— Ну хорошо, что все обошлось, — подвела черту лошадиной теме Тулупкина и снова обратилась к несчастному ассистенту с не менее щекотливым вопросом.

— Олег Филиппович, а вы в туалет ходите?

— Хожу, — неуверенно признался Олег Филиппович.

— И что вы там видели?

Студенты снова гнусно захихикали, а Олег Филиппович совсем смутился.

— Это безобразие, что вы пишите на стенах туалета! — воскликнула Тулупкина, обращаясь теперь уже к студентам. А еще будущие учители!

Последовал долгий монолог Тулупкиной о вреде сортирных надписей, во время которого сгорающие от любопытства студентки пытались выяснить у своих товарищей, что же такое там у них написано. Студенты как могли пересказывали.

— Кстати, о туалетах, — прервал монолог Тулупкиной уже одетый, но по-прежнему вооруженный сачком Осинский. — А почему перед нашим преподавательским туалетом все время сидят две студентки и в бинокли наблюдают за входящими туда? Я, например, стесняюсь и не могу сосредоточиться.

— Да это они не за вами подсматривают, а за птичками, — объяснили Осинскому странное любопытство студенток преподаватели с кафедры зоологии позвоночных. — Там, под крышей, горихвостки гнездо устроили. Вот студенты и наблюдают за суточной активностью. Такая у них самостоятельная работа.

— А нельзя ли выбрать другой объект? — настаивал Осинский. — Все-таки неудобно.

— Неудобно без трусов из туалета с сачком выскакивать! — неожиданно пришла на помощь зоологу Тулупкина. — Вот это неудобно.

— И потом, — не унимался Осинский. — Сегодня ночью у нашего туалета кто-то очень неудобно машину поставил. Вертикально.

Тулупкина последнее слово не расслышала и только махнула рукой. Студенты переглянулись, а владелец машины — доцент Стланцев — начал пробираться к Осинскому за разъяснениями.

— И еще один вопрос, в продолжение темы о белье. Об аморальности, — сказала Тулупкина, и вся линейка замерла в ожидании сенсации.

— Вчера из Москвы мне позвонила жена одного нашего сотрудника, не буду называть его имени, и устроила мне настоящий скандал (и студенты, и присутствующие на линейке преподаватели начали перешептываться, вычисляя, о ком это может идти речь, а Стланцев замер). Этот сотрудник, приехал домой и стал при жене вытаскивать свои вещи из рюкзака. И вытащил женские трусики и лифчик! (при этом подгруппа пятого курса, состоящая из одних девушек, дружно засмеялась, так как это именно они так подшутили над этим доцентом, проводившим у них практику).

— Ничего смешного в этом нет, — прикрикнула на них Тулупкина — Семья на грани распада. Олег Филиппович, надо принять меры. При повторном повторении случившегося случая...

Но какие меры надо было принять «при повторном повторении» так в это утро и не выяснили, потому, что из лесной чаши прилетел огромный как бомбардировщик Б-2 и такой же черный ворон и с громким карканьем сел на голову одного из преподавателей, внимавшего Тулупкиной.

Этот ворон был хорошо известен всем студентам, особенно второкурсникам. Преподавателю, который читал у них лекции по зоологии, весной принесли вороненка, и доцент, не имея возможности его надолго оставить дома, вынужден был повсюду таскать птицу с собой и кормить через каждый час. Поэтому перед началом лекции преподаватель раскрывал портфель, доставал оттуда орущего голодного птенца, кормил его, прятал назад в портфель и лишь после этого начинал занятия.

Потом вороненок подрос, научился летать, и у его владельца появились новые проблемы. Налетавшаяся на воле птица возвращалась на родной балкон. Правда иногда, ворон, путал балконы, залетал на соседние и оттуда орал, призывая на помощь своего хозяина. Тогда педагог звонил в чужие двери и вызволял вороненка.

И в Никольских Выселках подросший ручной ворон развлекал народ как мог. Однажды на практике по сельскому хозяйству птица вытащила из земли всю посаженную студентами и Тулупкиной помидорную рассаду и аккуратно разложила ее рядками тут же на грядках. А через пару дней ворон украл у механизаторов отвертку, и те полчаса униженно уговаривали сидящего с инструментом в клюве на столбе вора отдать похищенное.

Орущий ворон окончательно скомкал концовку утреннего развода и студенты побрели на завтрак в столовую.

— Олег Филиппович, проследите, чтобы дежурные накололи дрова к обеду! — крикнула вдогонку уходящим преподавателям Тулупкина.

Простая нейтральная студенческая пища: пшенная каша, макароны, и вареная треска — не вызвала у студентов ни энтузиазма, ни раздражения.

Огромный зал шумел, как улей от разговоров, позвякивания посуды и скрежета пододвигаемых по кафельному полу железных стульев.

Мирный ход завтрака был нарушен истошным визгом одной из студенток. Она, обладая повышенной непоседливостью, постоянно крутилась и болтала с подружкой, сидевшей за ее спиной. В очередной раз обернувшись к своей тарелке она обнаружила рядом с ней меланхоличную змею. Студентка была первокурсницей, еще не знакомой с зоологией позвоночных, поэтому она с пронзительным визгом вскочила на стул. Змея шевельнулась, и студентка от ужаса слегка присев и оттопырив попку затопала ножками и ритмично задергала приподнятыми ручками с растопыренными пальчиками, что было очень похоже на танец маленьких негритят в постановке советских режиссеров.

В столовой мгновенно стало тихо. Тишина продолжалась недолго — послышался шум огромных крыльев и звон разбитого стекла. Это напуганный ворон снялся с плеча своего хозяина и покинул столовую, легко пробив собою прозрачную преграду.

Произошедшее на миг остановило Тулупкину, спешащую к месту крика. Когда она прибыла на выручку студентке, та, продолжая стоять на стуле, лишь повторяла два слова: «Пестрая лента, пестрая лента». А причина всех несчастий — мирный степной удавчик уже сидел там же, откуда был извлечен тремя минутами раньше — за пазухой у визави девушки, ее поклонника, большого любителя рептилий, амфибий и розыгрышей.

Завтрак, таким образом, закончился и студенты начали расползаться по своим баракам и готовиться к экскурсиям.

На помойке, расположенной рядом со столовой, шнырял большой пестрый дятел. Птица, проявив необычайную экологическую пластичность, каждое утро собирала среди отбросов то, что Бог послал. Сегодня Бог послал ему вареные макароны, и набрав их полный клюв, дятел летел к дуплу — кормить птенцов.

Прямо перед парадным крыльцом пять студентов кололи дрова.

Хотя казенный топор был тупой и к тому же на разбитом топорище, в целом процесс шел довольно успешно: каждый студент по очереди разбивал свое полено. Это продолжалось до того момента, пока в поленнице не закончились дрова. То есть почти кончились, так как в дровянике остался огромный кряжистый пень. Его с трудом вытащили из сарая, а после этого начались долгие, трудные и безуспешные потуги его расколоть.

Всякий раз очередная попытка одолеть пень состояла из двух этапов. Сначала студент с размаху глубоко загонял лезвие топора в сырую, перевитую древесину, а затем минут пять выбивал инструмент из пня, безбожно колотя по топорищу увесистым поленом.

Когда очередной студент заканчивал свою вторую часть возни с пнем и топором, из дверей столовой появился пожилой седовласый мужицкого вида профессор Васильев — известный орнитолог.

Васильев в жизни краснел только в строго определенные периоды жизни — во время заседания кафедры, после второй рюмки водки и после обильной пищи.

На этот раз завтрак ему, вероятно, особенно понравился, потому, что его лицо было свекольно-красным.

Очень довольный жизнью профессор Васильев постоял на крыльце, полюбовался прекрасным синим летним небом, изрезанным сосновыми кронами, понаблюдал за мучениями дежурного, дождался, пока тот выколотит топор из пня, подошел к студенту и молча взял у него инструмент.

Все почтительно расступились и замерли — знаменитому зубру советской орнитологи было около семидесяти.