– Оценка относится к компаниям, которые приведены в вашем списке? – ошеломленно спросил я.
– О нет, нет! – последовал шокирующий ответ. – Эта оценка относится ко всей Украине.
После столь полезного обмена мнениями опасения, что меня раскусят и выведут из игры как мошенника, быстро испарились. Эти парни вообще не могли толком рассказать о различиях между акцией, облигацией, ценной бумагой и опционом, так что мои знания казались мне менее позорными, хоть я и не был закаленным финансовым репортером. Ободренный и в чем-то довольный собой, я вошел в безжизненный операционный зал биржи. После пятнадцатиминутного общего молчания в зале, во время которого Василенко уважительно справлялся о здоровье моего знаменитого деда, поступил приказ о продаже нескольких сотен акций речной пароходной компании, и дремавшие брокеры зашевелились. Газеты были отложены в сторону и зевки подавлены. Биржа приготовилась к действиям. Кто-то громко предложил цену, и капитализм пришел в движение. Вяло и почти отрешенно некоторые брокеры стали поднимать желтые картонные карточки с предлагаемой ими ценой. Весь этот процесс регулировали законы спроса и предложения. Немногое произошло за эти несколько минут. Торжественный процесс был прерван ударом молотка ведущего торги, и первая сделка дня была совершена. Она же оказалась последней и единственной. Общий объем сделок Украинской фондовой биржи в тот четверг составил всего семь тысяч триста сорок долларов США.
– Зачем вам нужны все эти мудреные компьютеры? – позже спросил я у Василенко, полагая, что для подсчета таких ничтожных сумм вполне бы сгодились и обычные конторские счеты.
– О-о, – беззаботно ответил он, – их подарило нам французское правительство!
Нечто подобное происходило на всех биржах Восточной Европы в начале их деятельности. Я помню, когда в 1991 году в Польше открылась первая биржа, на верхнем этаже резиденции Центрального Комитета Коммунистической партии, – по иронии судьбы. Тогда поляки тоже начали с малого – со списка из шести предприятий при двухчасовой работе в неделю. Однако уже к 1993 году вокруг биржи сгруппировались банки и брокерские конторы с толпами людей. Рыночное безумие было столь велико, что люди платили пенсионерам и студентам за то, чтобы они стояли в очередях вместо них, чтобы купить акции, а не хлеб. Никто тогда не понимал механизмов рынка, не знал ключей к разгадке соотношения между ценой акции и возможностью на ней заработать. Средний поляк знал только то, что его сосед обзавелся новым «фиатом» за счет прибыли, полученной на приобретенные акции, и тоже хотел купить себе машину. В результате индекс Варшавской фондовой биржи, или, как его стали потом именовать, ВИГ, вырос в тот год более чем на тысячу процентов, что можно было объяснить лишь игровой лихорадкой в стране. Такая величина индекса стала мировым рекордом среди всех работающих рынков.
К 1995 году западные представители вошли в дело, и биржа даже хвасталась тем, что ее реестры насчитывали свыше ста наименований, с максимальным ежедневным объемом сделок в сотню миллионов долларов. Более того, Варшавская биржа предложила использовать такие новые финансовые инструменты, как дериваты, опционы и гарантии. Конечно же, в то время я не был в курсе дела. Зарплата новичка, внештатного корреспондента, оставляла слишком мало свободных денег, чтобы вести какие-либо игры на рынке, и, кстати, основные состояния тогда уже были сколочены другими.
Это было кратковременное окно возможностей, тот самый быстропроходящий момент, когда время и место сошлись так удачно, что знающие люди могли получить прибыль. Теперь такой момент наступил в Москве. К сожалению, мне было уготовано судьбой упустить и этот шанс. В одном из приложений к моему контракту с Доу Джонсом, издателем газеты «Джорнел», содержалось длинное и детально проработанное требование на специальном бланке, сущность которого состояла в том, что я обязан раскрывать все свои акции, долговые обязательства и другие гарантийные документы, находившиеся в моей собственности как репортера газеты. Это означало, что у издателя всегда была возможность прогнозировать финансовую обстановку и оценивать пылкие статьи финансовых журналистов о тех компаниях, акциями которых они обладали. Процесс заполнения подобных бланков контракта напоминал мне заполнение анкет иммиграционной службы США при оформлении гражданства: «Принимали ли вы когда-нибудь участие в военных преступлениях или в геноциде? Были ли вы когда-нибудь осуждены за продажу или транспортировку наркотиков или радиоактивных (ядерных) материалов?» Я проверился по каждому вопросу и стал считать себя беспристрастным бизнес-журналистом.
Чтобы лучше подготовиться к пониманию рынка как «золотого дна», мне следовало бы с момента приезда вести дневник событий и честно фиксировать там пусть отрывочные, но откровенные сведения о таинственных путях происхождения больших денег. Я устроил себе виртуальный «Уолл-Стрит» на складе, принадлежавшем единственному в Москве магазину видеопродукции на английском языке, где чуть ли не вся община приехавших в Москву иностранцев собиралась по вечерам посмотреть, как молодой и умеренный во взглядах Чарли Шин постепенно утрачивал свои иллюзии. Роберта дала мне почитать книгу Михаэля Льюиса «Покер лжецов». С большим интересом я отметил растущее недовольство молодого автора рынком восьмидесятых, когда цены имели тенденцию к росту («рынок быков»). Завершал мой список литературы для самообразования американский журнал «Америкэн Псайко». Когда я усвоил наиболее важные сведения, мне показалось, что я правильно понимаю принципы, лежащие в основе рыночного бума: сначала ты зарабатываешь тонну денег, а затем начинаешь размышлять о несправедливости всего этого, сидя на корме своей пятидесятифутовой яхты.
Теперь я был готов к тому, чтобы стать бизнес-репортером.
Первое серьезное задание издательства привело меня в шикарные офисы компании «Ренессанс Капитал». Эта компания представляла Американский инвестиционный банк. Я ошибочно предполагал, что он призван делать инвестиции, а не давать ссуды. Первым впечатлением от этой организации было то, что банкиры, несомненно, более прилежные трудяги, чем журналисты. «Ренессанс» занимал несколько шикарных этажей в новой роскошной башне из стекла и гранита, возвышающейся на замерзшем берегу Москва-реки, недалеко от знаменитого Новодевичьего монастыря, куда Петр Великий упек свою сестру Софью, строившую против него козни. Фасадом здание было обращено на городскую ТЭЦ, расположенную на другом берегу реки.
Моим вторым впечатлением было то, что служащие этого инвестиционного банка на самом деле носили те же самые полосатые рубашки и глупого вида подтяжки, что и в кинофильмах. Большинство из них зачесывали волосы назад, как злой Гордон Гекко[4]. Работники «Ренессанса» были очень молоды, самому старшему было не более двадцати пяти, причем все они торопились заработать как можно больше наличных, пока не захлопнется лазейка возможностей. Офисы в то время представляли собой открытые площадки без перегородок и стен, напоминая планировку казино с расставленными повсюду столами для азартных игр: служба безопасности фиксированного дохода – слева, денежные средства – справа, работники, отвечающие за справедливость, – в середине. Крупье, руководившие игорным процессом на терминалах, были русские, умевшие очень быстро двигать руками, а хозяевами были американцы, расхаживавшие по залу, бросая вокруг пронзительные взгляды.
Я пришел в «Ренессанс», чтобы встретиться с основателем этого заведения, внешне смахивающим на мальчишку, а также осмотреться и собрать материал для будущей статьи о финансовых облигациях, точнее, об их связи с конкретной собственностью, о чем я еще не знал. Мне было интересно познакомиться с главой «Ренессанса», вундеркиндом, считавшимся наиболее влиятельным западником, включенным в экономику России, среди более сотни тысяч иностранных старателей, разрабатывающих московскую золотую жилу.
