— И что ты хотел сказать мне всем этим? — задаю я волнующий меня вопрос, показывая рукой в сторону камеры, из которой опять раздается многозначительное сопение.

— Я сжег ему часть мозга, — серьезно отвечает Ланкович, — перестроил сознание. Если ты будешь себя плохо вести, я отведу тебя к нему в камеру и закрою дверь. Я зову его Джо, Красавчик Джо. Ты представляешь, что произойдет с тобою даже за две минуты пребывания с ним наедине?

Да уж, представляю. Мне уже плохо, от одного представления.

— Но жить ты будешь, — продолжает безгранично милый Ланкович, — и работать тоже. Попробуем?

Я смотрю на Ланковича, вспоминаю, как он попал ко мне в застенок когда-то, в бытность мою следователем, и эта мысль приносит некоторое удовлетворение. Если бы это повторилось сейчас, Дмитрий тоже смог бы жить и работать, но вот любить — никогда. Я довольно улыбаюсь.

— Нет, — говорю, — не будем пробовать. У меня фантазия очень богатая. Я и так все вижу в деталях.

— Видеть — одно, — усмехается Ланкович, — а вот чувствовать…

Он меня раздражает. Страшно хочется дать по морде, но чревато.

— Все, — отвечаю твердо, — хватит. Ты хотел работать. Пошли.

Дмитрий тихо смеется. Идем обратно.

— Ну и методы у тебя, Ланкович, — бурчу я себе под нос.

Он ржет в открытую. Скотина!

Ланкович приготовил все, как в лучших домах Лондона и Парижа. Целых два кресла, правда, немного потрепанных временем, но все же вполне устойчиво стоящих на своих маленьких алюминиевых ножках, столик, сооруженный из плоского зеленого ящика, и пакет с яблоками у стола.

— Садись, Майя, — предлагает он великодушно, подталкивая меня к одному из кресел.

— А яблоки зачем? — недоумеваю я.

— А мне так больше работать нравится, — объясняет потенциальный актуализатор, — от них голова быстрее проясняется. Не люблю шоколад.

Он присаживается напротив, вытягивает свои длинные ноги и смотрит на меня пронзительным взглядом. Аж мороз по коже. Но вижу же — самому боязно.

— Хочешь, я тебе аппарат покажу? — восклицает он, срывается с места и выковыривает откуда-то из ящика, служащего нам столом, бесформенный бумажный сверток. Смотрю с удивлением. Он расправляет это нечто, на вид напоминающее моток разноцветных проводков с хаотически прицепленными там-сям металлическими и пластиковыми деталями и двумя-тремя присосками.

— Не бойся, — говорит, — я не буду пока включать, я только покажу тебе, как оно одевается.

И быстро, так что я не успеваю даже рта раскрыть, надевает мне на голову часть этой конструкции. Остальные провода плавно располагаются вдоль моего позвоночника, двое из них, которые с присосками, цепляются на запястья в районе пульса.

— Здесь всего-то и действий, — говорит мне Ланкович, и глаза его возбужденно светятся, — правильно рассчитать время и выбрать нужную программу из записанных мною.

Мне как-то не по себе.

— Дима, — прошу его, — может на мне не будем экспериментировать, а? Может, если уж тебе так нужно, ты меня сам проактуализируешь?

Вижу раздумья на его лице. Это уже хорошо.

— А как я войду? Ты думаешь, это легко? Я пытался…

— А я тебя пущу. Честное слово.

Сейчас я безумно рада тому, что Мастера, как правило, не могут читать ненаправленные мысли и эмоции друг друга, за исключением, конечно, очень уж откровенных. Иначе Дмитрий не стал бы со мною мучиться, а прибил бы сразу. В конце концов, я — не единственный Мастер на свете.

— Подожди, — говорю, — дай только ногу разомну, затекла что-то. Встаю и тут же спотыкаюсь о его собственные лапы, протянутые вперед чуть ли не на полтора метра, падаю, но в полете успеваю-таки ухватиться за кресло и устоять на ногах.

— Майя! — кричит он сердито, на мгновение отвлекается, и тут я делаю то, что не делала никогда в жизни, и, надеюсь, дальше не придется. Знакома я была с этим фокусом только в теории. Препод случай из своей практики рассказывал.

Так вот, Ланкович отвлекается, он раздражен и несобран, он приоткрывается на какие-то доли секунды, а мне больше и не надо. Быстро проникаю в его сознание, закрепляюсь там и тут же выстраиваю предполагаемую структуру моего сознания. Когда Ланкович успокаивается, и решает начать сканирование, я подсовываю под его мысленный взор выстроенную в его же голове картину. Отщепляю от себя схематичное «Я», и позволяю Ланковичу водить это «Я» по предложенной ему структуре. Признаюсь, комбинация дается мне с большим трудом, но Ланкович признаков беспокойства не проявляет.

Вокруг своей собственной, реальной персоны, выстраиваю стену, прекрасно, впрочем, сознавая всю бесполезность этого занятия. Если Ланкович обнаружит подвох, то собьет мою защиту без особых затруднений. На этот счет я иллюзий не питаю. Хотя мастерства ему и не хватает (чем и пользуемся), силы предостаточно. А для того, чтобы экран сломать, много знаний и не нужно.

Краем глаза заглядываю, как там Ланкович. Собирается выходить. Быстро списываю предложенную им информацию. Так, сегодня мы права человека изучали, вот юморист! Попутно он попытался заложить в меня основы программы. Раз, два, три! Открываем глаза. Лицо Ланковича безмятежно. Ура, на этот раз пронесло.

Ланкович смотрит на меня, и выражение его глаз меняется.

— Что-то не так? — спрашиваю обеспокоено.

— Я не ожидал, что ты пустишь меня без борьбы, — признается он.

— Но Дима! Скажи, а много бы ты со мною церемонился! С твоей-то силой! Я даже уровень твой просчитать не могу!

— А, вот оно что…

Вроде бы согласен, но, чувствую: что-то его тревожит.

Вечером после сеанса прокрадываюсь к камере Красавчика Джо. Заглядываю внутрь — все та же картина.

— Джо! — зову его тихо.

Он поднимает взгляд. Глаза у него голубые, окруженные светлыми ресницами, пустые абсолютно. Из полуоткрытого рта падает слюна на темный кафель. Он встает и, спотыкаясь и путаясь в штанинах, подходит к двери.

— Хороший мальчик, — шепчу я, содрогаясь от омерзения и пытаясь не опускать взгляд ниже его пояса, — такой хороший маленький мальчик.

Очень осторожно, стараясь двигаться совсем незаметно, вхожу в его сознание и начинаю ремонт. Дело это дается мне с невероятным трудом, приходится бороться еще и за свой разум.

— Майя! — откуда-то из пустоты доносится знакомый насмешливый голос.

Меня выкидывает из сознания Джо. С удивлением обнаруживаю себя сидящей на полу и глядящей снизу вверх на Ланковича. Он, ехидно улыбаясь, протягивает мне руку и помогает встать.

— И что это ты такое делаешь, Майя? — говорит, посмеиваясь.

Не знаю даже, что соврать.

— Учеником новым решила обзавестись? — интересуется Ланкович, — не надо. Честное слово, он и без того в тебя влюблен. Правда, Джо?

Из камеры раздается лишь знакомое пыхтение.

— Но ты меня удивляешь, Майя, — продолжает Ланкович, и на лице его действительно написано изумление, — честное слово, я полагал, он тебе настолько противен, что ты эту часть базы за километр обходить будешь. Я, оказывается, плохо тебя знаю. Надо бы лучше.

Гляжу на него задумчиво. В голове — одна мысль. О том, как, собственно, хорошо, что он плохо меня знает.