После ланча мы отправились в эту маленькую дерьмовую лачугу в Северном Голливуде, которая в любой момент могла просто развалиться. Он пил и закусывал за счет какой-то девчонки по имени Лора Бэлл (Laura Bell), барабанщицы из группы под названием «Орхидеи» («Orchids»), с которой он познакомился через Кима Фаули (Kim Fowley). Он поставил мне несколько демо-записей, над которыми он работал, и инстинктивно я начал выстукивать партию ударных на столе, точно также, как я делал это на кухне, будучи ребенком. Наша энергетика была одинаковой, и мы оба это немедленно подметили. Было ясно, что очень скоро мы будем работать вместе. Никки был заводным пацаном (driven dude), и я был таким же одержимым. Мы хотели взорвать сцену, диктовать правила на Стрип (The Strip — название центрального участка бульвара Сансет в Голливуде), громить и трахать всё, что движется.
Пару дней спустя я привёз свою ударную установку к Никки и мы начали джемовать, только бас и барабаны, на покоробленном полу в передней его дома. Комната служила кухней, гостиной, столовой, местом для репетиций и офисом с большим платяным шкафом в стене, который заменял Никки спальню. Каждые несколько минут в течение репетиции Никки брал телефон, набирал номер и пытался впаривать кому-то электрические лампочки. Это была его работа.
Древесина на стенах дома была гнилой и потрескавшейся, и жуки, выползавшие из трещин, нападали на любую еду, которую мы забывали убрать со стола. Если вы делали себе бутерброд, то его нужно было всё время держать в руках, иначе ватага насекомых набрасывалась на него. Я нервничал из-за того, что играл в другой группе с Грэгом Леоном, но чёртов Никки вышвырнул Грэга. Грэг был великолепным гитаристом — он и Эдди Ван Хэйлен были, пожалуй, лучшими гитаристами на сцене — но он был слишком обычным парнем, и Никки это не нравилось. Он сказал, что в Грэге нет изюминки, которая была у «New York Dolls» и «Stooges». Он хотел, чтобы каждый видел и думал точно так же, как и он сам.
Через объявление в «Ресайклер» («Recycler») мы нашли другого гитариста — Робина (Robin). Робин был довольно талантлив, но он был педиком, и все об этом знали. Он заправлял свою рубашку в брюки, мыл руки перед тем, как притронуться к гитаре, разогревался, играя гаммы, и, вообще, вёл себя так, будто он поступил в университет для получения учёной степени по классу гитары. Пожалуй, всё, что в нём было стоящего, так это его шикарные волосы.
Мы продолжали просматривать «Ресайклер», надеясь найти второго гитариста, который был бы уродливым и достаточно сумасшедшим сукиным сыном, чтобы он мог уравновесить Робина. Однажды я нашел то, что нужно: “Громкий, грубый и агрессивный гитарист ищет работу”. Я позвонил и оставил этому парню свой номер, и, спустя неделю, в парадную дверь Никки раздался робкий стук.
Мы открыли дверь, снаружи стоял маленький тролль с черными волосами до самой задницы, в ботинках на высоких платформах, обмотанных клейкой лентой, чтобы они не развалились. Он напоминал разорившегося, болезненно-испуганного, странно выглядящего родственника Кузена Итта (Cousin Itt — персонаж сериала «Семейка Адамсов»). Я захохотал и крикнул Никки: “Иди сюда! Ты должен заценить этого парня!” Когда Никки и он встали лицом к лицу, было похоже, будто «Семейка Адамсов» («Addams Family») встретилась со «Скуби Ду» («Scooby Doo» — сериал про собаку). Никки, возбуждённый, оттащил меня в сторону. “Я не могу поверить! — сказал он, — он один из нас!”
За спиной Кузена Итта кто-то зашевелился, неся маршальский комбик, это был коротышка по имени Джон Крауч (John Crouch), или Стик (Stick), который ходил по пятам за своим шефом, и чья главная ценность в жизни, казалось, состояла в том, что у него был автомобиль, маленькая «мазда», из одного окна которого в тот мокрый весенний день высовывался монитор, а из другого торчал гриф гитары. (Справедливости ради, надо сказать, что Стик также имел талант бегать за буритто [burrito — мексиканский блинчик с начинкой]).
Мы установили оборудование Мика, и Никки показал ему, открывающий рифф для “Stick to Your Guns”. Мик напряжённо наблюдал, сутулясь и потирая свои беспокойные руки, словно богомол, затем схватил свою гитару и сыграл какое-то дерьмо, сделав рифф настолько искаженным и безумным, что мы даже не смогли его узнать. Фактически, я не знал, как судить: был ли он хорошим гитаристом или нет. Больше всего другого меня впечатлила громкость, с которой он играл. И ещё мне понравилась его странная внешность и звук: как будто он прибыл с другой планеты, населенной разновидностью существ, настолько продвинутых в акустике, что им даже не требовалось принимать ванны.
Закончив, Кузен Итт повернулся ко мне, глаза-бусинки пылали сквозь его запутанные волосы, и сказал: “Давай-ка сгоняем за шнапсом”. Мы взяли галлон шнапса в винном магазине (американский галлон — 3,78 литра водки!!!), выпили и поджемовали ещё часок. Затем Кузен Итт снова заговорил. Он утянул Никки и меня в сторону и пробормотал что-то о Робине. Затем он, будто своенравный старик, обратился к Робину и сказал ему: “Ты уволен. Есть только один гитарист в моей группе, и это — я”. Нам даже не нужно было обсуждать, подходил ли Мик для группы или нет: парень был уже принят.
Робин посмотрел на Никки, затем на меня, и ни один из нас не промолвил ни слова в его защиту. Его лицо стало мрачным, затем красным, а потом он бросил свою гитару и разрыдался. Он действительно был как девчонка.
После того, как Робин утащил своё дерьмо домой, Никки покрасил мои волосы в черный цвет, чтобы это соответствовало ему и Мику. Также они подбили меня сделать мою первую татуировку: Майти Маус (Mighty Mouse), мой самый, чёрт побери, любимый мультяшный персонаж. Он напоминал мне меня самого: он маленький — я тощий, мы оба всегда пытаемся спасать положение, и мы оба всегда получаем девчонку в самом конце. Я попросил, чтобы художник, который делал татуировку, изобразил Майти Мауса прорвавшимся сквозь басовый барабан с палочками в руках.
Никки, Мик и я начали репетировать каждый день, и было удивительно, сколько новых песен придумывал Никки. Позднее мы зависали в «Старвуд», как будто мы были уже рок-звездами. Единственное, чего нам не доставало, так это вокалиста.
Мы прослушали одного тупого парня по имени О’Дин (O’Dean), который пел голосом — что-то среднее между «The Cult» и «Scorpions». Он был удивительным певцом, но Никки он не нравился, потому что он не звучал как Брайен Коннолли из «Sweet». Другая проблема О’Дина состояла в том, что он очень беспокоился о паре ультрачистых белых перчаток, которые он всегда носил. У него была навязчивая идея, что перчатки создавали некую ауру, и мы пытались не перечить ему в этом, потому что он был всё, что мы имели на тот момент.
Мы отправились в студию, чтобы сделать запись некоторых песен Никки: “Stick to Your Guns”, “Toast of the Town”, “Nobody Knows What It’s Like to Be Lonely” и темы группы «Малинки» («Raspberries») “Tonight”. Нам дали только два часа, и когда мы исчерпали своё время, Никки заставил меня пойти, трахнуть инженера. Ее зубы торчали наружу, словно шнуровка на волейбольном мяче, но она была хороша и имела приличное тело. Она отвезла меня к себе на квартиру, где был крутейший траходром. Вокруг кровати была натянута москитная сетка, и я никогда не испытывал ничего подобного. Тогда я был маленьким грязнулей, который хотел попробовать все ароматы, так что я сказал ей: “Ничего себе, я бы хотел здесь трахнуться”. Мы хорошо провели время, и она устроила так, что мы получили бесплатное время в студии до тех пор, пока мы не начали нагло злоупотреблять гостеприимством.
Во время записи последней песни, когда мы делали демо-запись “Toast of the Town”, О’Дин отказался снимать свои перчатки, чтобы хлопать на заднем плане. Он думал, что, если он снимет свои перчатки, то это разрушит его магию, хотя единственной мистической загадкой было то, откуда у этого парня такой хороший голос. Никки был разгневан, когда О’Дин не стал хлопать, как это делали «Sweet» в песне “Ballroom Blitz”. Так или иначе, Мик тоже ненавидел его, т. к. думал, что он жирный ублюдок, дерьмовый певец, да в придачу ещё и долбанный спиритуалист.
