– Силя! Полей Скэндеру.

Она взяла ведро, чтобы полить Скэндеру на руки, и встретилась с ним взглядом.

– Здравствуй, Скэндер, как поживаешь?

Он на мгновение смутился. Он помнил девчушку с косичками и совсем не ожидал увидеть ее такой взрослой и красивой.

– Спасибо, хорошо, Силя, а ты как?

Они пожали друг другу руки.

– Как ты выросла! – удивился он.

Она покраснела и опустила голову.

После обеда все разошлись кто куда.

Лёни со Скэндером снова пошли охотиться на горлиц и уток, предупредив, что вернутся поздно, когда стемнеет.

Вандё и Агим вместе с деревенскими мальчишками поиграли в чижика, потом полезли в соседский сад за инжиром и виноградом.

Ребята по-дружески встретили городского гостя.

Рыжий, что дразнил его утром, тоже с ним помирился. Увидев его, Агим полез было в драку, но тот замахнулся своей пастушьей палкой, а на угрозы и бровью не повел. Ребята вмешались и заставили их помириться: они сцепили мизинцы, прежде поплевав на них. Вечером ребята проводили Агима до самого дома, а когда все ушли, он изрядно надоел родителям рассказами о своих приключениях за день.

Силя со Шпресой не теряли времени даром. Они зарезали индюшку, ощипали горлиц и приготовили ужин. Силя сварила молочный кисель. Кози отправился в Дэлыньяс, соседнюю деревню, купить раки в лавке Кома, так что дома остались лишь Демир да госпожа Рефия, вздремнувшая в тени шелковицы.

К вечеру все снова собрались вместе. После дневного пекла наступила летняя ночная прохлада. Полная луна посеребрила землю, резко очертив тени деревьев, плетней и стогов. Пахло болотом, сеном от стоявших у дома стогов и навозом. Кваканье лягушек, выкрики диких птиц на болоте перебивали монотонную песню сверчков, сменивших дневных цикад. То и дело над ухом раздавался тонкий пронзительный писк, словно сигнал тревоги, не предвещавший ничего доброго деревне, которая была комариной вотчиной. Если бы не яркий свет луны да не костер, на котором готовили ужин, от комаров не было бы спасения, ведь ужинали во дворе, под соломенным навесом хижины. Кози расстелил две новые рогожи и коврик, вынес круглую, ничем не покрытую софру, расставил на ней тарелки с закуской и стопки для раки. Он то и дело наполнял их из литровой бутылки. С гвоздя, вбитого в глинобитную стену, свисала керосиновая лампа. Вокруг закоптелого стекла кружились мотыльки и всевозможная мошкара.

Демир Петани сидел скрестив ноги на почетном месте, под самой лампой, с новым полотенцем на коленях. Справа от него, вытянув ноги в сторону, опершись на прислоненную к стене подушку, сидела госпожа Рефия. Кози расположился по левую руку от господина Демира. Скэндер с Лёни устроились напротив, на краешке рогожи, освободив место зашедшим в тот вечер односельчанам, Пилё Нуши и Уану Ндриу. Услыхав о приезде учителя, оба заглянули поздороваться с гостем, и Кози пригласил их поужинать.

Пилё – смуглый крестьянин с проседью в волосах, с редкими усами, со сросшимися над переносицей бровями и хмурым лицом. Уан, напротив, был веселого и добродушного нрава, рыхловатый старик с белоснежной шевелюрой и усами.

Силя и Шпреса суетились у огня, и то одна, то другая подносили закуски. Агим с Вандё, усевшись на бревне у костра, жарили кукурузные початки.

– Ну, твое здоровье, Кози! Будь счастлив!

– Будь здоров, Уан!

– За ваше здоровье, господин Демир, за вас, госпожа Рефия! Будьте и вы здоровы, молодые люди! Будь здоров, Пилё!

Разговор шел о прошлых днях, когда учитель прятался в этих местах. Вот почему Пилё обратился к Уану:

– Ну-ка, Уан, расскажи нам ту историю с индейкой.

– Да я уже рассказывал.

– Ну так расскажи еще раз.

– Давай, Уан. Мы послушаем, – ободряюще улыбнулся учитель.

– Так вот, – начал Уан, усаживаясь поудобней и снимая такию, словно она ему мешала. – Так вот, значит, приходят как-то к нам в деревню эти пентюхи с гор со своим начальником. Ура, вперед, где бы чего загрести. А с нас, голытьбы, что возьмешь? У нас беи еще до них все загребли, ничего им не оставили! Стоят себе наши домишки, голые да пустые, как могила. Ну и вот, решили они к ночи двигаться дальше. Но закусить-то надо, и разошлись по нашей деревушке – пять человек на каждый двор. Заявляются они к деду Наси. Увидал их дед, чуть кондрашка его не хватил. «Ой-ой, – думает, – вот так штука». Ну да их начальник оказался ничего, смирный старик, не буян. Только они расселись, подзывает он деда Наси:

– Эй, ты, – говорит, – а есть у вас такие, ну, что кричат гур-гур-гур?

– Есть, а как же.

– Ага. Тогда зарежь-ка нам такую!

Уан старательно воспроизводил дибранский диалект, и оттого, может быть, что часто рассказывал эту историю, у него получалось совсем неплохо; его рассказ всегда вызывал смех. Скэндер, который до этого сидел задумавшись, теперь словно очнулся и внимательно слушал. Лёни хохотал с самого начала, остальные еле сдерживали смех. Одна лишь госпожа Рефия не слушала, о чем говорят, она следила за мальчиками, которые ссорились у костра из-за поджаренного початка.

– «Ну ладно, – думает дед Наси. – Индюшатины захотелось? Будет им индюшатина». Пошел он и зарезал двух индюков. Жена его, Валя, приготовила их, значит, под соусом, повырезала мякоть да и накормила детей. А детей-то у них целый выводок – восемь человек, мал мала меньше. Подает она, значит, остатки этим пентюхам. Те сожрали все, что было, косточки обглодали, пальцы облизали, да и пошли со двора. Идут, молчат. Подошли к шелковице, где у них было договорено собраться всем вместе, уселись на землю да свернули по цигарке. А их начальник сидит уж больно задумчивый. Все старается чего-то сообразить, бедный, да никак. Наконец спрашивает:

– Эй, Джетан!

– А?

– Тебе что досталось?

– Шейка.

– Селим!

– Чего?

– А тебе что?

– Шейка.

– А тебе, Суль?

– И мне шейка.

– А тебе?

– И мне шейка.

Бедный старик аж рот разинул. «Э, – говорит, – да он нам аиста скормил!»

Мальчики все еще ссорились у костра, когда вдруг грянул дружный смех.

Скэндер рассмеялся вместе со всеми, потом опять погрузился в размышления. «Веселятся бедняки. Находят ж они чем позабавиться. Смеются над своими мучителями. Недаром говорят: смех – оружие слабого. Это естественно. Изменить что-то они не в силах, только и могут, что посмеяться. Да уж насчет того, чтобы поднять на смех кого-то, им равных нет, от них не спасешься. Ну а тех кровопийц разве проймешь насмешками? На зверя пуля нужна!»

– Ну ладно, что было, то было, – произнес Пилё, словно угадав мысли Скэндера. – А вот дальше как будет?

– Сейчас, слава богу, эти пентюхи вроде бы оставили нас в покое, – сказал Уан.

– Только их нам и не хватает. И так еле-еле душа в теле. Что-то беи наши совсем расходились. Сколько им ни давай, все мало. Ты посмотри только, что творит Гафур-бей вместе со своими холуями! – И Пилё тяжело вздохнул, как бы прекращая разговор, но, заметив, как пугливо озирается Уан, крикнул:

– Чего это ты оглядываешься?

– Потише, Пилё, не кричи, а то услышат…

– Здесь все свои.

– Свои-то свои, да ведь нынче и у заборов есть уши, да что там, камни на дороге и те могут подслушать.

– Ну и что? Хуже не будет.

– Ну да. Бывает и похуже.

– У добра да у горя нет конца, – сказал Кози.

– Да, да, – качнул головой Пилё, словно разговаривая сам с собой. – Мы стали трусливы, как зайцы, боимся даже слово сказать о своих бедах. Вот этим-то страхом они нас и держат под пятой.

– Терпение, Пилё, терпение, бог думает и о нас.

– А бог-то чей, ихний и есть, Уан. Они его для себя приспособили. А мы пялимся на его бороду, да что толку.

– Не богохульствуй, Пилё, – вмешался Кози. – Не говори так. – Он поднял стопку и, пытаясь переменить тему разговора, обратился к Уану. – Ну и насмешил же ты нас, Уан. Дай бог, чтобы этот смех был на счастье. – Будьте здоровы!

– Удачи тебе, Кози!