– Когда в 1939 году ему присваивали ученую степень доктора Софийского университета, – рассказывал ведущий, – болгарский академик Дончо Костев сказал: «Сейчас в мире нет более популярного ученого, чем Николай Вавилов. Несмотря на его сравнительную молодость, нет уголка на земном шаре, где бы он не был известен». Так оно и было. И этой своей поистине всесветной известности Вавилов был обязан значительности своих научных идей, своим бесстрашным экспедициям, тем богатым дарам, которыми он одарил свою родину. Через несколько лет после его смерти это признание получило своеобразную форму. Международный журнал «Наследственность» на своей обложке стал из номера в номер приводить список тринадцати величайших биологов нового времени. И в этом списке между именами Дарвина и Моргана мы видим фамилию русского генетика Николая Вавилова.

Дау слушал, не пропуская ни слова.

– Замечательная передача, – сказал он и попросил Таню запомнить, когда будет продолжение.

Он никогда не принадлежал к числу телезрителей, которые проводят вечера возле телевизора, но «Последние известия» и хорошие кинофильмы любил смотреть. Никогда не прогонял от телевизора сына, в этом отношении мальчик пользовался гораздо большей свободой, чем другие дети.

Однажды, когда Лев Давидович сидел в саду, скрипнула калитка и на дорожке показалась тоненькая фигурка. Дау встрепенулся.

– Коруша, – сказал он жене, – к нам идет какая-то девушка. Кажется, очень хорошенькая.

Девушка поздоровалась, назвала себя.

– Я студентка факультета журналистики, – сказала она. – Разрешите задать вам несколько вопросов.

– Пожалуйста.

Она заглянула в свой вопросник:

– Здесь о стандарте мышления...

– О чем?

– Ну, что плохо, когда все мыслят одинаково...

– Почему? Если люди мыслят одинаково, но здраво, это неплохо. А если по-разному, но глупо, ничего хорошего в этом нет. Кроме того, надо говорить «мышление», от слова «мысль». Если вы говорите «мышление», то это от слова «мышь».

Девушка покраснела, но продолжала:

– Как вы относитесь к мыслящим машинам?

– Наличие мыслящих машин объясняется тем, что имеются люди, которые плохо мыслят. Совершенно очевидно: чего не могут машины, так это мыслить.

– Но вы знаете, сейчас многие занимаются проблемой думающих машин.

– Мало ли глупостей делается на свете! Это очередная глупость.

– Последние опыты по телепатии... – начала было корреспондентка.

– Телепатия – тоже глупость, – перебил ее академик.

– Но ведь есть истины, к которым надо привыкнуть, настолько странными кажутся они вначале.

– Верно.

– Как же это объяснить?

– Видите ли, природа часто представляется нам парадоксальной потому, что в двадцатом веке наука стала глубже. Возникли теории, опровергающие привычные понятия.

– Значит, можно сказать, что двадцатый век – век парадоксов?

– Да, – ответил ученый.

– А вы бы могли привести пример такого парадокса?

– Частицы, которые не находятся ни в каком месте пространства.

– Ни в каком?

– Ни в каком.

– Странно...

– Вот именно. Но это факт. Он доказуем. Для вас это странно, вы представляли это иначе. Но привыкать к новым истинам обязательно.

– А если кто не хочет?

– Тот дурак, – невозмутимо ответил он. – В науке истина всегда пробивает себе путь.

– Истина – да, – девушка вздохнула. – А вот очень талантливые люди иногда не могут пробиться...

– Нет, если человек талантлив, он пробивается.

– А если ему не хватает, ну, смелости?

– Талант включает смелость. Конечно, делать вид, что ты талантлив, совершенно недостаточно.

– А что такое талант?

– Способность создавать новое в науке.

– Лев Давидович, но все-таки по каким признакам вы определяете талантливого человека?

– Не по болтовне, а по работам.

– Оригинальность входит в понятие таланта?

– Новизна входит.

– Спасибо, Лев Давидович, я больше не могу вас задерживать...

– Но я, знаете ли, никуда не тороплюсь...

– Я отняла у вас слишком много времени. Вы разрешите мне приехать завтра?

– Буду очень рад, – галантно отвечает Дау.

На другой день она явилась с немыслимым начесом, изменившим милое, по-детски наивное личико.

– Первое, к чему стремится девушка, – обезобразить себя прической, – высказался Дау.

Однако корреспондентка не поддержала ненаучного разговора. Она достала из желтой папки новый вопросник.

– Лев Давидович, любите ли вы искусство?

– Люблю. Поэзию, живопись, кино, театр.

– Ваш любимый писатель?

– Гоголь. Читать его можно бесконечно.

– А поэт?

– Лермонтов.

– Это в русской поэзии?

– Нет, в мировой: Лермонтов величайший поэт всех времен. О его гибели до сих пор нельзя думать без боли.

– А еще кто?

– Много. Пушкин, Некрасов, Жуковский, Гумилев, Блок.

– Вы Пушкина назвали после Лермонтова?

– Это очень субъективно. Лермонтов мне ближе, я его больше люблю. Ну уж конечно, и его прозу, которая, по-моему, несравненно сильнее, чем у Пушкина.

– Вы назвали Жуковского?

– Да. Люблю баллады Жуковского. Вначале я учил их для тренировки памяти, да так и запомнил навсегда. Хорошие стихи легко запоминаются.

– Ваш современный любимый поэт?

– Очень люблю Симонова. Я старый симонист.

– А басни вы любите?

– Люблю.

– Крылова?

– Не только Крылова. У Михалкова, например, есть отличные басни, и немало.

– Назовите ваших любимых советских писателей.

– Всех перечислить трудно. Многие книги я прочел с удовольствием.

– Почему необходимы литература и искусство?

– В них изображены люди, жизнь. Это интересно нам. И это будет интересно нашим потомкам.

– А если жизнь изображена неверно?

– Фальшивые картины и книги никому не нужны.

– Лев Давидович, вы любите музыку?

– Нет. Мне слон на ухо наступил. И потом в детстве меня насильно учили играть на пианино.

– Так вначале всех учат насильно.

– Это неверно. Ничего хорошего такие методы не дают.

– А оперу вы любите?

– Не-ет. Орут ужасно!

– Ну а балет?

– Терпеть не могу. Но это, разумеется, мое личное мнение. Я знаю многих людей, которые без ума от балета. Дело вкуса.

– А драму любите?

– Да.

– А кино?

– Очень. Пожалуй, лучшая из всех когда-либо виденных мной картин – «Баллада о солдате».

– Она ведь такая простая...

– Это и ценно. Нет ничего хуже «режиссерских находок».

– Лев Давидович, как вы относитесь к современной живописи?

– Я не люблю умничанья, и картины, где умничают, – ужас. В искусстве важно: нравится людям или нет. Самое главное в искусстве – правда. Природа здорово устроена! Но только трудно дойти до истины, да еще надо с трудом отказаться от неверных, но, казалось бы, менее парадоксальных положений.

– А в науке есть шаблоны?

– Нет. Если новая работа – она оригинальна, если повторение – она никому не нужна.

Появляются врачи.

– Насколько я понимаю, – говорит врач, – вы тут ведете научные беседы?

– Околонаучные, – уточняет Дау, – о науке мне сейчас еще рано говорить, надо сначала посмотреть последние журналы...

– Лев Давидович не верит в телепатию, – заявляет студентка.

– Как? – ужасается доктор. – В этом много скрытого смысла.

– Вот именно. Скрытый смысл можно усмотреть в любой глупости. Телепатия – обман трудящихся в чистейшем виде...

– Однако и за рубежом...

– За рубежом? – перебивает Дау. – Но буржуазии нужен обман. А вот нам он ни к чему.

– Но, согласитесь, в науке ведь есть необъяснимые явления.

– Нет! Любое явление науки можно объяснить. А жульничество – нельзя. В этом и состоит разница между ними.

После врачебного осмотра Дау спросил, когда прекратится боль в ноге.

– Терпение, Лев Давидович, терпение, – ответил врач. – Лучший лекарь – время. Знаете, если бы я был на вашем месте, я бы мог не думать, что у меня болит нога. Попробуйте! – Он сделал паузу. – Получается?