Дрогнули ресницы юноши, словно и через полог сна почувствовал чужой взгляд. Глубокий вздох разорвал наваждение. Резко отпрянув в сторону сел, широко распахнутыми глазами посмотрел в лицо, постепенно узнавая.

— Дагги….

— Что-то приснилось?

В ответ резкое отрицание головой. Ухватив ладонями виски, сгорбившись, только покачивается, словно пытаясь отогнать нечто явившееся во сне, напугавшее до испарины на висках.

— Так, ничего….

Поднявшись, принести бокал воды. Как когда-то давно, перешагнув целую пропасть лет и безмерное море событий.

— Тебя что-то тревожит, — проговорил тихо, медленно, тщательно подбирая слова, — но ты не хочешь поделиться этим со мной. Видно перестал доверять.

— Нет, Дагги! Просто я хочу забыть.

— Не лучший способ…

Из глубины зеленых глаз выстрелило смятение, скрылось за длинными, изогнутыми ресницами. Огрубевшие от работы пальцы комкали ткань.

— Ладно, проехали…., - обронил Да-Деган негромко. — Прости дурака, лезу в душу. Поучаю, наставляю, выпытываю.

— Нет, — тихо, почти что вздохом, — не за что… Но я убью их, Дагги! Я их убью!

Покачать бы головой, но нет бешеного запала, нет желания спорить. Как нет желания поучать. Пройти по комнате, ловя звук собственных шагов, снимая с пальцев перстни. Устало опустить плечи, усмехнуться — неласково, невесело.

А в душе — пустота. Одна лишь пустота. Не до эмоций. И разум молчит. И кажется, вся вселенная протекает сквозь тело, через усталые мышцы, повторяя изгибы кровеносных русел. Усмехнувшись, бросить кольца на стол, скинуть с уставших ступней щегольские сапожки со стилетами, спрятанными в каблуках. Устали ступни, ноют.

— С кого начнешь? — тихий вопрос, заставший юношу врасплох.

— Что?

— С кого начнешь убивать? — повторил Да-Деган. — Может, чем помогу….

— Вы?

Не насмешка даже, неверие. Негромко рассмеявшись, поднять с пола обувь, бросить на край дивана, неторопливо закатав рукав рубашки, освободить от ножен руку, бросив и нож в ножнах Иланту.

— Как видишь, небольшой арсенал я при себе держу. Мелочь, конечно. Не против бластера с этим, но все ж…. Переспорить тебя мне навряд ли удастся. Может, хоть чему научу. Против каждого из противников нужна своя тактика. Так с кого ты хочешь начать? С Хэлдара? С Аториса Ордо?

— Нет! — быстрый ответ, поспешный.

— С Корхиды?

— Йонэ….

— Этот чем тебе насолил?

И вновь молчание. Струится поверх пола серым туманом. Испытывает тишиной. Недоговоренностью. Незнанием.

— Он мерзавец! Как и все они! Вся эта четверка! Тварь никчемная! Ох и тварь! Дагги, они устраивают охоты на людей, травят припозднившихся прохожих собаками!

— И Ордо?

— Не знаю…. Но Йонэ и Корхида — я видел!

— Попался им?

— Почти, — прямой взгляд. Глаза в глаза. И в глазах юноши ни тени сомнений, только огонь и ярость. — Я успел добраться до таверны. Счастье мое, там меня ждал ваш агент с письмом в руках и охраной за плечами. Если б не это — сожгли бы и таверну, если б хозяин не выдал меня. А с контрабандистами Йонэ предпочитает не связываться. Да и Энкеле струсил. Ушли, поджав хвосты! Твари! Трусливые подлые твари! Разве можно таким позволять жить?

Только кивнуть опрометчиво, невольно соглашаясь с доводами сердца, а не рассудка. И тут же следом отрицательно покачать головой.

— Скоро кто-то захочет счеты свести со мной, — горько, шелестом сухих губ. — И доводы будит приводить те же. Тварям и подлецам незачем жить.

— Но вы же не подлец! Вы же!!!!

— Кто знает. Илант? Часто случается так, что одно и то же кто-то любит, кто-то ненавидит.

— Опять вы пытаетесь спорить! Вы что ж, их боитесь?

— Никого я не боюсь, Илант. И ничего.

Никого. Ничего…. «А ведь ложь это. И сердце замирает, стоит только вспомнить Хозяина Эрмэ. Боюсь. Только страх… ему нельзя давать воли. Его нужно держать на стальном поводке».

— Докажите мне! Помогите мне! Дагги! Ну, почему же вы так спокойны? Неужели сами не желаете отомстить?

— За что?

— Ну, хоть за форт!

— Я отомщу. И так, что мало не покажется. Но только я хочу разобраться во всем. Не хочу, что б страдали невиновные.

— Невиновные! — Словно пружина подбросила юношу на ноги. — Невиновные, говорите вы! Да где ж вы их нашли-то, невиновных этих?! У них у всех руки по локоть в крови!

— Тебе видать, тоже неймется. Или думаешь, убивая, останешься чистеньким?

Усмехнувшись, Да-Деган подошел к юноше, положил ладонь на плечо.

— Горяч ты, — проговорил с сожалением, — выдержки ни на грош. Жить, должно быть, уже надоело. А хочешь на Ирдал? Гай отвезет. А там у меня домик, сад. Рядом море. Тишина и покой. Безмятежность….

— Что ж вы сами вернулись на Рэну? Раз так дорог покой….

Встрепать бы черные, словно покрывало ночи, волосы, посмотреть в глаза — как когда-то. Успокоить улыбкой. Но что скажешь теперь?

«У меня здесь Лия и ты. И Рэну я себе выбрал домом.» Не в двух словах донести это. А злость обладает свойством не дать слышать то, чего ты не готов услышать.

Покой…. Эта безмятежная открытость чувств, безтревожная радость…. Конечно желанна. Что еще сравнить с покоем? С размеренным течением времени, несуматошным воплощении бытия? С мгновениями, которые можно тратить на созерцание огня в зеве камина, полет шмеля, на бесконечное созерцание светлой бегущей воды.

Дорог покой. И за право наслаждаться покоем — тоже нужно платить. Порою — пеплом, сжигаемой пламенем страстей души, отсутствием надежды, болью, горечью, неимоверной усталостью, желанием закончить все и сразу. Но разве ж поймет мальчишка, как бывает дорог покой? Разве сможет понять, как желанно желание покоя?

Гложет его душу нетерпение и жажда чужой крови. Месть! Черная жажда. Но понятно побуждение. Только чужие страдания покоя все равно не принесут. Не успокоят души. Разве что дадут иллюзию исцеления. Потерянное не вернется назад. Но иллюзия тем и ценна, что, обманывая, помогает жить.

— Эх, Илант! Разве мог я не вернуться? Я ж обещал тебе. Помнишь?

Короткий кивок. И снова взгляд в глаза. Преданный и дерзкий одновременно. Наивный и полный горечи.

— Помогите мне. Помогите! Я должен отомстить. За брата, за отца! За Рэну!!! Разве нет? Ну, скажите мне, разве могу я уйти, улететь, простить, забыть? Скажите! Вы б бросили? Вы бы простили?

«Сложные вопросы ты ставишь, мальчик. Невероятно трудно ответить на них, не покривив душой. Сам горю желанием мести. Анамгимар, Локита, Император. У меня свои тени из прошлого и свой ад. От мести не отказаться. Разве могу я простить их? Разве могу? Разве можешь ты простить Ордо? Но только, молю, не проси у меня его крови, мальчик. Не проси… Легче взрезать собственные вены, чем поднять руку на него. Хоть и неправ он, сто тысяч раз не прав».

— Не простил бы, — тихо, почти на грани слуха. Нет сил смотреть в глаза мальчишки. Страшно — вдруг поймет, какое пламя таится за спокойствием обманного облика, вдруг почувствует, угадает все мысли? — но месть — разрушение. Ты юн, не тебе мечтать превратить все в руины. Лучше б обратил свои силы на то, что бы Рэна встала с колен.

— Уйдут узурпаторы, тогда и Рэна станет прежней.

Только покачать головой. Улыбнуться горькой улыбкой.

— Падать легко, Илант. Падение быстро. Назад к вершине нелегко. Рэна тысячелетия жила за счет Лиги. Пестовала искусства, учила, растила. При всем уважении к тебе не могу сказать, что ты прав. Уйдут узурпаторы — придут другие. Правда такова, что выживает сильнейший. Рэне долго не стать прежней. Если только поможет Лига. А иначе — тоска….

Вздохнув, взять в руки подушку, мять ее бархатные бока, зашвырнуть со всей дури в угол, выпуская пар. Выпуская ненависть, смятение, злость и тревогу. Опуститься на пятую точку, зажав руками виски, слушать гул крови, пытаясь сохранить достоинство и разум. Хоть внешнее присутствие оных.

Кричать бы! Проклинать! Сиять глазами как мальчишка — неистово, убеждая в своей правоте всех и вся. Да нельзя! Нельзя! Только молчать. И надеяться — на одного себя. Других помощников нет.