– Не помню.

Мне, Гилелю Бутману, сидеть, а ему, Володе Шарову, работать. Каждому свое. И я его понимаю. Вероятно, на его месте и я поступил бы так же.

– Пригласите свидетельницу Парелу Цинковскую!

Дверь в зал открывается, и по рядам проходит легкий шелест. По проходу идет, дробно выстукивая каблучками, красивая длинноногая девушка с рассыпающейся по плечам копной темных волос. Коротенькая юбочка не достает до коленок, яркая кофточка обтягивает ладную фигуру, медальон на тонкой цепочке свисает с округлой белой шеи и ложится в ложбинку между упругими грудями.

Я не вижу ребят, сидящих у меня за спиной, но, кажется, я слышу легкий стон. Хоть и сионисты, а все же мужчины.

Парела, в прошлом стюардесса гражданского воздушного флота, а ныне продавщица универмага в Риге. Судья предлагает ей опознать среди обвиняемых того гражданина, который заходил в пилотскую кабину во время рейса Ленинград-Рига 19 февраля 1970 года. Свидетельница медленно обводит нас глазами. Еще раз. Нет, она не может никого опознать. Дверь закрывается за Парелой Цинковской. Прости меня, прекрасная полячка, что я паровым катком прошелся по твоей судьбе…

Вслед за бывшей стюардессой в зал входит пилот самолета. Еще идя по проходу к свидетельскому пульту, он внимательно осматривает нас.

– Вот этот товарищ, – говорит он очень дружелюбно, показывая на меня, и улыбается. Простой русский парень. Может быть вспомнил ту самую бутылочку вина, мой подарок, которую, надо думать, они дружно раскупорили после окончания рейса. Это не суровый общественный обвинитель на самолетном процессе – летчик Меднаногов. Этот не научился еще играть. И его улыбка, и обращение ко мне "товарищ" показывают, насколько он верит в тюльку, что мы хотели убить пилотов.

В качестве свидетеля выступает русский сослуживец Лассаля Каминского, которому Лассаль давал читать "Эксодус". Адвокат Лассаля, пытаясь доказать, что его подзащитный распространял сионистскую литературу вовсе не для того, чтобы склонять читателей к выезду в Израиль, решается применить театрально-психологический прием:

– Скажите, – обращается он к свидетелю, – почему вы с семьей решили переселиться в государство Израиль?

Свидетель Александр Верховский нервно вздрогнул и оглянулся на зал. Он был одним из тех миллионов, который мог бы сказать о себе словами нашего неугомонного Гарика:

Свидетель вздрогнул недаром – он знал, что немало фиговых листочков находятся в зале.

– Я… в Израиль? Я ведь русский, – пытался начать объяснения Верховский, но от волнения голос его осекся, в горле перехватило, и он не смог продолжить.

– Я еще раз вас спрашиваю, когда вы, русский человек Александр Верховский, решили покинуть вашу родину и переселиться на постоянное жительство в еврейское государство? – возвысился строгий голос адвоката.

Понимая, что не только его личная судьба, но и судьба потомков на несколько поколений решается в эту минуту, свидетель собрался, наконец, с силами и, заикаясь от волнения, объяснил, что он даже и в мыслях своих никогда ничего подобного не имел, что его Россия вполне устраивает, просто он интересовался историко-географической литературой о разных государствах мира.

Адвокат победно оглядел судей. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Адвокат Лассаля Каминского забыл, что в пьесе он актер, а не режиссер. Однако "огромный орган безопасности" ничего не забыл. После окончания нашего процесса судья Исакова стала заслуженным юристом РСФСР, а адвокат Рождественский перестал был членом коллегии адвокатов Ленинграда.

Подходит к концу пятый день суда. Выступают последние свидетели. Мне, читавшему показания на предварительном следствии, интересно сопоставить их с показаниями на суде. Большинство было на уровне. И там, и здесь. Но даже те одиночки, которые в Большом доме, наедине со следователями, не устояли, здесь, лицом к загородке для обвиняемых, спиной к нашим родственникам в зале, срочно корректировали свои показания.

Дает показания высокий, крепкий парень: антисоветских взглядов не замечал ни у кого из членов организации, антисоветской литературы не видел. Только мы, сидящие за загородкой, знаем, какие определения давал организации Саша Фридман во время предварительного следствия. Для того, чтобы пилюля наша была невыносимо горькой, следователи сделали то, что при других обстоятельствах они не сделали бы ни в коем случае. Они приобщили к материалам дела письмо Александра Фридмана в органы КГБ от начала июля 1970 года. В дни, когда большинство из нас еще молчало, он писал в письме, что хочет рассказать органам все, что ему известно о нашей антисоветской преступной деятельности при условии, что КГБ арестует всех не арестованных активистов сионистской организации, и, особенно, Гилеля Шура, который завлек Фридмана на задний двор одного из домов и на понятном русском языке растолковал, что ожидает Фридмана, если он заговорит. Напрасно трудился мой тезка: Фридману очень не хотелось стать подследственным. И он был готов платить любую цену, чтобы остаться свидетелем.

Выступают свидетели-евреи: наши родные, друзья, неарестованные члены организации, участники осиротевших ульпанов. Хитрые еврейские свидетели. Любые ответы на вопросы судьи они исхитряются начать с фразы: "Бывший гражданин Советского Союза…"

Владик Могилеве? успел мне шепнуть несколько дней назад, что Гриша Вертлиб и Крейна Шур уже в Израиле. Теперь я слышу о десятках других "бывших советских граждан". Бывшими советскими гражданами стали и члены организации Натан Исаакович Цирюльников, Рудик Бруд, Бенцион Товбин, Гидеон Махлис, Илья Элинсон…

Кажется, тронулся лед, господа присяжные заседатели! Началась долгожданная алия!

Как-то за несколько месяцев до ареста Лев Львович Коренблит, который перед этим посетил во Франции свою родную сестру, сказал мне на основе личных впечатлений, что операция "Свадьба" произведет во Франции гораздо меньшее впечатление, чем очередное повышение цены на бензин. Теперь, сидя на скамье подсудимых, Лев Львович сам мог судить о результатах. Операция "Свадьба" в конкретных условиях исторического момента ответила всем надеждам, которые на нее возлагались. Кто знает, может быть, ее будут считать началом новой эры в современной истории евреев России…

Все, кто были связаны со "Свадьбой", сделали свое дело. И его блестяще завершили наши неарестованные товарищи на воле.

– Либо вы отпустите нас с миром, либо вам придется ступить на проторенный путь массовых репрессий, – так был поставлен ультиматум. И вот он, ответ: нас отпускают с миром.

Спасибо вам, хитрые еврейские свидетели! Отныне и далее, какими бы ни были приговоры, нам легче будет возвращаться в камеры. Ибо теперь мы знаем – дело сделано. И сидим не зря.

* * *

Пятый день процесса. Хитрые еврейские свидетели кончили говорить. Какой-нибудь наивный марсианин-неантисемит, прилетевший погостить на Землю, и владеющий русским языком, просидев пять дней на нашем процессе, мог бы вздохнуть с облегчением. Картина была ясной и четкой. Никто из сидевших на скамье подсудимых ничего не знал о плане захвата самолета в аэропорту "Смольное" 15 июня 1970 года. Никто из сидевших на скамье подсудимых не собирался подрывать или ослаблять существующий в СССР строй. Борьба подсудимых против искусственной ассимиляции евреев и за свободную алию не противоречила ни одному советскому закону. Но марсианину-неантисемиту еще рано радоваться.

Со своего места встала и сурово повела очами государственный обвинитель Инесса Катукова. Она гремела, как неистовый Марат во французском конвенте. Бедный марсианин-неантисемит! Трудно ему понять, что эта женщина слышала то же, что и он. "Для чего же надо было пять дней слушать обвиняемых и свидетелей? – хочет крикнуть марсианин-неантисемит, – ведь вы повторяете то, что написано в обвинительном заключении, а ведь все это лопнуло, треснуло, ведь это неправда…"