Я вернулся обратно, чтобы посмотреть на Эми. Она уже уснула, несмотря на яркий свет в кухне.

Я снова включил чайник и отправился в туалет.

Я почти не сомневался, что слышу голоса с улицы, под окном туалета, поэтому старался не шуметь и не стал спускать воду, что вообще-то против моих правил. Потом я прижал ухо к окну. Я был убежден, что они в паре дюймов с другой стороны стекла, но не мог разобрать, что они шептали.

Я вернулся к телефону.

– Алло? – сказал я.

– Алло.

– Если я не буду вешать трубку, как я узнаю, что мне хотят сообщить что-то интересное? – спросил я.

– Мы покричим снаружи, и вы возьмете трубку.

С ума сойти.

Я снова положил телефонную трубку на стол.

Я решил, что изменю стратегию с дымоходом. Если бы я был на их месте, то все равно бы бросил гранату. Ведь они не знали, что я запихал туда простыни. В результате граната застрянет в простынях и взорвется, проделав большую дыру в стене или потолке, и они смогут проникнуть внутрь или хотя бы пустить слезоточивый газ.

Тогда я вынул простыни и разжег в камине сильный огонь. Никто в здравом рассудке не станет лезть в огонь, а труба быстро разогреется, и они не рискнут что-либо затевать на крыше. План не безупречный, но гораздо лучше идеи с простынями.

Я еще раз позвонил Габриэль с мобильного. Ответа не было.

У меня возникло странное ощущение, что теперь мне нужно чем-то себя занять. Единственное, что оставалось делать, – ждать, когда полиция окажется внутри. Я чувствовал, что, сидя так, подчиняюсь судьбе, но не мог придумать, что еще предпринять.

Я сел за стол рядом с Эми и взял трубку.

– Алло? – сказал я.

– Алло, – ответил полицейский.

– Слушайте, – предложил я. – Давайте я выйду с поднятыми руками и без оружия, а вы пообещаете не стрелять.

Гениально.

– Сначала мы хотим видеть заложницу, – настаивал он. – Иначе откуда нам знать, что вы не устроили в доме ловушку и мы не взорвемся, когда пойдем за вашей женой?

– Я не могу показать вам заложницу, потому что у меня ее нет, – повторил я в очередной раз.

– Вы и так обвиняетесь в одном убийстве, сеньор Гонгола, и я вам советую…

– В каком убийстве?

– Мы получили ордер на ваш арест по обвинению в убийстве сеньоры Олаи Мухики.

– Почему? – Я был потрясен.

– У нас есть улики, подтверждающие вашу вину, в том числе анализ крови.

Оказалось, полиция всего мира использует одни и те же слова, когда объясняет выдвинутые против вас обвинения. У меня сложилось впечатление, что ордер на арест для него самого явился новостью, как будто он только что получил сообщение от коллеги. Возможно, они планировали арестовать меня на следующий день, но тут возникла проблема с заложницей и заставила всех поторопиться.

Тогда я понял одно: что бы ни случилось, они все равно мне не поверят. Однако еще был шанс, что они позволят мне покинуть дом, а когда арестуют, выяснят, что Габриэль в доме нет. Тогда с меня снимут хотя бы одно обвинение.

А если Габриэль действительно собиралась утверждать, что я держал ее в заточении, а они каким-то образом неправильно поняли ее слова? Если заявит, что я взял ее в заложницы, но ей удалось позвонить в полицию и выбраться из дома до их приезда? В таком случае у полиции против меня будет обвинение в убийстве, плюс возникшее недоверие, вызванное провокационным поведением Габриэль, плюс предыдущие претензии к моей матери из-за нападения на полицейского, плюс подозрения в связях с ЭТА. В результате меня точно посадят. Полиция всегда так делает. Например, сажает Аль Капоне за неуплату налогов. Обвинение не имеет большого значения.

Я был пьян, мне хотелось спать, было непонятно, что делать дальше.

Я занялся огнем в камине. Пламя сильно разгорелось, и это было уже хорошо.

Я вспомнил, что у меня есть номер полицейского, который наполовину мне поверил. Я решил позвонить ему напрямую, но, как и следовало ожидать, мне никто не ответил.

Я размышлял, не поджечь ли дом. Я представлял, что смогу укрыться в одной из комнат и поджечь другую часть дома, а потом, в неразберихе, в дыму, при суете пожарных команд мне с Эми удастся убежать. Им будет гораздо труднее стрелять в людей, потому что они будут опасаться попасть в одного из своих.

Если я попытаюсь это сделать, мы с Эми рискуем погибнуть.

Я бы мог сдаться и надеяться, что против меня не будет серьезных обвинений. Я знал, что снаружи очень темно. Полицейские не установили прожекторов для освещения местности, а значит, если я открою дверь, они не поймут, есть ли у меня в руках оружие. Это показалось мне странным. Было бы естественно, если бы они навели на дверь фары машин, чтобы видеть, как я буду выходить. Или все сделано намеренно? Им нужна темнота, чтобы можно было в любой момент пробраться в дом? Значит, их стратегия – штурмовать.

Я постарался рассмотреть другие варианты. Я бы мог… Я не имел понятия, что еще мог сделать.

Думай, Сал, думай.

А если представить, что Габриэль невиновна? Ее захватил, скажем, Алекс. Возможно, он хочет ее убить. Меня арестуют, а если полиция и будет искать Габриэль, то не слишком долго. Она может погибнуть, прежде чем ее обнаружат. Мой арест не давал мне никаких преимуществ. Только я слышал, что она поехала к конструкциям Чиллиды. Возможно, кто-то следовал за ней на машине. Ведь Алекс не должен был знать, кто из нас отправится на железную дорогу, а кто – в Сан-Себастьян. Значит, за ней следили. Ее похитили, и Алекс позвонил в полицию от моего имени: но зачем? Чтобы я не мог явиться и спасти ее? Чтобы мне не верили, по крайней мере на первых порах, а у них было время уехать. Потом он ее убьет и сможет исчезнуть. В таком случае мне нужно бежать, чтобы помочь ей. Иначе я или сяду на несколько дней в тюрьму, как это уже было раньше, или меня застрелят.

Я стал снова прокручивать в голове всю ситуацию, которую только что обсудил сам с собой, и это было еще одним проявлением опьянения. Если предположить, что Габриэль окончательно сбрендила и желает организовать мою смерть или заключение в тюрьму, то она наверняка будет уверять, что я действительно держал ее в заложниках. Ей уже удалось подсунуть мою окровавленную рубашку, бог знает когда, на место убийства Олаи, и теперь мне не отвертеться. Тогда я все равно должен выбраться отсюда: чтобы найти доказательства своей невиновности или покинуть страну и до конца жизни работать барменом на одном из Греческих островов. Кто знает? Как бы то ни было, мне нужно было бежать.

Я сообразил, что одна из проблем заключалась в том, что они считали нас иностранцами, а следовательно, им казалось, что они не разбираются в логике нашего поведения; они не доверяют нам, как любым иностранцам, и постараются действовать решительно.

Снаружи раздался голос в громкоговорителе:

– Мы хотим поговорить с вами.

Очевидно, они где-то отыскали человека, владеющего английским; меня это удивило, потому что я считал, что мы нормально общаемся по-испански.

– Подойдите к телефону, – велел голос.

Я взял телефонную трубку.

– Мы просим, чтобы вы позволили нам говорить с заложницей.

– Не могу, потому что у меня нет заложницы, – ответил я.

Он, очевидно, ожидал от меня именно такого ответа, потому что сразу продолжил:

– Я должен вас предупредить, что если вы не желаете сотрудничать и не выдвигаете никаких требований, мы готовы взять дом штурмом.

– Я хотел связаться с полицейским, о котором упоминал, – запротестовал я.

– Как мы уже говорили, в его офисе нам сообщили, что вас разыскивают по обвинению, не имеющему отношения к похищению, а значит, он вряд ли будет расположен к вам лучше, чем я.

– Да, но я все равно хочу с ним связаться, – настаивал я.

– До вашего ареста мы не предоставим вам такой возможности.

Мне было интересно, начнут ли они штурмовать дом без всякого предупреждения, или объявят время и дадут несколько минут на размышление. Возможно, они ждали какое-то официальное лицо, которое должно дать добро на операцию.