Четыре женщины появились из-за занавесок и уселись группой на пустой площадке впереди. Каждая женщина держала в левой руке инструмент из лакированного дерева. Инструменты, похожие по форме, отличались размерами. Один был совсем маленький, два других чуть побольше, а четвертый большой. Кроме того, каждая женщина держала в правой руке длинный стержень.
Когда они входили, аудитория негромко посвистела, в ответ на это женщины слегка поклонились. Грудь у каждой была плотно перевязана полоской кисеи, по-видимому, чтобы не мешала инструменту.
Тревиц истолковал свист как признак одобрения или радостного предвкушения и почувствовал, что будет вежливо присоединить свой.
Тогда и Фоллом добавила к свисту трель, гораздо более сложную, чем просто свист. Это начало привлекать внимание, и Блисс, сжав руку Фоллом, остановила ее.
Безо всякого вступления три женщины положили инструменты под подбородки, а четвертая установила свой (самый большой) инструмент между ног на полу. Длинные стержни в руках женщин заскользили по струнам, натянутым почти по всей длине инструментов, тогда как пальцы левой руки стали быстро перемещаться вдоль верхних концов струн.
Вот и "скрип", подумал Тревиц, но звук вовсе не был похож на скрип. Это была мягкая и мелодичная последовательность звуков, своя у каждого инструмента, а в целом все приятно смешивалось.
Музыка сильно отличалась от бесконечно сложной электронной музыки ("настоящей", как о ней невольно думал Тревиц) и была определенно своеобразной. Однако со временем его ухо привыкло к странной системе звуков, и он начал различать тонкости. Это утомляло, и он с тоской подумал о математической строгости настоящей музыки, но ему пришло в голову, что, если достаточно долго слушать эту музыку, к ней можно привыкнуть.
Минут через сорок пять вышла Хироко. Она сразу заметила в переднем ряду Тревица и улыбнулась ему. Он от всего сердца присоединился к негромкому одобрительному свисту аудитории. Хироко прекрасно выглядела в длинной вычурной юбке, с большим цветком в волосах. На груди у нее ничего не было, поскольку это, очевидно, не мешало инструменту.
Ее инструментом оказалась темная деревянная трубка длиной сантиметров семьдесят и диаметром два сантиметра. Хироко поднесла инструмент к губам и стала дуть в отверстие у одного из концов. Раздался тонкий приятный звук, и, когда пальцы Хироко стали манипулировать металлическими клапанами, расположенными по длине трубки, возникла мелодия.
При первых же звуках Фоллом схватила Блисс за руку и сказала:
— Блисс, это… — И Блисс услышала "фифул".
Блисс покачала головой, но Фоллом сказала:
— Но это он!
На Фоллом начали смотреть, и Блисс зажала ей рот рукой, наклонилась и прошептала ей на ухо: "Тихо!"
После этого Фоллом слушала игру Хироко тихо, но пальцы ее шевелились, как будто нажимали на клапаны, расположенные на инструменте Хироко.
Завершил концерт пожилой мужчина. У него на плечах был подвешен гофрированный инструмент. Мужчина растягивал и сжимал инструмент, в то время как его пальцы быстро двигались над рядом черных и белых объектов по краям инструмента, нажимая на несколько одновременно.
Звучание этого инструмента показалось Тревицу утомительным, варварским и чем-то напомнило вой собак на Авроре. То есть не то чтобы звук был похож, но он вызывал похожие эмоции. У Блисс был такой вид, как будто она хотела зажать уши руками, а Пелорат сидел нахмурившись.
Только Фоллом явно наслаждалась, она тихонько постукивала ногой, и Тревиц, заметив это, с большим удивлением осознал, что музыка имеет ритм, соответствующий этому постукиванию.
Наконец это кончилось, и поднялась буря свиста, которую отчетливо перекрывала трель Фоллом.
Затем аудитория разбилась на беседующие группы, и стало шумно, как на всех альфанских сборищах. Участники концерта остановились в передней части зала и разговаривали с теми, кто подошел их поздравить.
Фоллом вырвалась от Блисс и подбежала к Хироко.
— Хироко! — задыхаясь, закричала она. — Дайте мне посмотреть эту…
— Эту что, дорогая? — спросила Хироко.
— Ту штуку, на которой вы играли.
— А, — Хироко рассмеялась, — это флейта. Малая флейта.
— Можно мне ее посмотреть?
— Ладно. — Хироко открыла футляр и вынула инструмент. Он состоял из трех частей, Хироко быстро соединила их, протянула Фоллом, и, поднеся мундштук к ее губам, сказала: — Вот. Подуй сюда.
— Я знаю. Я знаю, — нетерпеливо сказала Фоллом и потянулась к флейте. Хироко машинально подняла флейту вверх.
— Подуй, дитя, но не трогай.
Фоллом огорчилась.
— Тогда можно мне просто посмотреть на нее? Я не буду трогать.
— Конечно, дорогая.
Хироко опустила флейту, и Фоллом сосредоточенно смотрела на нее.
А затем освещение зала слегка померкло, и послышался немного неровный и дрожащий звук флейты. Хироко от неожиданности чуть не выронила инструмент, а Фоллом воскликнула:
— Получилось! Получилось! Джемби говорил, что у меня когда-нибудь получится.
— Этот звук извлекла ты? — спросила Хироко.
— Я. У меня получилось!
— Но как ты это сделала, дитя?
— Извините, Хироко, — сказала Блисс, краснея от досады, — я ее уведу.
— Нет, госпожа, — сказала Хироко, — я хочу, чтобы она сделала это еще раз.
Несколько альфанцев подошли поближе посмотреть. Фоллом напряженно нахмурилась, свет померк сильнее, И снова послышался звук флейты, на этот раз ровный и чистый. Затем клапаны задвигались сами собой, и звук стал беспорядочным.
— Это немножко отличается от… — сказала Фоллом, слегка запыхавшись, как будто приводила флейту в действие своим дыханием.
— Она, наверно, использует электричество от флюоресцентных ламп, — сказал Пелорат Тревицу.
— Попробуй еще, — хрипло сказала Хироко.
Фоллом закрыла глаза. На этот раз флейта зазвучала мягче и мелодичнее. Она играла сама, управляемая не пальцами, а энергией, трансдуцируемой еще незрелыми долями мозга Фоллом. Звуки, поначалу случайные, выстроились в ясную мелодию. Теперь уже все в зале собрались вокруг Фоллом и Хироко. Хироко осторожно держала флейту двумя пальцами, а Фоллом с закрытыми глазами управляла движением клапанов и потоком воздуха.
— Это пьеса, которую я играла, — прошептала Хироко.
— Я ее помню, — кивая головой, сказала Фоллом.
— Ты не пропустила ни одной ноты, — сказала Хироко.
— Но это неправильно, Хироко. Ты играла неправильно.
— Фоллом! — сказала Блисс.- Это невежливо. Ты не должна…
— Пожалуйста, — сказала Хироко, — не вмешивайтесь. Почему неправильно, дитя?
— Потому что я бы сыграла иначе.
— Тогда покажи, как бы ты сыграла.
Флейта снова заиграла, но не так, как до того, потому что силы, нажимавшие на клапаны, делали это проворнее, чем пальцы, с более замысловатыми последовательностями и комбинациями. Музыка стала сложнее, бесконечно эмоциональнее и трогательнее. Хироко застыла неподвижно, во всем зале не было слышно ни звука.
Даже когда Фоллом кончила играть, стояла тишина, пока Хироко не спросила, вздохнув:
— Ты когда-нибудь играла это раньше, малышка?
— Нет, — ответила Фоллом, — До этого я играла только пальцами, а пальцами я так играть не могу. — И добавила просто, совершенно без хвастовства: — Никто не может.
— Можешь сыграть что-нибудь еще?
— Я могу сочинить.
— Ты имеешь в виду сымпровизировать?
При новом слове Фоллом нахмурилась и посмотрела на Блисс, та кивнула, и Фоллом сказала:
— Да.
— Тогда сыграй, пожалуйста, — сказала Хироко.
Минуты две Фоллом размышляла. Затем начала с очень простой последовательности звуков, медленно и задумчиво. Освещение меркло и разгоралось, когда количество отнимаемой энергии увеличивалось и уменьшалось. Но этого, похоже, никто не замечал, потому что казалось, будто сказочный электрический дух повинуется приказу звуковых волн.
Комбинация звуков стала повторяться все громче, затем перешла в более сложные комбинации, в которых, однако, не терялась основная мелодия. Комбинации становились все более живыми и возбуждающими, они как будто поднимали ввысь, пока все чуть не задохнулись, и наконец музыка закончилась гораздо быстрее, чем начиналась, резким пикированием, и слушатели вернулись на землю, еще сохраняя ощущение, что они побывали высоко в небе.
