Я напоминаю о вопросе, как он сформулирован для голосования. Технические подробности еще предстоит уяснить, если мы решим, что в моральном плане операция для нас приемлема.

Говорит Соломон. Затем Владик. Их точки зрения совпадают. Скорее всего операция принесет пользу и нельзя упускать шанс. С другой стороны, может быть и вред, и решиться страшновато. Каждый из них, если операция будет проводиться, готов помочь по мере сил, но лично принимать участие не собирается. У Владика недавно родился ребенок. У Соломона скоро родится… В общем, и хочется и колется… Единственный, кто меня поддерживает достаточно твердо, – Толя Гольдфельд. Помимо характера, сказывается молодой задор – осторожность приходит с годами. И холостяцкое положение не связывает.

Голосуем. Я и Толя Гольдфельд – за. Остальные воздержались. Вернее, двое воздержались, а Давид вообще голосовать не стал.

Итак, операция может быть приемлема. Знать бы только, что она приведет к свободному выезду, а не к бесполезным жертвам. Но на этот вопрос никто не ответит. Время позднее – справочные киоски закрыты…

Поскольку первый вопрос решен положительно, автоматически решается, но тоже голосованием, вопрос о выделении денег на исследование технической возможности захвата самолета. Здесь все единогласны. Давид как казначей тут же отсчитывает мне сто рублей из членских взносов организации.

На обратном пути мы с Соломоном решаем добавить еще по 25 рублей из кассы наших групп. Предстоят контрольные полеты. Это потребует денег.

То, что такой необычный и опасный план не встретил возражений на Комитете, ободрило меня. Значит все верно. А осторожность ребят – ее можно понять.

На первой встрече я передаю Марку половину из 150 рублей нашего фонда. Это – знак моего принципиального согласия. Мы договариваемся, что Марк составит технически детализированный план захвата самолета. Я займусь организационной стороной вопроса. Захват португальскими антифашистами в открытом море лайнера «Сайта Мария» произвел в свое время много грохоту. Посмотрим, что получится у нас…

***

В январе 1970 года меня вдруг впервые после окончания института призвали на военные сборы. Сборы сводились к вечерним занятиям после работы. Зал в помещении Института инженеров железнодорожного транспорта был забит перезрелыми лейтенантами вроде меня, которых давно уже не призывали. Отрабатывали тактику боя стрелкового взвода в обороне.

– Кто, с вашей точки зрения, вероятный противник? – спросил ведущий занятия офицер.

– Китайцы, китайцы… – понеслось со всех сторон.

Преподаватель удовлетворенно хмыкнул и открыл занавешенную доску с изображением схемы боя. Наш обороняющийся взвод занимал позицию на высоте. Противник атаковал силами роты. Мы стойко оборонялись, как положено советским людям. Противник, как ему положено, откатывался после неудачной атаки на исходные позиции. Но самое поразительное было, что противник наступал с востока, а мы оборонялись на западе. Пятнадцать лет я не был на сборах, и меня поразило, как откровенно готовят армию к войне с Китаем.

Сборы были довольно скучные. Уставшие после работы, мы клевали носами на лекциях. Раскачивались лишь во время практических занятий. В конце сборов провели стрельбы из мелкокалиберного пистолета. Я сразу же вспомнил, что револьвер Марка того же калибра – 5,56 миллиметра. Пришла в голову мысль – «взять в долг без отдачи» несколько патронов. Несколько раз, уходя проверять мишени после очередной стрельбы, инструктор оставлял коробку с патронами. На глазах у всего взвода я стянул десяток патронов и никто не сказал ни слова.

А стрелял я безобразно. Выбил всего 9 очков из 30 возможных. Правда, благодаря этому я стал лучшим стрелком взвода. В СССР все всегда соревнуются. Когда староста группы увидел, что многие выбили меньше десяти очков, он нашел ручку с пастой того же цвета и подставил всем «слабакам» двойку перед количеством очков. Теперь у меня стало 29 очков – лучше во взводе не стрелял никто. С двадцатью девятью липовыми очками и десятком реальных патронов я вернулся со сборов.

***

В течение января, февраля и марта 1970 года я подбирал «пассажиров». Только наиболее близким и надежным сообщал о плане захвата самолета в общих чертах. Всем остальным говорил, что может возникнуть возможность нелегально бежать в Израиль, возможность рискованная, но шанс на благополучный исход высок, если будем осторожны и о наших планах никто не узнает. Никаких подробностей. И причины для этого две. Первая – техника безопасности. Вторая – возник бы сильный психологический стресс у потенциальных участников, если бы они узнали о степени опасности задолго до решающего часа. Если они узнают обо всем за 48 часов до операции, меньше будет шансов на утечку информации и людям легче будет решиться. Приподнятое эмоционально-взвинченное состояние, готовность идти на жертвы, как правило, не могут длиться месяцами. Порыв угасает. А инстинкт самосохранения подсовывает одно оправдание за другим – не рискуй!

К началу апреля в моем списке было около сорока человек, которые согласились принять участие в захвате самолета, или, не зная подробностей, согласились рискнуть и нелегальным путем бежать из СССР. Друг, с другом я никого не знакомил. С каждым разговаривал на улице. С каждого взял слово молчать и ждать. Все это должно было обеспечить мне контроль над положением и безопасность потенциальных участников.

Список участников, составленный в понятной мне форме, я скатал в трубочку, и спрятал в одной из комнат, через несколько дней перепрятал. Но все время чувствовал, что это ненадежно. Снова прошелся по квартире: две комнаты, кухня, ванная, туалет – не разбежишься. Блуждая глазами по ванной, зацепился взглядом за вентиляционную решетку, закрывающую вход в вентиляционный штрек. Ева закрепляла на ней капроновые нитки, на которых сушила белье. Почти к каждой ячейке подходила нитка, огибала прут с другой стороны и возвращалась или завязывалась на решетке. Для того чтобы разобраться во всех этих концах, любопытному понадобится много времени и китайская кропотливость. Я развязал один из концов на решетке, привязал к нему трубочку, обкрутил вокруг прутика решетки и, сделав узел, сбросил конец нитки со списком в вентиляционный штрек. Вытащить конец нити можно было, только развязав все запутанные узлы. Если обрезать – конец летит вниз. Вместе со списком.

Этот список будет висеть в вентиляционном штреке долгие годы. Может быть, висит и сегодня.

Одной из первых в списке появляется фамилия зубного врача Миши Коренблита. Мы с ним в одной группе, в которую он пришел через ульпан. Миша живет на Охте в отдельной квартире, принадлежащей его тете Анне Петровне. Квартира – место собраний нашей группы; здесь работает ульпан. И все это в квартире у женщины, которая до 1937 года была активным членом компартии США, за что и была объявлена персоной «нон грата» и выслана из страны, в которой родилась и выросла. Вместе со своим мужем, участником гражданской войны в Испании, она добралась до страны своей мечты – СССР как раз тогда, когда свирепствовал лютый «лесоповал» конца тридцатых годов. Ее муж, переживший годы борьбы в США против ФБР и долгие месяцы войны в Испании против Гитлера, Муссолини и Франко, не пережил счастливой мирной жизни в первом государстве рабочих и крестьян. Однажды он уехал в командировку и не вернулся. Анне Петровне объяснили, что произошел несчастный случай: ее муж ехал в вагоне на нижней полке, а над ним спал военный, у которого от тряски выпал из кармана заряженный пистолет, который случайно оказался на боевом взводе. Пистолет случайно выстрелил и пуля случайно попала прямо в голову мужа Анны Петровны. Примите, Анна Петровна, наши искренние соболезнования.

Пуля попала в голову, в которой к тому времени стали появляться крамольные мысли: не все в порядке в Королевстве Датском. Он успел поделиться этими мыслями со своей женой. Возможно, с кем-нибудь еще. Да и сама Анна Петровна увидела вблизи то, что издали так манило. Она не сдала свой партбилет – он все время напоминал ей, как легко было бороться за коммунизм в США и как тяжело выжить при нем в СССР.