Ну а что он может сказать? Ей сказать? Ничего!!!! А дела сами за себя говорят. И ничего доброго сказать не могут!

Прикусив губу, посмотрел на экран, на столбцы данных, на крутые загривки синусоид графиков. Еще недолго до прыжка, совсем недолго.

Еще один мир на пути. Еще только один!

Нет, не имеет права развернуться сейчас. Не для того кружил, не для того вынюхивал, что б просто повернуть назад. Если расчеты хоть в сотой доле верны — самое время рейду на Кианману…. Если не ошибся в самом главном — тут ждать не будут. А если и будут — не беда!

— Господин, может быть, лучше вернуться? — Катаки. Серьезны глаза, бледноваты губы. А вокруг глаз синева усталости.

— Ты лучше смотри и учись, — огрызнуться беззлобно, — в следующий раз в рейд без меня пойдешь! Если что не так сотворишь — шкуру спущу!

Опустил голову. Все понимает. Кажется, дошло, что лестью да подхалимством ничего не добиться. Не замечает их Да-Деган. Только смеется на каждое льстивое слово, издевательски вздергивает бровь.

«Смотри, учись»…, и ведь есть чему поучиться. Не прошли даром уроки Разведки. Не забыты они. Только ноющей зубной болью отзывается тело на каждый прыжок. Только после каждого пространственного прокола хочется упасть, не дыша. Замереть и не жить.

Только злее становится взгляд и все сильнее горит душа. Повернуть? Никогда!

Кианману — обычная планетка. Обычная, да не совсем. Оружейный склад. И, если не подводит память, где-то рядышком гнездо Стратегов. Интересно, отреагируют, черти? Высунут нос из норы? Должны бы!

И вновь прыжок, небытие, помноженное на страх ожидания. И новая звезда новой системы светит, слепя молочно бело — желтым сиянием глаза. Мгновение, покуда перестраивались фильтры. Но и его достаточно. Только кратко рыкнуть в сторону Катаки, отсыпая очередную порцию замечаний.

Вперед, и только вперед! А по пятам следует эскадра, еще четыре корабля. Как стая голодных волков — рыщут!

Сориентировавшись, идти к планете по хитрой траектории, чтоб не подняли вой раньше времени, чутко прослушивать эфир….

Нет, не ждут. Живут спокойно и тихо. Где Юмай, а где Кианману!!!! Благо, раньше слыхом не слыхивали о подобной дерзости, что после одного рейда, без передышки, сразу же во второй. Ну что ж, услышат! И удачно рассчитан прыжок, удачно вошли, до планеты на полном ходу — часов двенадцать лету. Даже если и сообразят, приготовить отпор вряд ли успеют.

Ничего. Скоро вся Лига перестанет спокойно спать. Говорят, на молоке обжегшись — на воду дуть начинаешь. Пусть! Пусть так, оно даже на руку! Тем труднее будет и кораблям Империи пройти незамеченными. Авось, сплотится Лига, подожмет пальцы в кулак, преодолеет внутренние разногласия и споры, поймет наконец!

Хотелось бы….

Мечталось….

Встать на ноги, скидывая шлем пилота. Пройти, разминая ноги. Не нужен он здесь и сейчас. Есть два-три часа на отдых….

Время — то есть, но разве уснешь? Тихо в каюте. Слышно, как капает время, сыпется золотым песком. Ну, так хоть посидеть в тишине, успокаивая совесть. И знает, что не успокоит, так все равно… больно. Словно что-то оборвалось в груди…

Утопить боль в вине? Тоже нельзя. Неизвестно еще как жизнь повернется. Неизвестно как встретит Кианману…. Могут ведь и отпор дать. Вероятность мала, но что с того?

На Юмай и то собраться не успели. Два часа — и в руинах селения. А ведь с утра таким лазоревым и безмятежным было небо! Таким обманно — успокаивающим, ласкающим взгляды!

Ткнуться б головой в подушки, завыть!

Холодно на душе. Метет грядущее вьюгой. Только маску не сбросить с лица. Не отказаться от воплощения планов. Куда большая беда на пороге, страшная. Не отведет — вот тогда прощения точно не будет. И не люди — сам не простит. Пока хоть утешать себя можно замыслами да грезами. Крепенько сжимать зубы да с упертостью танка рваться вперед. А вот если не сбудется — пулю в лоб, петлю на шею… да разве мало придумано способов, что б от жизни избавиться?

Только не смотря на беды, что стороной не обошли, рано ему о смерти грезить. Смерть, конечно от боли избавит. Но ведь не от одной только боли. Ото всего. Уходя в небытие, не вернешься назад, Судьбу не взнуздаешь! Смерть, это ведь навсегда. Навечно….

Только вздохнуть, отмахиваясь от невеселых своих дум, от сомнений. Прикрыть веками глаза, пытаясь воскресить совсем иное бытие — тихие вечера, когда воздух стоит, напоенный благоуханием цветов и трав, а небо похоже на лазоревый бархат. И солнце купается в море, неспешно окуная бока в морскую пучину. И негромко, словно боясь спугнуть чары, переговариваются птицы. А неподвижный воздух укутывает тело мягким пледом, стирая капельки пота, забирая усталость, которую принес дневной зной.

Где это было? Было ли?

Не приснилась ли в краткий миг грез вселенская та безмятежность?

Мир, надежный, не стремящийся уйти из-под ног. Неспешность, что дарила иллюзию незыблемости. Казалось, так будет вечно!

Да как-то быстро минула вечность — глазом моргнуть не успел. Застлал покой глаза. Не заметил, что хищник готов вцепиться в горло.

Только сжать пальцы, вгоняя ногти в плоть, наказывая себя, болью тела притупляя боль души….

Ничего… еще только раз, только одна битва и домой, в гнездо. На Рэну….

И все равно, что и там будет трепать, не выпустив его из зубов, совесть. Все равно….

Впрочем, нет. Не все равно. Было б так — пальцем не пошевелил сам в капкан не сунулся! Давно сорваны розовые очки, и мир, где прекрасный, где неприглядный, видит в истинном свете, не позволяя обманываться на его счет.

Было бы все равно, сложил бы лапки, отравил память. Не так и сложно. Припасено черное эрмийское зелье, только кинь в вино, раствориться в безбрежности память, оставит его в покое…. Только нет. Разве позволит себе этого? Желать и жаждать будет. Но вот так, самому…. Нет… никогда.

Покатать капсулу между пальцев, рассматривая на свет. Посмотреть и запереть в сейфе, чтоб не мозолила глаза, чтоб не тянулись к ней руки.

На краткие мгновения позволить себе опуститься в кресло, прикрыть глаза, прогнозируя ход боя. Если Стратеги вмешаются — будет худо. Не вмешаются — хуже стократ. Хотя б потому, что напрасно. И бой и жертвы — напрасны….

Только сложить пальцы в старый, с детства известный жест, отгоняющий нечисть. И усмехнуться, это отметив. Давно не верит в духов и богов. Кажется, тысячи лет с той поры прошли, а в момент опасности пальцы все так же чертят знакомый знак. Память!

И снова, как во сне — тихий ветер. Изумрудные травы. Близкие горы и дивное море, в котором солнце купает рыжие бока.

Закрыв глаза уверовать бы в мечту, уйти бы в нее, отказавшись от мира окружающего, только безумие грез все равно, что смерть.

Так что нет для него выхода. Нет.

Только осознавать это страшно. И смиряться не хочется. Порой смирение хуже смерти. Страшнее.

И из лабиринта этого нет выхода. Есть только вход.

Тронула ласковая ладонь белые пряди. Оглянулся — стоит за спиной мальчик — тэнокки. Лазоревые волосы, безбрежные глаза, нежностью, какой-то запредельной нечеловеческой нежностью полны взгляд и жесты. Только пальцем шевельни, позови, утопит в нежности своей, слова против не скажет. Только можно ли? Только стоит ли рисковать?

Если б не черная липкая паутина кода. Если б не была исковеркана душа. Если б только в ответ на нежность рождалась нежность, а не черное угарное облако ярости, боли, ненависти! Если б только, пойдя на поводу у страсти, можно было б остаться человеком!

И вновь покачать головой, отвести мягкую ладонь, отстраниться, холодностью взгляда обрывая возможность сближения. Расстоянием отгораживаясь, словно стеной, расправляя гордо плечи, вскидывая подбородок.

Скулила душа побитой собакой. Только и в этом — разве ж признаться?

Только вновь подбирались пальцы в кулак, сжимались крепенько! Мог бы — этими самыми пальчиками схватил бы за горло Хозяина. Держал бы его, сжимая, покуда б не придушил!