– С-спасибо… – проронила Наташка, – спокойной ночи… Хотя бы вам, – и бросилась к своей двери, из-за которой доносилось радостное и одновременно жалобное повизгивание Деньки.
Домой я попала только после променада с Наташкой и собакой.
– Ну что за бестолочь! – всплескивая руками и закатывая глаза, жаловалась подруга. – Ведь кормлю ее, как на убой, а она все равно всю заразу с земли жрет. Скорее всего, опять окурков нахваталась.
7
Какое это счастье просыпаться в родных стенах да еще с сознанием того, что не надо никуда лететь. Я искренне пожалела Дмитрия Николаевича, променявшего меня вместе с обжитой трехкомнатной квартирой на сомнительную поездку в Калининград. Дети не в счет. Они сами разбежались в поисках собственных приключений. Надеюсь, приятных.
В девять утра мы с Наташкой прозвонились в справочную службу больницы и выяснили, что состояние Раисы Афанасьевны без изменения. Другими словами – никакое. Женщина так и не вышла из комы. Затем доложили Курбатову о благополучном прибытии, заодно нажаловались на сына Серова, путем обмана нарушившего отцовскую заповедь и удравшего от нас с инвалидным креслом на дачу. Следователь несколько раз чертыхнулся и поинтересовался, куда мы смотрели. Было довольно трудно в двух словах объяснить ему, что смотрели исключительно в разные стороны. По необходимости. Впрочем, он и не стал слушать никаких объяснений. То ли трубку бросил, то ли разъединили…
В одиннадцать Наташка позвонила Тимке и голосом, не допускающим возражений, поставила в известность, что через час мы будем у него в гостях. Желательно выставить наши вещи за порог, поскольку встречаться с ним нам не хочется.
– Вы же не знаете адреса…
– А нас уже информировали, – укоризненно покрутив пальцем у собственного виска и расстроенно покачав головой, молчаливо пожаловалась подруга своему отражению в зеркале.
Возможно, мы и уложились бы в назначенный срок, но, как назло, на переезде образовалась пробка из-за закрытого шлагбаума. Было очень жарко, и мы вместе с Андреем буквально плавились на черных сиденьях из кожзаменителя. Собственно, ехать через переезд нам было незачем, не доезжая до него каких-то пятьдесят метров, следовало повернуть направо, но Андрей, подозревая наличие у поворота изобретательных автоинспекторов, не решался рвануть вперед по обочине. Боялся штрафа. Жара и духота мешали соображать. Поэтому, когда по обочине пронеслась какая-то иномарка, Наташка взорвалась:
– Ну, этим все дозволено! Если какой-то паршивый «Форд» чувствует себя на российской дороге, как у себя дома, то наши родные «Жигули» действительно у себя дома!
Андрей, уже не колеблясь, свернул на обочину, и мы покатили следом за «иностранцем». Куда он пропал, не заметили, поскольку увлеклись заманчивыми пассами милицейского жезла, настоятельно требующего остановиться. Решение пришло в мою голову моментально. Андрей после тяжелого вздоха даже выдохнуть не успел.
– Извините нас, пожалуйста, – умоляюще запричитала я, высунув голову из окна. – Понимаете, в только что проехавшей иномарке сидит муж моей подруги. – Я оглянулась на Наташку, и она со всей серьезностью это подтвердила. – Он там с женщиной, понимаете?
– Хотите сказать, что ее муж американский гражданин и сотрудник американского посольства в России?
– Надо же, – тихо пробормотала Наташка, – так много он мне о себе не рассказывал… – И вдруг гаркнула, что есть силы: – Wood you like another cup of tea? – Если по-русски, то «не хотите ли еще одну чашечку чая?».
– Попозже, – ласково улыбнулась я подруге.
Инспектор хмыкнул, поиграл жезлом и задушевно пояснил, что американец заблудился и подъехал к нему уточнить свой маршрут. В настоящее время развернулся и катит в обратную сторону.
– Вам, вероятно, тоже туда?
Улыбка у него была очень ехидная.
– Куда «туда»? В смысле «обратно»? Нет! – гордо заявила я. – Обратной дороги для нас нет. Мы лучше заплатим штраф и поедем своим путем – направо.
– Ну, счастливого пути, больше не нарушайте.
От таких слов Андрей, успевший вытащить свой тощий кошелек, но, к счастью, не успевший раскошелиться, даже растерялся. Да что там Андрей! Сама машина удивилась. Стекло на передней дверце с моей стороны ухнуло вниз до основания! Такое впечатление, что техника рот разинула. До дачного поселка мы ехали с хорошим ветерком, вспоминая схожий стеклопад, однажды случившийся у Наташкиной «Ставриды». Только тогда дело было зимой, и мы совсем не радовались этому обстоятельству.
– Ты соображаешь, что залепила? – Серьезности в моем голосе не было и в помине, душил смех.
– Я всегда соображаю. Не всегда держу себя под контролем. Нечаянно вышло. Просто это единственная фраза на английском, застрявшая в голове еще со школьных лет твоей Алены. Почему-то детям она больше всего нравилась. Особенно, когда дрались учебниками. Поэтому и осточертела настолько, что запомнилось на всю оставшуюся жизнь. И только мелькнула мысль, что надо хоть как-то проявить себя в качестве американской жены, как этот перл и вырвался.
Вскоре мы были вынуждены пожалеть об излишней открытости окна. Легкомысленная тучка, потеряв ориентировку на безоблачном небе, носилась по подсказке ветра сначала туда-сюда и обратно, а потом с расстройства пролилась непродолжительным, но чувствительным дождичком. Залетавшие через окно пригоршни дождевой воды радовали уже тем, что не были аналогом придорожной грязи. Да и досталось нам с Наташкой почти одинаково.
Серовский забор мы признали сразу – по развороченному соседскому. Тем не менее прокатились в конец поселка, создавая видимость, что попали сюда в первый раз. Даже позвонили в чью-то незапертую калитку. И сразу перепугались, узнав в пожилой женщине, с трудом подошедшей к нам, мать покойного Арефьева. Следом за ней, как собачка, бежал совершенно черный кот. Ну ни единого белого пятнышка! Нас она не узнала.
– Серовы? Это вам назад надо, проехали вы. Два дома отсюда отсчитайте, третий их будет. – И она, хватаясь за калитку, медленно развернулась в намерении вернуться назад, на лавочку, где до этого незаметно и сидела в компании с котом.
Мы с Наташкой переглянулись, решение пришло мгновенно. Не сговариваясь, подхватили ее под руки и, подлаживаясь под ее медленные шаги, помогли сесть.
– Вы себя плохо чувствуете? – ощущая, как жалость захватывает меня с головой, дрожащим голосом спросила я. Дурацкий вопрос! А то не видно. – У вас лекарство есть? Мы можем доехать до аптеки и купить.
– Спасибо. Только мне никакое лекарство не поможет. Сына я позавчера схоронила. Даст Бог, скоро встретимся. – Закрыв лицо ладонями, женщина глухо зарыдала. – Если бы в тот проклятый день знала, что больше не увижу кровинушку мою, не отпустила бы…
Хотелось сбежать, спрятаться от ее слов и той безысходности, которая в них звучала. Нет ничего страшнее, чем терять детей. И не важно, в каком они возрасте. Безликий ранее для меня Арефьев стал обретать реальность конкретного человека. Ну какие слова утешения могли помочь этой женщине? Да никакие. Наверное, надо просто поговорить о нем.
– А куда ваш сын в тот день поехал? (Как будто не знала!).
– Вот и следователь то же самое спрашивал. Если бы сыночек сказал… Какая-то женщина ему позвонила, он еще сначала удивился, потом, не могу сказать: что испугался, как-то разволновался очень. Все по дому с телефоном бегал. Мне показалось, женщину Светой звали. Он это имя несколько раз повторил. После разговора такой радостный стал, весь прямо «на воздусях». Потом денег сколько-то отсчитал, в свой портфель сунул и убежал. Даже ящичек, в котором они у него лежали, забыл закрыть. Крикнул только, что к вечеру будет.
– И вы здесь совсем одна?
– Соседка заходит. Скоро племянница прилетит. На похоронах-то не была. Не сообщили ей. Все хотела меня с собой в свой Крым забрать, да куда ж я от мужа с сыночком? – Женщина обреченно глотала слезы. Наташка тихонько подвыла, а меня перестали держать ноги, и я плюхнулась рядом с Варварой Семеновной. – Не везло ему в жизни. Три раза женился, трем женам по квартире оставил. А сам жилье снимал. Правда, последние месяцы здесь со мной жил, в квартире ему отказали. Только недавно новую двухкомнатную купил, ремонт там затеял. Думали с ним вместе переехать, у меня комната в коммуналке, соседи пьют, вот и живу здесь с марта и до морозов.