Я вышел из студии, чтобы найти его, но регистратор остановила меня. В соседней студии работал Элис Купер (Alice Cooper), и я в течение многих дней упрашивал её позволить мне встретиться с ним. Он казался мне больше, чем Богом. И сегодня было моё счастливое воскресение. “Он готов встретиться с вами”, - сказала она. “Он сказал, чтобы вы ждал его в комнате рядом с его студией в три часа”.
В три около его студии стоял безупречно одетый человек в костюме, с портфелем в руках. “Элис появится через секунду”, - сказал он мне, как будто я собирался встретиться с Крестным отцом. Минуту спустя дверь студии отворилась, и откуда-то повалил дым. Из центра облака медленно возник Элис Купер. В руках он нёс ножницы, которые он всё время открывал и с лязгом захлопывал. Он приблизился ко мне и сказал, “Я — Элис”. И все, что я мог вымолвить, было, “Чёрт, точно ты!” С таким появлением, он действительно был Богом. Только годы спустя я выяснил, что дым действительно был.
К тому времени, когда моя рука зажила, наш второй альбом «Shout at the Devil» был закончен, и мы снова были готовы играть живые концерты. Когда мы жили вместе, мы без конца смотрели «Безумного Макса» («Mad Max») и «Побег из Нью-Йорка» («Escape from New York»), пока каждая сцена не отпечаталась в нашем сознании. Нам начал надоедать образ глэм-панка, т. к. слишком много других групп копировали его, поэтому наш внешний облик начал развиваться в направлении между двумя этими фильмами. Перевоплощение началось однажды ночью на шоу в «Санта Моника Сивик Сэнтр» («Santa Monica Civic Center»). Джо Перри (Joe Perry) из «Aerosmith» был мертвецки пьян, когда я зашел к нему, взял жирный карандаш и намазал им под моими глазами в стиле «Дорожного воина» («The Road Warrior» — вторая часть фильма «Mad Max»). Джо сказал, что это выглядит круто, и этого одобрения мне было достаточно. Позднее я надел скреплённые вместе наплечные доспехи и нанёс боевую раскраску под глазами, подобно одному из газовых пиратов в «Дорожном воине». Затем мне пришлось заставить кого-то смастерить для меня высокие кожаные ботинки с петардами, вмонтированными в каблуки, которые испускали дым, когда я нажимал на кнопку. На заднике сцены мы нарисовали силуэты разрушенного города, взяв за основу «Побег из Нью-Йорка», наши усилители были сделаны в виде шипов, а возвышение, на котором стояла ударная установка, напоминало груду булыжников от взорванной автострады.
МЫ ДУМАЛИ, ЧТО МЫ САМЫЕ ПЛОХИЕ СУЩЕСТВА на всём белом свете. Никто не мог сравниться с нами в умении создавать проблемы, и никто не мог избегать неприятностей так легко, как мы. Впрочем, мы ни с кем и не соревновались в этом. Чем более испорченными мы становились, тем больше людей думали, что мы такие, и всё больше подталкивали нас на то, что мы должны стать ещё хуже. Радиостанции приводили к нам поклонниц (groupies); менеджмент снабжал нас наркотиками. Все, кто нас встречал, убеждались в том, что мы постоянно трахаемся и катимся вниз по наклонной. Мы, не задумываясь, могли вытащить свои члены и помочиться прямо на пол во время интервью на радиостанции или трахнуть ведущую эфира, если она была хоть малость симпатичной. Нам казалось, что мы возвели поведение животного на уровень искусства. Но затем мы встретили Оззи.
Мы не были в восторге, когда «Электра Рекордс» сообщили нам, что они заполучили для нас открывшуюся вакансию разогревающей группы в туре Оззи Осборна (Ozzy Osbourne) «Bark at the Moon». Мы отыграли несколько концертов с «Kiss» после выхода «Too Fast for Love», и мало того, что они были мучительно скучны, но, к тому же, Джин Симмонс (Gene Simmons) вышвырнул нас из тура за плохое поведение. (Вообразите мое удивление семнадцать лет спустя, когда мне позвонил крутой бизнесмен Джин Симмонс, когда я писал эту самую главу, с просьбой предоставить ему права не только на с’ёмки фильма «The Dirt», но также и эксклюзивные права на фильм об истории «Motley Crue» в вечное пользование).
Мы начали подготовку к туру с Оззи в Лонг Вью Фарм, штат Массачусетс (Long View Farm, Massachusetts), где репетировали «Rolling Stones». Мы жили в верхних комнатах, а я попросил их поселить меня там, где спал Кит Ричардс (Keith Richards), и это оказался какой-то сарай. Наши водители лимузинов привозили нам из города столько наркоты и проституток, что мы с трудом могли держать глаза открытыми во время репетиций. Томми и я держали ведро, которое стояло между нами, чтобы, в случае чего, было куда взблевнуть. Однажды днем наш менеджмент и компания звукозаписи нагрянули, чтобы посмотреть, прогрессируем мы или нет, а я всё ещё был под балдой.
Мик, наш беспощадный надзиратель, наклонился к микрофону и об’явил собравшейся массе бизнесменов и управляющих, от которых зависело наше финансирование: “Возможно, мы могли бы сыграть для вас эти песни, если бы Никки всю ночь не ширялся героином”. Я был так взбешён, что бросил свой бас на землю, подощёл к его микрофону и схватил стойку. К тому времени Мик был уже у двери, я погнался за ним вниз по переулку, оба на высоких каблуках мы были похожи на двух борцов кэтфайт (catfight — женская борьба).
Тур начался в Портленде, штат Мэн (Portland, Maine), и мы пришли на арену, чтобы посмотреть, как Оззи проводит саундчек. Он носил огромный жакет, сделанный из лисьего меха, и был украшен фунтами золотых драгоценностей. Он стоял на сцене с Джейком И. Ли (Jake E. Lee) на гитаре, Руди Сарзо (Rudy Sarzo) на басу и Кармином Эпписом (Carmine Appice) на барабанах. Это не будет ещё одни тур «Kiss», подумал я тогда. Оззи был колышущимся, пульсирующим комком нервов и сумасшедшей, непостижимой энергии, который рассказал нам, что, когда он был в «Black Sabbath», он принимал кислоту каждый день в течение целого года, чтобы посмотреть, что из этого получится. Не было ничего, что Оззи не делал бы за этот год и, в результате, не было ничего, что он мог бы вспомнить из того, что делал.
Мы зажили с ним душа в душу с самого первого дня. Он взял нас под своё крыло и заставил нас чувствовать себя комфортно перед лицом двадцати тысяч зрителей каждой ночью, поднял наше самомнение на прежде недосягаемый для нас уровень. После первого шоу, меня посетило чувство, подобное тому, которое я испытал, когда мы распродали нашу первую ночь в «Виски». Только оно было больше, лучше и намного ближе к победной черте, где бы она ни находилась и чем бы она ни была. Маленькая мечта, которая была у нас, когда мы жили вместе в Пёстром Доме (Motley House), начинала становиться реальностью. Наши дни убийства тараканов и траханья в обмен на продовольствие были закончены. Если выступление на Американском Фестивале (US Festival) было всего лишь маленькой искоркой, слабо озарившей наш путь, то тур с Оззи был спичкой, от которой загорелась вся группа. Без него мы, вероятно, были бы одной из тех лос-анджелесских групп, таких как «Лондон» («London») — бесспорные звезды, которые никогда не выстрелят.
Оззи едва ли мог провести ночь в своём автобусе: он всегда был в нашем. Он внезапно вламывался к нам в дверь с мешочком, полным кокса, и при этом пел, “Я — человек крелла, сожру весь крелл, какой смогу, а я смогу” (”I am the krelley man, doing all the krell that I can, I can” — крелл это кокаин), и мы нюхали крелл всю ночь напролет, пока автобус не останавливался, и мы не оказывались в следующем городе.
Однажды, этим городом оказался Лэйкленд, штат Флорида (Lakeland, Florida). Мы вывалили из автобуса под палящим полуденным солнцем и направились прямиком в бар, который был отделен стеклянной перегородкой от плавательного бассейна. Оззи стянул свои штаны и зажал долларовую купюру у себя между ягодицами, затем вошёл в бар, предлагая доллар каждой паре внутри. Когда пожилая леди начала проклинать его, Оззи схватил ее сумочку и убежал. Он возвратился к бассейну, одетый в одно короткое ситцевое платье, которое он нашел в сумочке. Мы нахваливали его новый наряд, хотя не были уверены, была ли его проделка свидетельством злого чувства юмора или серьезного случая шизофрении. Все больше и больше я склонен доверять последнему.
