Однако основным недостатком спроектированного линкора являлся даже не дисбаланс между его высокой артиллерийской насыщенностью и характеристиками защиты, если судить по меркам тогдашнего общепринятого подхода. Главной бедой стали явно недостаточные для воплощения подобных характеристик размеры корабля, в которые, как в прокрустово ложе, пытались уместить всю эту великолепную ударную мощь в попытке обрести возможность использования будущего линкора на Балтике. Сказалось и увлечение идеей массированного торпедного удара с линкора — размещение 18 траверзных торпедных аппаратов потребовало свыше 10 м длины корпуса, резко уменьшая и без того совершенно недостаточный внутренний объем. В сумме для выполнения в проекте всех предусмотренных заданиями МГШ не первоочередных требований по наступательной мощи было израсходовано в общей сложности 32 м длины корпуса, что определило разнесение концевых башен в оконечности до крайних пределов, допускавших их расположение вообще. В итоге погреба этих башен оказались полностью лишенными какой-либо конструктивной противоторпедной защиты, не считая бортового клетчатого слоя. Вообще, слабая конструктивная защита корпуса стала той областью, за счет которой черпались возможности для размещения такого количества механизмов и артиллерии в водоизмещении 35600 т. Ни бронированной трюмной переборки (отсутствие которой было свойственно всем классам русских дредноутов), ни достаточной глубины и протяженности бортовых отсеков, ни продуманной системы разбивки этих отсеков различными переборками для снижения эффекта подводного взрыва у борта предусмотрено не было. Единственная весомая составляющая конструктивной защиты корпуса — тройное дно — являлось элементом, опробованном на предыдущих проектах.
Необходимо признать, что проводившаяся в 1907–1914 гг. линия на создание линкоров с мощной артиллерией и высокой скоростью хода в ущерб их общему уровню бронирования, продолжал которую и проект «линкора 1915 г.», разделялась в русском флоте далеко не всеми. Это наглядно подтверждается общим тоном отзывов командиров балтийских линкоров, которым в начале 1914 г. было предложено оценить взгляд МГШ на будущий линкор и высказать по этому вопросу свое собственное мнение. Приоритеты в конструкции будущего линейного корабля, каким он виделся в начале 1914 г. командирам балтийских линкоров («…боевой молот наибольшей силы и наивысшей неуязвимости», скорость 21–23 узла — проще говоря, могучий «эскадренный» линкор), явно не сходились со взглядами тактического отдела МГШ, ответственного за проработку основных идей будущего сверхдредноута. В самом деле, при сравнении точки зрения флота и концепции МГШ видна принципиальная разница в оценке наиболее важных качеств линейного корабля между штаб-офицерами плавсостава флота и их более молодыми коллегами из Генмора. Блестяще тактически и технически образованные, многие — прошедшие горнило морских сражений русско-японской войны, мыслившие свежо и оригинально, эти последние со свойственной их возрасту и положению энергией продолжали совершенствовать смелую идею линкора постцусимской концепции (быстроходного, несущего максимальное число тяжелых орудий), частично принося одну из основных составляющих — адекватную броневую защиту — в жертву превосходным наступательным характеристикам. Подобная смелость вполне объяснима на фоне тогдашнего бурного совершенствования техники и тактики, и весьма значительного прогресса военно-морского строительства в России. Напомним, что в период составления «Заданий на проектирование» зимой 1913/1914 гг. на русских верфях в разных стадиях постройки находилось одиннадцать дредноутов, и имелись широкие перспективы еще более интенсивного их строительства.
Надо к тому же признать, что, составляя задание на проектирование 16" линкора, адмиралтейские специалисты не очень-то отрывались от существующей почвы. Вся генеральная линия развития русских дредноутов, начиная с «Севастополя», проходила под знаком повышенного внимания к их артиллерийским и скоростным характеристикам (исключение составляла черноморская дивизия с уменьшенной, в силу особенностей театра, до 21 узла скоростью, хотя подобное решение усиленно критиковалось во время принятия их проекта). В этом смысле лишь была продолжена прежняя линия, и дальнейшее развитие получали ранее обоснованные тактические выводы. Концепция линкора, в то время краеугольный камень воззрений на возможность победы в морском бою, была слишком важным фактором, чтобы ее решали только смелые идеи теоретиков-новаторов из МГШ. Несомненно, эта линия имела поддержку среди руководства флота на самом высоком уровне — начальников научно-технических подразделений, во главе с морским министром адмиралом И.К. Григоровичем. Несомненно также, что подобная точка зрения разделялась и царем, весьма заинтересованно относившимся после гибели флота на Дальнем Востоке к вопросам будущего развития военно-морских вооружений.
Заслуживает внимания, что смелые идеи создания типа тяжелого броненосного корабля, обладающего решающим преимуществом в огневой мощи даже в ущерб другим составляющим, были свойственны далеко не единственно молодым тактикам русского МГШ. В те же годы во флоте консервативной «владычицы морей» Великобритании грешили еще большим радикализмом, начало которому положил в 1905 г. сам первый морской лорд, «отец дредноута» адмирал Дж. Фишер. Созданные им в соответствии с концепцией «самые тяжелые орудия и самая высокая скорость» многочисленные линейные крейсера определили лицо быстроходных тяжелых артиллерийских кораблей британского флота на долгие годы. В духе этих веяний проектировали свои дредноуты и японцы, в то время очень восприимчивые к тактико-техническим воззрениям своих учителей-англичан, и итальянцы, традиционно предпочитавшие скоростные характеристики их надежной защите.
Бремя показало, что истина лежала как раз посередине. Мощную артиллерию и высокую скорость хода дредноута необходимо было подкрепить его надежной защитой, обеспечив паритет всем этим трем составляющим. Подобный вывод в итоге приводил к резкому росту размеров и водоизмещения, но таков уж был объективный ход развития линкора. В 1916 г. у всех был свеж в памяти пример британского флота, жестоко поплатившегося катастрофами своих линейных крейсеров именно ввиду их несбалансированной, за гранью допустимого равновесия, конструкции. К чести руководителей русского флота, они очень своевременно сделали выводы из чужого опыта, и уже в конце 1916 г., возвращаясь к разработке линкоров, при определении дальнейшей политики проектирования главных кораблей флота присутствовал новый подход. Любопытная деталь — свидетельством серьезно пересмотренной точки зрения на концепцию линкора может служить тот факт, что возглавить проектирование в широком спектре — от «максимального вооружения» до «максимальной скорости», но обязательно в сочетании с надежной защитой, поручили инженеру, характерной особенностью взглядов которого на проблему линкора было именно максимальное решение вопросов защиты и живучести. Урок Цусимы В.П. Костенко помнил всегда — стоило выжить в этом кошмаре, чтобы потом всегда мысленно ощущать себя за броней и стальными переборками обретающего контуры пока лишь на ватмане корабля. Высочайшая инженерная культура и глубокая интуиция этого человека, подкрепленные личным опытом, стали тем базисом, на котором был создан проект, блестяще венчавший линию развития тяжелого артиллерийского корабля в дореволюционной России.
Выданный Морским министерством «карт-бланш» николаевские инженеры использовали в полной мере. Основная особенность проекта 1917 г. заключалась в том, что в нем было достигнуто полное слияние обеих ветвей существовавшего в русском флоте взгляда на линейный корабль — быстроходный наступательный линкор («Севастополь», «Измаил», проект 1914 г.) и обладающий умеренными скоростными характеристиками эскадренный образец («Императрица Мария», «Император Николай I»). Особенно выделенные по результатам проектирования «промежуточные» варианты (9 16"/45 орудий, 30 узлов и 10 16"/45 орудий, 28 узлов) хорошо сочетали значительную огневую мощь, высокую скорость, надежное бронирование и тщательно продуманную конструктивную защиту. Важность последнего обстоятельства подтверждалась свежими, многочисленными и, увы, трагическими примерами. Эффект потопления в августе 1914 г. небольшой 500-тонной германской подводной лодкой U-9 трех британских броненосных крейсеров суммарным водоизмещением 36 тыс. т, гибель 1459 человек из их экипажей заставили впервые трезво взглянуть на угрозу из-под воды. Потеря сверхдредноута «Одейшис» от единственной германской мины, потопление той же U-9 броненосного крейсера «Хаук», мгновенная гибель от детонации артпогребов после попадания торпеды «Паллады», «Принца Адальберта» и «Поммерна» вывели проблему конструктивной защиты корпуса тяжелого артиллерийского корабля в разряд первоочередной наряду с артиллерией, бронированием и скоростью хода[197]. Эта проблема, углубленно решаемая в проекте русского линкора 1917 г., наглядно иллюстрируется соотношением элементов нагрузки основных проектов, характеризующих линию развития русских дредноутов в 1909–1917 гг.3
