность почти всегда присутствует, как и нежность.

– Я любила ходить в школу. Но меня рано отправили работать на ферму. Вы счастливчик. Вы такой образованный.

Когда Кандида принялась отстегивать ремень Джозефа, он остановил ее.

– Не надо.

– Но я должна полностью вымыть вас.

– Нет.

Кандиде пришлось вступить в борьбу с американцем. Она была удивлена его поведением. Бесстрашный партизан, читающий поэзию и стесняющийся собственного тела.

– Просто расслабьтесь.

– Нет. Я вымою себя сам.

– В таком-то состоянии?

– Да. Дайте только губку.

Наверное, ему надо было дать большую дозу морфия. Кандида уступила и передала губку:

– Позвольте хотя бы помочь вам.

– Нет. Отвернитесь, – скомандовал раненый. Это задело Кандиду.

– Неужели вы думаете, что я фурия какая-нибудь, которая только и ждет подходящего момента, чтобы наброситься на свою жертву.

– Отвернитесь.

– С медсестрами в госпитале вы бы так себя не вели.

– Но это не госпиталь, а вы – не медсестра. Отвернитесь, пожалуйста.

Кандида повиновалась и села, уставившись в противоположную стену. Она прислушивалась к тем звукам, которые издавал Джозеф, пытаясь раздеться.

– Вы невозможный человек. Я ведь хотела только помочь вам.

Американец ничего не ответил. Кандида слышала только, как он с большим трудом совершал обряд омовения.

– Мне жаль вас. Вы, наверное, очень плохо думаете о женщинах, если так себя ведете.

Кандиду сжигали гнев и досада. Неожиданно Джозеф взревел от боли. Девушка обернулась. Его бедра были в мыле, а из раны текла черная кровь.

– Глупый человек, у вас же разойдутся швы. Ложитесь на спину.

Без дальнейших церемоний, девушка выхватила губку у больного и закончила омовение.

– Не знаю, что с вами? – не унималась задетая за живое Кандида. – У меня есть брат, и у вас нет ничего, чего бы не было у него.

Затем Кандида переодела американца в чистое белье. Может быть, там, у него в стране, все стесняются своего тела, кто знает?

– Ну вот и все, – примирительно произнесла девушка. – Теперь я должна вас оставить с миром.

Лицо американца не выражало ничего. Он избегал встречаться взглядом с Кандидой.

– Спасибо. Спасибо за все.

Кандида уже уходила, когда произнесла неожиданно для себя:

– Вы уже не просите меня поцеловать вас перед уходом?

Джозеф посмотрел на девушку. Улыбнулся. И вдруг лицо его совершенно изменилось, словно осветилось изнутри:

– Поцелуйте, если хотите.

Кандида почувствовала, будто вся тает внутри, и горячий воск капает прямо в сердце. Она наклонилась и быстро поцеловала американца не в щеку, а в губы.

– Вы очень смелый, – прошептала девушка при этом. Затем она встала и оставила Джозефа одного во тьме. Отец уже вернулся с работы. Он стоял у самого огня, пытаясь согреть руки. Вид у него был мрачный.

– Как там наш американец, девочка?

– Лучше, – тихо произнесла Кандида, чувствуя какую-то вину перед отцом.

– Схожу вниз. Надо поговорить с ним.

– Скажи ей, – вмешалась неожиданно Роза.

– Скажи что? – недоуменно переспросила Кандида.

– Что твои замечательные партизаны натворили. Скажи, скажи, Винченцо.

– Это были эсэсовцы. В отместку за смерть немецких солдат они вчера повесили в Сан-Вито около двадцати человек.

– Всех мужчин, – добавила Роза, – от подростков до стариков. На площади немцы соорудили настил и повесили всех на глазах у женщин. Никому нельзя было уйти с этого проклятого места, пока последний несчастный не перестал биться в судорогах.

Кандида опустилась на стул, чувствуя, что теряет сознание. Сан-Вито – маленькая деревушка, которая находилась неподалеку от места, где произошел взрыв. Даже для эсэсовцев это была слишком жестокая месть.

– Но почему? – прошептала девушка.

– Кто знает. Расскажи об этом своему американскому другу. Расскажи, скольких женщин он сделал вдовами, а детей сиротами своим дурацким взрывом.

– Роза, – спокойно вмешался Винченцо, – ты не можешь винить партизан в том, что сделали эсэсовцы.

– Я ненавижу их всех, – сказала женщина и вновь принялась за работу. – Тео был прав. Нам не нужна была эта война в 1940 году, и мы не хотим ее сейчас. Пусть убивают друг друга где-нибудь в другом месте.

– Другие места тоже заняты, – мрачно произнес Винченцо и направился к двери, ведущей в подвал. – Мы сами позволили Муссолини тащить нашу телегу в течение двадцати лет. А сбросить его оказалось делом не таким уж и легким. Значит, Роза, мы должны следовать своей судьбе.

Кандида сидела в заброшенном сарае уже с полчаса, прежде чем она услышала шаги Дэвида.

Он появился в дверном проеме, полностью закрыв его. Сначала он просунул голову, пытаясь привыкнуть к темноте.

– Вы пришли слишком рано. Леди себя так не ведут.

– Почему? Мне что, следовало опоздать? – переспросила, смущаясь, Кандида.

Она никому не сказала о своем свидании. Впервые мужчина назначал ей встречу, и это свидание казалось ей делом огромной важности. У нее не было ни косметики, ни духов, но она все равно тщательно готовилась и, расчесав свои красивые черные волосы, перевязала их сзади красной бархатной лентой. Кокетство было у Кандиды в крови.

Дэвид опустился прямо перед ней на землю. Он не брился с того последнего раза, и его щеки были покрыты сейчас золотистым пушком. Он улыбнулся Кандиде снизу:

– На свидания леди всегда должны опаздывать, Кандида, чтобы мужчина чувствовал, что он у нее не один.

– Но вы же один, – смущаясь, начала девушка. – Я специально постаралась, чтобы не опоздать.

– Что ж, я очень тронут. Но долго я не могу с вами оставаться. Всего несколько минут. Я очень рисковал, придя сюда.

– У вас все в порядке? Немцы как с ума посходили.

– Пока меня не схватили.

– Паоло сказал, что вы расстались.

– Джакомо вернулся в свою деревню в Венето. Мы слышали, что некоторые из англичан ушли в Валле-д'Аоста, в Швейцарию. Другие добрались до Доломитовых Альп, куда немцы не сунутся.

– А вы?

– Я не собираюсь замерзать в горах или проводить остаток войны где-нибудь в швейцарском отеле.

– Но вы же совсем один.

– Ничего. Присоединюсь к другому партизанскому отряду. А пока мне все помогают. Меня кормят, укрывают. Прекрасная жизнь.

– Вы уверены, что никуда не уйдете?

– Уверен, потому что знаю, что делаю. Не беспокойтесь обо мне, – лениво произнес англичанин.

– Вы слышали, – нерешительно начала Кандида, – что случилось в Сан-Вито?

– Да. Этого и следовало ожидать. – Англичанин прикрыл свои тяжелые веки.

– Я так беспокоилась о вас. Где вы спите, кто вас кормит? Возьмите. Я принесла это для вас.

– Что это? Хлеб, колбаса, сыр. Добрая девочка. Я умираю с голоду. – Англичанин начал раскладывать еду прямо на полу. – Как там Джозеф?

– Лучше. Завтра его осмотрит доктор. Он говорит, что Джозеф выжил только благодаря чуду.

– Паоло мне рассказал, что вы ухаживали за раненым как настоящая медсестра.

Кандида улыбнулась от удовольствия.

– Многому пришлось учиться па ходу. Сначала я была так напугана.

– Не принимайте все близко к сердцу.

– Почему?

– Потому что женщины всегда влюбляются в того, за кем ухаживают как медсестры.

Кандиды вспыхнула от этих слов:

– Я не стану влюбляться в Джозефа. Он хотел увидеть вас. Он настаивает на том, чтобы вы забрали его от нас.

– Мы слышали, что немцы были у вас в доме, что они жестоко избили вашего брата.

– Да. Они могли просто убить Тео.

– Если бы нацисты хотели это сделать, то, поверь, вы бы уже оплакивали брата.