Но планомерность этого натиска не всегда удается, и противник вынужден часто менять свою тактику.

Он то совершает один лобовой удар, то чередующиеся фронтальные атаки, то при неудаче быстро отказывается от лобового (наступления и ведет разведку в поисках слабых мест в обороне.

Натиск противника казался страшным, но наша оборона его одерживала и противник нес тяжелые потери. Сказывалась та подготовка, которую провели советские войска перед битвой.

Ватутину было ясно, что надо выбить прежде всего «тигров» и «пантер» и нарушить этим устои боевых порядков врага.

Гвардейские стрелковые дивизии держались героически, но Ватутин приказал им еще чаще контратаковывать врага, отсекать его пехоту от танков.

Ватутин мог быть удовлетворен ходом боев.

Враг не прорвал оборону, а вдавил ее всего лишь на 3–4 километра, заплатив за этот «успех» страшной ценой.

Уже сгорело свыше 200 немецких танков, и черный дым долго пятнал голубое небо; свыше 200 «Юнкерсов» и «Мессершмиттов» догорало на курской земле, более 10 тысяч фашистов лежало на ней мертвыми.

Но на карте к исходу дня одна за другой появлялись все новые и новые цифры и обозначения: прямо перед центром обороны 200 танков противника, еще в одном пункте 80 танков и там же, чуть поодаль, 50, на подходе к фронту с юга на север две огромные колонны — 172 танка и еще южнее 200 танков, на фланге обороты 100 танков.

И еще... И еще... группы артиллерии, колонны танков, скопление пехоты не установленной численности.

На горизонте возникли неясные очертания какого-то скопища строений, казалось даже, что это населенные пункты, крупные села. Но их не было на карте, а в стереотрубу, в сильный бинокль можно было разглядеть, что это огромное скопище танков, автомашин, самоходных орудий, штабных фургонов.

Эти таборы медленно ползли к нашим позициям, грозя затопить их. Они надвигались, прикрытые с воздуха массами истребителей.

В сражение вступили более тысячи танков, массы пехоты и артиллерии противника.

Отражая их натиск в первый день боя, Ватутин одновременно планировал ввод в сражение своих фронтовых резервов.

Как ни велики были потери противника, как ни героически дрались войска Воронежского фронта в первый день битвы, но решающая схватка была еще впереди.

Неискушенный человек, наблюдавший деятельность Ватутина в сражении, мог бы подумать, что командующий войсками не так уж сильно влияет на ход сражения, что решают сражение войска. Это было бы глубоким заблуждением.

Ход сражения, его развитие зависят как от войск, так и от их командующего, от силы его полководческого ума и воли.

Внешне, например, кажется очень простым, неэффектным решение использовать танковые соединения в обороне, а после победы Воронежского фронта это решение признали верным. Но тогда там, на Курской дуге, в обстановке нараставших ударов гитлеровской армии все было во сто крат сложней и требовало от Ватутина чутья подлинного полководца.

Известно, что танки всегда считались средством атаки, а соединение танков — подвижным средством наступления, контрударов. В условиях, когда противник наступал танковыми дивизиями, Ватутину полагалось бы немедленно ответить контрманевром своих танковых войск. Для этого Ватутин должен был держать танковые соединения в готовности немедленно совершить быстрый марш-маневр и нанести контрудар.

Становясь же в оборону, танки теряли важнейшее качество — подвижность. Ватутин лишал себя мощной силы для быстрого контрудара.

Примеры использования танков в обороне уже были в Отечественной войне, но никогда еще в оборону не становились целые соединения, а Ватутин решился на это, так как был глубоко убежден, что разгадал и дальнейший план Манштейна: главные танковые силы противника должны были пойти с утра в наступление по тому направлению, на котором стали в оборону фронтовые резервы. Допусти Ватутин ошибку, пойди противник в другом направлении, танковые соединения не успели бы совершить маневра и остановить врага.

Но Ватутин оказался прав.

В этом случае расположение танковых соединений в обороне давало огромные преимущества. Масса танков становилась стальным костяком всего фронта. Оперативно-тактическая оборона приобретала непробиваемую устойчивость.

Приказ командующего фронтом застал танкистов в полной боевой готовности.

С рассвета 5 июля командиры танковых соединений генералы Катуков и Кравченко находились в штабах на наблюдательных пунктах стрелковых дивизий, принявших на себя первый удар.

Они внимательно следили за наступлением противника, присматривались к его тактике, и когда, был получен приказ Ватутина, танкисты уже знали, что и как им надо делать.

В ночь с 5 на 6 июля танковые соединения вышли на указанный рубеж.

Сведения, полученные ночью, подтвердили, что Ватутин не ошибся в своих предположениях. Манштейн рассчитывал быть в Курске 9 июля — на четвертые сутки наступления. Следовательно, можно было ждать, что с каждым днем удары противника будут усиливаться и что ближайшая его задача — захватить город Обоянь, находящийся на шоссе Белгород — Курок.

С утра 6 июля главные силы танкового корпуса СС, оттеснив пехоту Чистякова, стали приближаться к рубежу обороны, занятому танкистами генерала Катукова.

Танкисты ждали эту атаку еще на рассвете 6 июля, но до 8 часов утра танков противника не было, и это очень беспокоило генералов, опасавшихся, не предпримут ли танковые дивизии обходного маневра. Но когда километра за три-четыре от переднего края на горизонте появились облака пыли и над расположением танкового соединения Катукова загудели вражеские самолеты, стало ясно, что противник нацеливает свой удар на танковое соединение генерала Гетмана.

Артиллерийскую подготовку гитлеровцы не производила, но начали сильнейшие атаки авиацией. Под ее прикрытием приближались танки. Они шли густыми строями, точно не в боевом, а в предбоевом порядке.

Ватутин наблюдал близко атаку противника — и видел поведение наших танкистов, действия генерала Гетмана.

По всем телефонам последовал приказ Гетмана не стрелять до приближения танков противника. А вражеские танки подползали все ближе и ближе. Командиры частей убеждали генерала, что пора открыть огонь, но командир соединения был спокоен. Он не хотел, чтобы противник преждевременно узнал о его силах.

Наконец наступил момент, когда генерал решил, что пора открыть огонь, и тогда с дистанции 400–500 метров ударили пушки истребительно-противотанковых полков, танковые орудия.

Перед фронтом соединения находилась долина, уходящая вдаль амфитеатром, так что танки противника, спускаясь к переднему краю соединения, были видны как на ладони. Они прорвались к переднему краю обороны, прикрытому небольшой речкой, и, уткнувшись в нее, остановились под губительным огнем.

Атака корпуса СС захлебнулась. Танки повернули назад, оставив на поле боя более 30 костров.

Через два часа атака повторилась. На этот раз танковые дивизии шли широкими и редкими цепями, спускаясь с амфитеатра.

Теперь танки противника уже точно знали передней край обороны, видели на нем огневые точки, авиация засекла их в глубине обороны и непрерывно бомбила. Командующий фронтом видел, что танки противника идут на этот раз тактически правильнее, и в то же время угадывалось, что в результате первой неудачи противник потерял уверенность в своем успехе.

К тому же теперь и наша тяжелая артиллерия пристрелялась по боевым порядкам танков и пехоты противника и среди них гремели разрывы, подобные тяжким обвалам в горах. Все закрывалось пылью, а когда из ее колеблющейся стены выскакивали танки, их боевые порядки «были уже не те, что раньше, и когда облака пыли опускались, на земле появлялись новые костры горящих танков.

После двух отраженных атак по всему переднему краю танкового соединения Гетмана понеслись торжествующие крики. Бойцы, недавно пришедшие в армию, воины, которые в начале войны были юношами, не испытавшими тягот отхода, но слышавшими о нем от старших, кричали вслед отступающему — противнику: «Это вам не сорок первый год!».