Именно Валентина Павловна настояла на том, чтобы муж во всем согласился с решением остальных родителей великосветских подлецов прикрыть дело Орловой. Все рассуждения бургомистра о грехе содеянного их любимым чадом и неизбежности наказания воспринимались Валентиной с яростью растревоженной кобры. Когда муж все же подчинился ее истерикам и сын уехал на Канары, она успокоилась и занялась своими прежними, привычными делами и благоустройством семейного гнездышка.

   Каково же было изумление Валентины Павловны, когда, вернувшись домой, она застала мужа стоящим на коленях перед иконой. Александр Иванович настолько истово молился, что она поняла: случилось нечто непоправимое.

   В отсутствие Валентины Стародымова разбудил самый обычный телефонный звонок. Бургомистр не сразу узнал голос Вадима Гусева. Именно он был инициатором посвящения господина мэра в дело Ольги Орловой. Гусь рассчитывал посадить первого администратора города на короткий поводок шантажа, но он не учитывал, не принимал во внимание внезапную искреннюю религиозность мэра. Вот и сегодня он позвонил для того, чтобы еще раз оповестить мэра о том, скольким он будет лично ему, Гусеву, обязан.

   - Да, Стародымов слушает, - прохрипел бургомистр со сна.

   - Это Вадим.

   - Какой Вадим? А, Вадим, и что вы хотите?

   - Хочу немного вас просветить о проделанной работе. Оказалось, что вчера всех нас снимали на видео.

   - Что снимали? - не понял мэр.

   - Нашу вчерашнюю дружескую встречу, через окно, с дерева.

   - И что? Кто это делал?

   - Делали это несколько ментов из хозяйства Мамонова, а снимала некая Елена Брошина, ну вы ее хорошо знаете, - сказал Гусев, намекая на благосклонное отношение Стародымова к журналистке.

   - Да? Откуда вы это знаете?

   - Точно. Ну, так вот, мы успели подсуетиться: пленка эта изъята, а сама Брошина уже ничего не расскажет.

   - Как?! - закричал Стародымов, вскакивая. - Что значит - не скажет?

   - А то и значит. Ушла в мир иной, не без нашей помощи.

   Он говорил что-то еще, но бургомистр не слышал, он бессмысленно уставился в стену. За свою жизнь он имел связь со многими женщинами, но только две из них сумели разбередить в нем чувство, которое романтики называют любовью. Когда-то давно это была молоденькая Валентина Прошкина, ставшая впоследствии женой, а четыре года назад это же чувство в нем разбудила журналистка Елена Брошина. Получив в тот памятный для обоих вечер отпор, Александр Иванович почувствовал себя школьником, неудачно ухлестнувшим за студенткой-практиканткой. Может быть, это и сыграло свою роль, но Стародымов после той "отставки" стал уважать Брошину. В последнее время господин мэр ни разу не сталкивался с проблемой преодоления "женских бастионов". Больше приставать к Елене он не решился, хотя всегда помнил о ней и при коротких встречах чувствовал прежнее волнение и тягу к этой красивой, яркой девушке. И вот теперь ее нет, и в этом в огромной степени виноват он сам.

   "Это кара Божья, - решил Стародымов, опускаясь на колени перед иконой. - Я убил ее собственными руками, не покарав родного сына за чудовищный грех. Если этот грех так и будет висеть надо мной, то погибнут все, все, кто мне дорог".

   - Саша, что случилось? - пролепетала Валентина, пытаясь заглянуть в лицо мужа. Но тот не обращал на нее никакого внимания, лишь губы продолжали двигаться, прорываясь словами молитвы. Наконец Стародымов поднялся с коленей, казалось, он был спокоен, а взгляд полон решимости.

   - Я оборву эту нить преступлений, - сказал он. - Я сейчас же иду в прокуратуру.

   - Зачем?

   - Затем, что я должен понести наказание за свои грехи. Я признаюсь во всем: в том, что воспитал убийцу, что, покрыл преступников. Искупить это можно только страданием.

   - А как же наш сын?

   - При чем тут сын? Мы виноваты в том, что воспитали это чудовище, и Господь не простит нам этого.

   Бургомистр повернулся, было, чтобы уйти, но Валентина Павловна резко развернула его лицом к себе и закричала:

   - Ты что, с ума сошел?! Ты хочешь, чтобы наш ребенок сел в тюрьму?!

   - Да! - резко выкрикнул мэр. - Он тоже должен искупить свой грех! Но его грех ничто по сравнению с моим! Господь уже указал мне на мои ошибки, но я не внял ему...

   - Ты дурак, - оборвала мэра жена. - Ты совсем рехнулся со своей религией. В то время как наш сын может сесть в тюрьму, ты думаешь о какой-то ерунде. Ты знаешь, что такое тюрьма, ты понимаешь, что Петруша не может там находиться?!

   - Что значат страдания физические по сравнению со страданиями души. Он искупит свои грехи и очистится...

   - Я тебя не пущу, я тебя никуда не пущу!

   Она встала, закрывая собой дверь, но Стародымов только усмехнулся и, развернувшись, пошел в другую сторону, в спальню. Валентина увидела, что он вытащил свой парадный костюм и неторопливо, тщательно начал одеваться. Вот тогда первая леди города и метнулась к телефону.

   - Он сошел с ума, - повторила в микрофон Валентина Павловна. - Он хочет пойти в прокуратуру и рассказать все, про наших детей и эту девку.

   - Точно свихнулся, - пробормотал Мамонов, ошалевший от такого неожиданного поворота дел. - Это он серьезно?

   - Вполне. Сейчас он одевается.

   - Он, может, пьяный? - предположил подполковник.

   - Нет, абсолютно трезвый.

   - Это хуже.

   - Да он сдвинулся на своей религии, ты бы слышал, что он тут нес!

   - Я уже слышал это вчера.

   - Миша, что же нам делать, ведь наших детей посадят, ты понимаешь, это?! - она уже кричала в телефонную трубку, а из глаз текли слезы.

   - Тихо! Во-первых, не кричи, дай подумать.

   "Позвонить Гусю, сказать, чтобы тот послал людей и убрал старого придурка. Но это долго, прокуратура в двух шагах от его дома. Да и надо еще найти человека, который согласится пойти на такое дело, все-таки не кто-то, а сам мэр. Тут нужна решимость..."

   - Миша, ну сделай хоть что-нибудь! Надо его как-то остановить!

   "Как?! - подумал Мамонов. - Кто его может остановить?"

   Но тут в голову ему неожиданно пришла совсем простая мысль.

   "Только жена и сможет его остановить".

   - Валя, у вас где-то был пистолет? - спросил Мамонов.

   - Да, есть, небольшой такой.

   - Найди его.

   Не понимая, зачем это нужно, Валентина метнулась к стенке, открыла бар и начала в нем рыться, нещадно вышвыривая на пол шкатулки с украшениями, папки с документами. Наконец она нашла то, что искала. В шкатулке с палехской росписью лежал небольшой пистолет, "ПСМ", приобретенный Стародымовым года три назад по совету того же Мамонова. Взяв пистолет, она вернулась к телефону и, тяжело дыша от волнения, спросила:

   - Я нашла его и что теперь?

   - Возьми его в левую руку, ты ведь левша?

   - Да. Взяла.

   - Там сзади, с тыльной стороны, есть такой выступ. Отожми его назад.

   - Отжала...

   - Теперь передерни затвор. Сделала? Молодец. А теперь слушай. Стрелять лучше в висок, желательно один раз. Можно в сердце, но это хуже, можно промахнуться, и он будет еще долго жить.

   Наконец до Валентины дошло, на что ее толкает Мамонов.

   - Так ты... предлагаешь мне убить Сашу? - запинаясь, спросила она.

   - А что, разве есть другой выход? - спокойно спросил Мамонов. - Ты же говорила, что ради сына способна на все. Вот и останови его. Не бойся, я тебя прикрою, изобразим это все как самоубийство или, наоборот, как убийство по заказу претендентов на кресло мэра. Главное, ты не бойся. Сделаешь это, я приеду, и все будет хорошо.

   - Нет, я... я не могу вот так, сразу!

   - Можешь! - Мамонов говорил жестко и уверенно. - Ты все можешь! Потому что ты любишь своего сына. Разве не так?

   - Да... - слабым голосом сказала она, впадая в транс от слов подполковника. - Я сделаю.

   - Ты же не хочешь, чтобы он сидел в тюрьме, долго сидел.