Вызываю к себе Сему.

Он приходит грустный, тощий, несчастный. И объясняет, что после моего исчезновения Четвертаков быстренько сварганил указание о назначении Гунько исполняющим обязанности начальника ОВР и заставил его подписать злополучный приказ. Когда Семен заикнулся было о своем нежелании это делать, Юлиан, основываясь на агентурных данных, намекнул, что Семин проступок не остался незамеченным. За подобное опоздание, сказал шеф, вообще-то изоляция положена.

— Там темно, — говорит Сема и лицо его болезненно перекашивается, — и совершенно нечего делать. Он сказал, что я там остаток жизни проведу. У меня дети и работа.

И что делать?

Вчера я получила приглашение на похороны. Не поеду. Это ведь надо идти к шефу, брать отпуск, объяснять ему, что работа без меня не встанет. И вообще. Ничего не хочу.

Умерла моя однокурсница по Академии. Анька Духова. Хороший Мастер. Идейный, как и я. Профессию, правда, она выбрала себе странноватую. Решила, помню, в свое время, что именно это занятие приближает ее максимально к воплощению Идеи. Анька работала в изоляторе для политических заключенных. Работа преимущественно грязная: разломы, чистки и т. п. Даже мне не по себе. В результате после Академии мы как-то разошлись, виделись редко, разговаривать не о чем. Надо бы позвонить сестре ее Настюхе, передать соболезнования, да, заодно, и выяснить, как это произошло.

Звоню. Настюха вся в слезах, что и неудивительно. Говорит, не одна я не приеду. Вообще мало, кто из наших сможет появиться. В ответ на вопрос, что случилось с ее сестрой, сообщает следующее. Анна работала с правонарушителем. Преступление незначительно. Пациент стабилен, молод. Телесная конституция слабая. В результате Анна расслабилась и решила лишь слегка его подкорректировать а потом ходатайствовать об освобождении. Анька до того прониклась к нему симпатией, что отпускала во время работы санитаров. Все было тихо и спокойно. В один прекрасный момент они вернулись за клиентом после сеанса и обнаружили Аньку на полу со сломанной шеей, а его на кровати с пеной у рта. Никто ничего не понял. По слухам, убийца окончательно потерял связь с реальностью.

Еще раз выражаю соболезнования, кладу трубку.

Настроение мерзопакостное. Приемник, что ли, включить? Конечно, мой замечательный во всех отношениях шеф запрещает слушать радио на рабочем месте, но не пошел бы он. Включаю и слышу новость, не улучшающую настроение. В Липецке, это конечно, не близко, но все же, так вот в Липецке толпа вполне на первый взгляд мирных граждан вытащила из психологической консультации двух известных и, главное, безобидных Мастеров Врачевания и забила их насмерть. А потом разбежалась. Опоздавшим на какие-то пару минут сотрудникам СИ достались лишь два тела. Изувеченных, плохо поддающихся идентификации. Переживаю, отчетливо ощущаю, как тяжело и неумолимо надвигается гроза, и понимаю, что в стороне не останусь.

Пока пребываю в раздумьях, подходит время ухода с работы. Почти праздник. Надеваю китель и пальто. Идет снег. Слава Богу, живу я недалеко, замерзнуть не успею. Подходя к дому, ощущаю какой-то толчок в плечо, оборачиваюсь, и вот уже мне в физиономию летит плотно утрамбованный снежок. Какого черта?! Снег идет густой, ничего не видно, облепляющая лицо белая масса мешает сосредоточиться. Стою у подъезда, осматривая округу, пытаюсь отсканировать обстановку, и только вроде нащупываю нападавшего, как мне в лоб прилетает еще один жесткий и увесистый комок снега. Больно! Подношу руку ко лбу, смотрю на пальцы — кровь. Пора уходить. Ныряю в подъезд, бегу к своей квартире на четвертом этаже. Быстро, как будто за мной гонятся, закрываю за собой дверь. Иду в ванную и смотрю в зеркало.

М-да… Здоровенная такая ссадина на лбу у линии роста волос, вот только ее мне не хватало для полного счастья! Мрачно улыбаюсь и замазываю лоб зеленкой. Теперь уже без разницы, чем дезинфицировать, все равно такие следы не скроешь.

Рабочее утро не радует.

Нужна машина — сгонять по делам. Иду к шефу. А он сам на себя не похож — добр сегодня необычайно.

— Да-да, — говорит, — конечно, Майя Алексеевна, берите автомобиль. Мне он сегодня не понадобится.

Я, честно скажу, близка к тому, чтобы упасть в обморок у порога его кабинета. Я машину-то пошла у него просить для того лишь, чтобы совесть свою очистить. Мол, транспорт не дали, потому на ревизию не поехала. А он вот, на тебе.

Ну, что ж, назвался груздем, ползи в банку с рассолом.

Сажусь в «Волгу» на переднее сидение, рядом с водителем. Кидаю назад сумку с бутербродами и термосом. Сегодня нам на окраину округа, километров двести отсюда. Вовчик, водитель Четвертакова, а в прошлом, и бывшего шефа, мир его праху, как обычно, весел и беззаботен.

— О! — говорит, — привет! Как жизнь молодая?

— Пока живем, — отвечаю, — и надеюсь, дальше будем.

На выезде из города начинаю чувствовать себя как-то не очень. Пока стоим перед светофором, в срочном порядке разбираюсь с ощущениями. Сзади справа — опасность. Причем такая насущная, непосредственная. Аж волосы дыбом. Еще немного — и заказывайте панихиду по безвременно усопшей.

— Владимир, — говорю тихо, — разворачиваемся, никуда мы сегодня не едем.

Шофер смотрит на меня изумленно, но тут зажигается зеленый, и он, видимо, на автомате, едет вперед. Я уже поняла в чем дело: там, в быстро нагоняющей нас серой легковушке, находятся люди, которые хотят меня убить. Более того, именно сейчас они собираются этим заняться.

— Разворачивайся, черт возьми! — ору я, — быстрее!

Вовчик, давно уже перевозящий с места на место ленивые задницы больших начальников и отвыкший от оперативных действий, начинает поворачивать. Но слишком медленно. Легковушка нас нагоняет, идет вровень по соседнему ряду. Форточка в ней открывается… Замечаю пистолет в чьей-то руке, мысленно успеваю попрощаться с белым светом, и тут… Нет, есть все же справедливость на свете. Водитель машины с потенциальными убийцами бросает на меня любопытный взгляд. Любопытство, конечно, не порок, но лучше надо людей инструктировать перед охотой на Мастеров, пусть даже всего-то четвертого уровня. Его мимолетного взгляда мне хватает для того, чтобы нанести точный и болезненный удар. Водитель выпускает руль, машину преследователей резко уводит влево, так что Вовчик едва успевает увернуться от столкновения.

— Давай, — командую, — гони в управление. Быстрее!

Видимо, водитель мой, наконец, пугается. Потому что вдавливает педаль газа в пол и мы несемся в Управление, заметно превышая разрешенную скорость.

Лимит терпения исчерпан. Дожидаюсь, пока у Юлиана закончится совещание, прошу Мегеру доложить о моем появлении.

— Вы не уехали? — лениво, не отрывая головы от монитора, а лишь скашивая в мою сторону взгляд, спрашивает начальник, только я переступаю порог его кабинета.

Отмечаю появление на стене портрета какого-то неизвестного мне деятеля, делаю глубокий вдох.

— Юлиан Витальевич, — говорю, — я хочу с Вами серьезно поговорить.

— Угу, — отвечает, — Я Вас слушаю.

— Я вернулась, — брякаю первое, что приходит мне в голову, — потому что кто-то пытался меня убить.

Что-то не вижу я негодования на его лице. Я и лица-то его до сих пор не вижу. Что он там делает? В игрушки что ли играет?

— Да? — отвечает, — а Вы уверены?

— Уверена, — говорю, — Вам и Владимир может подтвердить, водитель Ваш. И это не первая попытка. Я, вообще, последнее время чувствую какой-то нездоровый интерес к своей особе.

— И в чем же он проявляется?

— Ну, люди как-то нервно реагируют на мое появление, плакат вот мне на дверь подъезда приклеили, снежками недавно обкидали…

Говорю и сама же вслушиваюсь. Как-то звучит это все по-идиотски. Вижу, шеф мой тоже это понимает.

— Какой плакат? — интересуется.

— А с надписью "Смерть Мастерам", я его уже ребятам на экспертизу оттащила. Вы пригласите Вовчика-то, пусть он сам Вам расскажет, почему мы вернулись.