Михалыч отлично понимает важность ледниковой геологии, сам вкус к ней имеет, потому и проложил маршрут по морене, И погода смилостивилась, пошла на поправку, редеет облачность над горами.

А вот Будкина злит сегодняшний маршрут. Лбом он стукнулся о металлическую стойку в кузове.

- Еще пара таких поездок, и вездеходу хана, - это Гриша крикнул мне в ухо.

Да, ездить по морене трудно и утомительно. Это не то что по снежку катить. Тут Ивану то и дело скорости приходится переключать. Кашляет двигатель, фырчит от натуги.

Я все пытаюсь наблюдать за окрестностями. Две щели только впереди под потолком в кузове: то облака в них танцуют, то склон горы ходуном ходит. Голова моя то и дело о крышу деревянную бьется. Хорошо хоть не о стойку железную. - Уж какие тут наблюдения, скорей бы на волю из этой душегубки вырваться, а то час-другой такой езды - укачает, как в шторм.

Вездеход рыча преодолел затяжной подъем, выбрался на узкий снежник, вытянутый вдоль моренной гряды. Я постучал в стенку кабины, давая знать Михалычу, что меня можно выпускать. Мы были как раз в центральной части склона. Отсюда я решил начать свой первый маршрут. Ребятам дальше катить на юго-запад, где высятся скальные уступы, мне же на морене одному работать как обычно.

…Шум вездехода затихал. Вездеход словно жук-бронзовик вскарабкался на склон и скрылся за грядой валунов. И взамен тесного, мутного, грохочущего, дергающегося мирка внутри раскачивающегося кузова - великий простор разверзнулся передо мной. Гигантская долина ледника Ламберта лежала перед глазами. Солнечные лучи мощными прожекторами били сквозь просветы облаков, ярко высвечивая отдельные участки. Даль играла и переливалась. Рябила серебряными, голубыми, желтоватыми блестками.

Далеко, за десятки километров, на противоположном борту этого гигантского ледяного потока темнели скалы уступа Моусона, горной цепи, названной в честь известного австралийского полярника.

Многие названия на карте шестого континента - дань уважения ее первоисследователям. Дуглас Моусон начинал в Антарктиде вместе с знаменитым Робертом Скоттом. Но пережил его почти на полвека. В 1958 г. мне, тогда участнику 3-й антарктической экспедиции, посчастливилось увидеть Моусона в австралийском порту Аделаида. Больной старик, он все же пришел встретить нашу «Обь». Видно, невзирая на годы, находился он в плену «белого магнита», как порой называют Антарктиду. У меня сохранилась фотография полярного ветерана: худой, высокий, он внимательно глядит на наше судно, которое пришло оттуда, и словно прощается с уже навсегда недоступным для него континентом. Вскоре, еще на пути домой, догнало нас известие о его смерти. Дуглас Моусон был из славной когорты тех, кто прокладывал первые маршруты по ледяному континенту. Мне повезло, что в свои тогдашние 23 года я увидел его и запомнил. Ведь именно в это время, до тридцати, особенно важны такие встречи. И может быть, именно этот случайный эпизод был той последней каплей, благодаря которой и я сам оказался пленником Антарктиды.

Уступ Моусона на горизонте напомнил мне давнюю встречу с австралийским ученым, книгой которого «В стране пурги» я зачитывался еще в юности.

Новые поколения исследователей пришли в Антарктиду. Моя Антарктида уже не такая, как у Моусона. Собачьи упряжки сменили мощные вездеходы, появились надежные средства связи, авиация, информация со спутников… Да и не только в технике дело. Многое в мире изменилось. Прозорлив был Моусон, не сомневавшийся даже в те далекие годы в возможности будущего освоения Антарктиды, размышлявший уже тогда о роли «юга в прогрессе цивилизации, в развитии искусств и наук…».

Я осматривал заваленный обломками склон горы Мередит. Каменные волны, рельефно выделяющиеся у подножия, по мере подъема расплывались. Если внизу подо мной поверхность выглядела как смятое в складки одеяло, то выше того места, где я находился, склон был довольно ровным. Причина этого ясна. Следы ледниковых вторжений у подножия - сравнительно недавние и потому лучше сохранились. Зато выше по склону, откуда ледник ушел гораздо раньше, всесильное время потрудилось на славу.

Тем, кто работал в районах горного оледенения, не сразу понятно то, что приходится наблюдать в Антарктиде. К примеру, на Кавказе современное оледенение находится наверху и увеличивается по мере спуска вниз по долине. В Антарктиде же в горах, возвышающихся над поверхностью ледникового покрова, наоборот: подножия массивов заполнены льдом, и при росте оледенения лед наступает на горы снизу вверх. Я стоял в средней части склона, ниже у кромки льда лежали сравнительно молодые морены, выше, подбираясь к темным склонам у самых вершин,- древние. Создавалось впечатление, что гигантская волна оледенения, существовавшего здесь в прошлом, едва-едва не поглотила под собой весь горный массив. Я загорелся желанием спланировать маршрут так, чтобы убить сразу всех зайцев: пройти склон от подножия до вершины. В первый же день увидеть весь срез ледниковой истории района. Это было бы отлично! Начать решил сверху, с самой вершины или хотя бы с той части склона, которого достигали древние ледники в пору своего апогея. Одолею ли подъем к вершине? В начале маршрута сил было в избытке. Потому и решил я начать сверху.

Еще раз внимательно оглядевшись, сориентировался по аэрофотоснимку. Снял отсчет с барометра-анероида. Громоздкую коробку этого архаичного устройства я таскал в рюкзаке для определения высот, портативный альтиметр мне достать не удалось. Сделал запись в полевом дневнике. Вот и начался первый маршрут!

Подъем несложен. Поверхность морены, по которой я шагал, была плотной. Местами крупные обломки словно сами собой собирались вдоль узких канавок - морозобойных трещин, образовывая фигуры многоугольников. Их размеры достигали, десятка метров в поперечнике. Когда я поднялся на уступ, с которого открывался хороший обзор, представилось, будто гигантская сеть была наброшена на склон. Попеременное замерзание и оттаивание грунтов на поверхности, растрескивание их в результате колебаний температур, вымораживание каменных глыб, словом, сложная деятельность криогенных процессов, свойственная этим суровым местам, создали такую экзотическую картину.

Камни, по которым я шагал, почти сплошь покрывала коричневая пленка, похожая на окалину. Это был так называемый пустынный загар - признак чрезвычайной сухости, резкой континентальности климата. Многие тысячелетия принесенные льдом обломки подвергались воздействию сил антарктической природы. И в результате на каменистой поверхности, как на лице старого человека, появились характерные черты пережитого. Я шагал, очевидно, по самой старой морене горы Мередит. Оставалось найти ее верхний край, тот предел, которого достигал в прошлом ледниковый покров.

Склон делался все круче и круче. Становилось ветреней и холодней. Морозобойные трещины почти повсюду были запорошены снегом, и оттого их «сеть» стала еще приметней. Встречающиеся на пути здоровые валуны не оставляли сомнения: везде здесь хозяйничал ледник. Долго еще продолжался монотонный подъем, и наконец валуны исчезли. Я вышел к подножию скалистых уступов, остановился, вынул из рюкзака анероид, аэрофотоснимки, карту. Я поднялся на 350 м, а над подножием горы находился на высоте около 600 м. Значит, примерно на такую величину великое оледенение прошлого было в этом месте мощнее современного! Не тороплюсь ли я с выводами? Сразу в первом маршруте хочу решить одну из главных проблем: определить масштабы колебаний ледникового покрова во времени. Не лучше ли пройти выше, посмотреть, что делается там? Смотрю на часы. Нет, если я сейчас попытаюсь достичь вершины, то не успею спуститься к подножию горы. А ведь оттуда снова подниматься на середину склона, где меня будет ждать вездеход. Время встречи-19.00, и его нельзя изменить.