— Но будет Гримо, а он умный и опытный, — сказал Арамис, — А потом и мы, если будет на то воля Божья.
— Видите, не так уж все и плохо, — продолжал Энрике, — Если бы Людовик хотел свести счеты с вашим другом, он отменил бы это назначение. Да парню вообще Бастилия светила!
— И все-таки это не решает проблемы, — вздохнул Портос, — Я склонен думать, что там, за морем, он полезет в самую гущу.
— Вы не так хорошо знаете Бофора, дорогой Портос, — сказал Арамис, — Я больше общался с милым герцогом.
— Еще бы! — хмыкнул Портос, — Мы-то с гасконцем ловили герцога, а вы с Атосом помогли ему удрать!
— И то, что начальник Рауля — де Бофор, внушает некоторую надежду. Хотя, не скрою, положение очень серьезно. Рауль, он всегда лез в самую гущу…
— И вот что я придумал… Мне показалось, что меня осенила СЧАСТЛИВАЯ МЫСЛЬ, как, бывало, любил говорить наш дорогой Д'Артаньян. Правда, тогда я не знал, что Рауль уехал с Бофором… Вот послушайте — сегодня я писал это битый час… Мое Малое Завещание…
— Ну, прямо Франсуа Вийон! — усмехнулся дон Энрике. Он понимающе переглянулся с Арамисом. На тонких губах епископа промелькнула ласковая улыбка.
— Так вот что вы писали сегодня, мой друг, — промолвил Арамис. Портос достал из-за пазухи свой документ.
— Это мое Малое Завещание. Большое Завещание я напишу перед самым нашествием. Надо собраться с мыслями и перечислить всю мою недвижимость… Вы ведь поможете мне, Арамис, не так ли? Вы так ловко писали письма во время осады Ла-Рошели. Даже Атос тогда хвалил вас.
— Разумеется, дорогой Портос, — сказал Арамис мягко, — Конечно, я помогу вам отредактировать ваше завещание. Но вы хотели познакомить нас с вашим Малым Завещанием.
— Я очень скучаю по Франции, — сказал Портос печально, — Вспоминаю своих лошадей, собак, замки… Пьерфорн, Брасье, Валлон… У меня славные слуги — вы поможете потом с ними вопрос решить… я сейчас написал только о Мушкетоне… Мой верный Мушкетон отменный управляющий… Но все-таки мне тревожно за моих животных… Как-то они там без меня,… Поэтому я написал в первую очередь о животных… Рауль их всех знает, он не раз бывал у меня в гостях, знает их повадки. Ему можно доверить их.
Еще не были сказаны знаменитые слова великого соотечественника Потроса — "Ты в ответе за тех, кого приручил". Но Портос в семнадцатом веке произнес нечто подобное, только в более наивной форме.
— Я подумал, что если завещать Раулю моих лошадок, они окажутся в надежных руках, и Рауля отвлекут от его печальных мыслей.
— Хорошая идея, — сказал Арамис.
— Но Рауль уехал. И вот что я решил… Вы, как я понял, тоже в Алжир собираетесь, молодой человек?
— Да, — сказал дон Энрике.
— Тогда у меня будет к вам поручение. Вы уже знаете Рауля наглядно, отыскать его вам будет нетрудно. Он, кстати, прекрасно владеет испанским языком, и вы сможете говорить на вашем родном языке — если что-то секретное… Прочтите мое Малое Завещание. Я вручу его вам. Для порядка Арамис и вы можете заверить документ своими подписями. А потом мы составим с Арамисом Большое Завещание по всей форме, нотариально заверенное. Я ненавижу эту бумажную возню. Но надо торопиться. Прочтите и скажите, так ли я написал… Если что-то не так, помогите подредактировать, Арамис, вы же у нас такой образованный…
— Читайте сами, господин герцог, вы же Автор вашего Малого Завещания.[22]
Приводится в сокращенном виде. У Дюма уже "Большое Завещание".
…
"Я жил бездетным, и вероятно, у меня уже не будет детей, что приносит мне тяжкое огорчение. Впрочем, я ошибаюсь, ибо у меня все же есть сын, общий с остальными моими друзьями: это г-н Рауль-Огюст-Жюль де Бражелон, родной сын графа де Ла Фер. Этот юный сеньор кажется мне достойным наследником трех отважных дворян, другом и покорным слугой которых я пребываю".
Портос остановился.
— Читайте дальше, пожалуйста, — попросил Энрике.
Арамис опустил глаза при первой фразе Портоса, вспоминая своих юных Лонгвилей. А Портос вопросительно-наивно смотрел на редактора своего "Малого Завещания". Арамис сделал знаменитый мушкетерский жест одобрения, положив два пальца на стол. Энрике робко просмотрел на епископа. Епископ улыбнулся и кивнул. Энрике повторил тот же жест. Портос просиял и повторил жест Арамиса и Энрике.
"Вот почему я оставляю все мое имущество г-ну виконту Раулю-Огюсту-Жюлю де Бражелону, сыну графа де Ла Фер, чтобы утешить его в горе, которое, он по-видимому, переживает, и дать ему возможность с честью носить свое имя. Что касается движимого имущества, называемого так потому, что оно само не в состоянии двигаться, каковое разъяснение я получил от моего ученого друга, епископа ваннского…"
Портос опять посмотрел на друга. Арамис растроганно улыбнулся и попросил его продолжать. Энрике заметил, что черные глаза епископа увлажнились.
"…То оно состоит из двадцати верховых и упряжных лошадей, которые находятся в моем замке в Пьерфоне и носят клички: Баяр, Роланд, Шарлемань, Пипин, Дюнуа, Лагир, Самсон, Милон, Немврод, Уганда, Армида, Фальстрада, Далила, Ревека, Иоланта, Финетта, Гризетта, Лизетта и Мюзета"…
Когда Портос начал перечислять клички своих любимых лошадок, дон Энрике закусил губу, чтобы не расхохотаться. К счастью, Портос смотрел в документ и не видел, как Арамис погрозил пальцем юному рыцарю, и тот отвернулся, беззвучно смеясь. Впрочем, заметим, справедливости ради, сам Рауль, наезжая в гости в Пьерфон, тоже смеялся, а Портосу отвечал, делая невинные глаза, на вопрос: "Мой милый Рауль, что вас так рассмешило?" — "Да так, дорогой Портос, просто настроение хорошее"…
— Это еще не все, — сказал Портос, — Дальше у меня о собаках, винах и библиотеке… Так ли я написал? Нужно ли переписывать или что-то менять, Арамис, подскажите, вы же такой умный!
— Вы прекрасно написали, Портос. Ничего менять не надо. Прочтите все, что вы написали — до конца.
— А вы что скажете, рыцарь?
— Супер! — сказал дон Энрике.
… "Из шестидесяти собак, составляющих шесть свор, предназначенных, как сказано ниже: первая на оленя, вторая на волка, третья на вепря, четвертая на зайца и две последние для несения сторожевой службы, а также охраны"…
— Про кошек я не писал, — сказал Портос, — Но за ними присматривает Мушкетон, я уж им счет потерял… Славные зверюшки… ласковые, мягкие. Все бывало, ко мне в постель забирались.
— А примерно хотя бы, сколько у вас кошек? — спросил дон Энрике.
— Прикинуть, так штук пятьдесят. Но три были беременные, когда я уезжал. Сейчас, наверно, больше. Топить котят строго запрещено! Их все берут охотно — и соседи, и крестьяне. Чего зазря Божью тварь жизни лишать?
— И все пятьдесят кошек в вашей постели? — спросил Энрике со смехом.
— Ну что вы! Они на мельницах. В амбарах. Мышей ловят. Я спал с Изольдой и Марго. Они домашние. Одна белая, другая серая. Две прелестных кошки.
Энрике опять закусил губу: "Портос спал с Изольдой! Портос спал с Марго! Интересно, их длиннохвостых женихов не звали Тристан и Ла Моль?"
— А потом еще Диана приблудилась. Хорошая кошечка такая, рыженькая, пушистая, все урчала, когда я ей шейку щекотал.
— Читайте дальше, Портос, — попросил Арамис, — С кошками все уладится. При вашем обширном хозяйстве все кошки заняты делом.
… "Из военного и охотничьего оружия, собранного в моей оружейной зале;
Из анжуйских вин, собранных для Атоса, который их когда-то любил, из бургундских, шампанских, бордосских, а также испанских вин, находящихся в восьми подвалах и двадцати погребах различных моих домов.
Из моих картин и моих статуй, которые, как говорят, составляют большую ценность и достаточно многочисленны, чтобы утомить зрение.
Из моей библиотеки, насчитывающей шесть тысяч совершенно новых и никогда не раскрытых томов…
Из моего столового серебра, которое несколько поистерлось, но должно весить от тысячи до двух тысяч фунтов, так как я едва поднял сундук, в котором оно хранится и едва обошел комнату, неся его на спине"…