Я задаю Марку несколько технических вопросов, говорю, что мне надо подумать. Для него это естественный ответ, так же как и ответ: «нет». Только ответ «да» удивил бы его и озадачил.

Первый, с кем я говорю о захвате самолета, – Соломон. Я уже загорелся. Операция может привести к тому, что мы, наконец, стронем с места пункт первый программы организации: свободный выезд. Мой энтузиазм передается Соломону. Мы договариваемся проверить Марка. 20 декабря я приглашаю Марка в гости и знакомлю его с Соломоном. Накануне был день рождения Евы, и нам есть что выпить и чем закусить. Соломон и Марк разговаривают весь вечер. Конечно, о плане захвата самолета ни слова. Оказывается, они служили в одном и том же Забайкальском военном округе, у них есть общие знакомые.

Распрощались с Марком поздно вечером. Соломон подытожил результаты: «Я не знаю, кто этот парень, но то, что он летчик, это точно. И то, что служил в Забайкалье, тоже».

Теперь мы встречаемся с Марком почти каждый день. Меня интересуют технические возможности захвата большого лайнера и перелета на нем в Швецию. Как избежать перехвата над СССР, над Финляндией? Как он оценивает возможность благополучного исхода? Постепенно вырисовываются контуры плана. Лучше всего захватить лайнер типа ТУ-124 (48-52 пассажира) или ТУ-135 (44-64 пассажира) на линии Ленинград-Мурманск, проходящей вдоль советско-финской границы. От трассы маршрута до финской границы 5-10 минут полета. По-видимому, этого времени будет недостаточно для ПВО, чтобы сориентироваться в ситуации. Немедленно после захвата кабины пилотов мы предлагаем летчикам вести самолет по курсу, предварительно проложенному нами. Если и первый, и второй пилот отказываются, за штурвал садится Марк. Самолет снижается и идет на минимальном, с точки зрения безопасности полета, расстоянии от земли, ибо ниже определенной высоты локаторы ПВО бессильны. В случае, если по рации самолет будет запрошен о причине смены курса, мы стараемся тянуть волынку, потом отвечаем через марлю, что двое неизвестных заставили изменить курс и лететь в Хельсинки. Сообщение, что на борту только двое преступников и, следовательно, остальные – преданные советские граждане, должно предупредить принятие решения сбить самолет, что вовсе не исключено, если власти узнают, что все пассажиры – беженцы в Израиль. Упоминание о Хельсинки также должно повлиять на возможное решение в этом же направлении, ибо между СССР и Финляндией существует консульское соглашение о выдаче перебежчиков, и финны скрупулезно выполняют его. Над территорией Финляндии мы поднимаемся выше, поскольку полет над землей очень неэкономичен с точки зрения расхода топлива. В Швецию летим все время над территорией Финляндии, не пытаясь пересечь Балтийское море, чтобы кое у кого не возник соблазн сбить самолет и спрятать концы в воду вместе с пассажирами. Над сушей навряд ли на это пойдут – без огласки не обойдется. Ботнический залив огибаем с севера и настраиваемся на какую-нибудь шведскую приводную радиостанцию. Желательно дотянуть до Стокгольма. Если горючее будет на исходе, садимся при первой возможности, даже если это будет военный аэродром или прямой участок пустой автострады.

На одну из встреч Марк принес маленький самодельный револьвер с барабаном под мелкокалиберный патрон. Револьвер как игрушечный и легко умещается на ладони. Как орудие устрашения может пригодиться.

Пока я только расспрашиваю Марка. Окончательного ответа не даю. Он терпеливо ждет.

Я попросил членов комитета собраться на экстренное заседание в первую субботу нового 1970 года. Стояла январская стужа – говорить надо было в помещении, но максимально надежном. Решил попросить ключи у отца. Я с ним не жил уже около десяти лет, сам он политикой никогда не занимался и навряд ли был на учете в КГБ. Кроме того, отец недавно поменял комнату, и телефон стоял в коридоре.

Предварительно я поговорил с остальными членами комитета. Разговаривал на улице, взяв с каждого обещание ни с кем не обсуждать этот вопрос без моего согласия. Естественно, что каждый из них был поражен не меньше, чем я в свое время. Владик воспринял идею осторожно-положительно, Давид – осторожно-выжидательно и только представитель молодежной группы Толя Гольдфельд сразу поддержал меня. Оказывается, еще в студенческие времена Толя вместе с кишиневскими ребятами обсуждали план захвата самолета, но тогда все это было на теоретическо-фантастическом уровне.

– Я не знаю, пойду ли на это сам, а кишиневские ребята пойдут, – закруглил Толя разговор. Я вынул блокнот и записал адрес Саши Гальперина из Кишинева в понятной мне форме.

И вот Комитет в сборе. Слева от меня за столом Давид, дальше Соломон, Толя, Владик Могилевер справа от меня. Для чего я собрал Комитет? По действующему уставу организации, Комитет – координационно-совещательный орган всех групп, входящих в организацию. Только процедурные вопросы Комитет решает простым большинством. Принципиальные вопросы решаются как в Лиге арабских стран. Решение обязательно только для группы, которая за него голосует. Для всей организации обязательно решение, принятое единогласно. Значит, если за мной пойдет моя группа, я могу действовать и самостоятельно. Тем не менее я собрал Комитет.

Дело в том, что слишком все было серьезно и ответственно. И хотя я сам уже был полностью «за», но прежде чем сказать Марку «да», мне хотелось услышать мнение товарищей по Комитету. Каждый из них мог за несколько дней, прошедших после нашего разговора, все обдумать.

Вновь вкратце излагаю суть дела. Вновь повторяю то, что уже говорил каждому из них в отдельности – бегство в Швецию на захваченном лайнере с риском для жизни нескольких десятков евреев, включая стариков, женщин и детей, и с последующей пресс-конференцией, стронет, наконец, с мертвой точки алию советских евреев. Возникнет решающее давление Запада на Советский Союз, и именно в тот момент, когда СССР серьезно заинтересован в западных кредитах и технологии. Предлагаю проголосовать. Вопрос ставлю так: «Имеем ли мы право для достижения нашей справедливой и законной цели использовать такой метод, как захват самолета?». Короче говоря, приемлема ли для нас операция с морально-этической точки зрения.

Меня спрашивают о вероятности успеха. Отвечаю словами Марка, ибо сам уже задавал ему этот вопрос: 80-90 процентов, если КГБ не узнает заранее…

Ну, а если остальные 10-20 процентов??? Ну, а если узнает КГБ??? Я знаю, что сказать – ответ вызрел у меня за все эти нелегкие дни и ночи.

– Для нас не имеет решающего значения, удастся перелет или нет. Его участники пойдут на риск не ради себя лично или, по крайней мере, не только ради себя. Наша главная цель: осуществить первый и главный пункт программы организации. Мы должны добиться свободы выезда для всех евреев СССР, желающих этого. Бегство нескольких десятков людей для нас не решение их личных судеб, а способ решения национальной проблемы в СССР, наш членский взнос в борьбу Израиля. Я не думаю, что советские части ПВО собьют самолет, поскольку они не будут знать, кто его пассажиры. В случае успеха, наиболее вероятный вариант – арест шведскими властями организаторов и разрешение остальным следовать в Израиль. Просидим несколько лет в шведских тюрьмах, потом уедем Домой. Мечта в крапинку! Если арестуют в СССР, дело хуже, и не только для участников операции. Возможен разгром организации и даже всего движения, закрытие ульпанов и тэ дэ и тэ пэ. Операция может стать лебединой песней организации. Но мы создали организацию для осуществления определенных целей, а не для самовыживания. И мы должны спеть нашу лебединую песню.

Давид стал задавать технические вопросы по действиям группы захвата на борту самолета. По вопросам я сразу же понял, что Давид склоняется к «нет», ему нужен был лишь повод, и он почему-то искал его в технической стороне подготовки. Но я уже привык к тому, что у меня и Давида Черноглаза, как правило, всегда было два мнения на двоих. Главное, Давид не возражает против акции по существу – о ее этической приемлемости он не говорит ни слова.