— …Считают, что только им известна «истина», — разносился по двору прошедший через усилители голос, — но кто они такие, чтобы присваивать себе это право? Они привыкли приказывать и распоряжаться, но это еще не есть познание истины! Их «истина» является истиной лишь в том смысле, что они воистину заблуждаются! Истинный самообман — это и есть то заблуждение, в котором живут эти люди и предлагают жить нам всем! Да, это самообман! Самообман! Наши так называемые «попечители» — жалкая кучка богатеев, управляющих Дьюпонтом, — они настолько отстали от жизни, их сознание настолько зашорено, что они… они не остановятся ни перед чем, чтобы навязать вам, мне, всем нам…

Эдам не верил своим ушам. Кто бы мог подумать, что Рэнди так разговорится. Голос его звучал все громче и решительнее. Того и гляди решит, что он и вправду настоящий оратор. Чем не зачетное выступление по курсу риторики… figurae repetitio… figurae sententiae…[37] Та-акой кра-асивенький Рэнди Гроссман, настоящий народный вожак…

_ Бу-у-у-у… Бу-у-у-у… — Это «бу», исполняемое целым хором голосов, раздалось откуда-то из задних рядов толпы. С того места у трибуны, где стоял Эдам, ему не было видно, что там происходит.

Зато Рэнди, стоя на трибуне, конечно, все сразу увидел и, главное, понял. Сменив пластинку, он завопил:

— Эй! Вы! Да, вы! Вы же сами латентные трансвеститы…

_ Бу-у-у-у… Бу-у-у-у… Бу-у-у-у… — Хор явно набирал силу.

— …Вы там, в коротких штанишках! Как это круто! Вы же просто бабы в мужском обличье! Что, завели вас разговоры про эскимо? Хотите попробовать? Валяйте, катитесь в свои элитные общежития, в свои престижные клубы, там и развлекайтесь друг с другом!

Стоявшим в первых рядах носителям голубых джинсов это понравилось. Они просто заверещали от восторга, ощущая прилив адреналина в крови. Еще бы! Что нужно человеку, чтобы ощутить себя стопроцентно полноценным? Конечно, обвинить другого в тех грехах и пороках, которые общество приписывает тебе. Бей врага его же оружием.

В какой-то момент «буканье» превратилось в неясное гудение, но затем хор, видимо размявшийся на односложном речитативе, решил сменить пластинку. Сначала Эдам не понял их кричалку, но потом она зазвучала вполне отчетливо:

— ПИДОРЫ ТУТ, ПИДОРЫ ТАМ! ПИДОРЫ ТУТ, ПИДОРЫ ТАМ! ПИДОРЫ, ПИДОРЫ, ПИДОРЫ, ПИДОРЫ!

«Ну, придурки, — подумал Эдам, — ну, тупые, ну, отморозки! Рискуют ребята, ой как рискуют». Студентов отчисляли из университета и за менее демонстративные проявления нетерпимости к меньшинствам — особенно к секс-меньшинствам. Если на второй год за такое оставят — считай еще, что повезло.

Теперь он их разглядел. Некоторые из этих рисковых отморозков протолкались через толпу голубых джинсов и явно намеревались взять штурмом трибуну и добраться до микрофона. Другие обошли митингующих с флангов. Эдам понял, почему Рэнди упомянул «короткие штанишки»: они все были одеты в шорты, по большей части из грубой ткани цвета хаки, обычные шорты, которые весной или в начале осени носят со шлепанцами. Разница заключалась в том, что эти парни были обуты в грубые, армейского фасона сапоги — да и дело происходило далеко не весной. Поначалу Эдам не въехал в суть прикола: с какой стати напяливать шорты в мороз? Но потом его осенило: это же издевка над теми, кто пришел на митинг в голубых джинсах. «Хотите, чтобы все надели голубые джинсы в знак поддержки голубых? А мы демонстрируем вам свое презрение — даже если это будет стоить нам отмороженных задниц!» А ведь немало их, несколько десятков; хорошо организованные, они застали врасплох и просто заглушили своей кричалкой в несколько раз превышающую их по численности толпу митингующих.

— ПИДОРЫ ТУТ! — орали они. — ПИДОРЫ ТАМ! ПИДОРЫ, ПИДОРЫ, ПИДОРЫ, ПИДОРЫ!

Но минуточку… оказывается, ничего такого, к чему можно было бы придраться, они не орут. Эдам понял, что на самом деле ребята просто не совсем внятно произносят известную строчку из оперы.

— ФИГАРО ТУТ! ФИГАРО ТАМ! ФИГАРО ТУТ! ФИГАРО ТАМ! ФИГАРО, ФИГАРО, ФИГАРО, ФИГАРО! — вот что на самом деле орали эти придурки в шортах.

Рэнди тем временем вопил в микрофон, надрываясь изо всех сил, чтобы голос разносился по всему Главному двору:

— Да у вас из-под шорт яйца торчат! Членососы хреновы! Вы сами извращенцы! На себя посмотрите!..

— ФИГАРО ТУТ! ФИГАРО ТАМ! ФИГАРО ТУТ! ФИГАРО ТАМ!

— …Запритесь в своих однополых общагах и дрочите, сколько хотите… Сами пидоры! Сами… — Рэнди прервался на полуфразе, поскольку до него тоже дошло, что никаких пидоров те в своей речевке не упоминают.

— ФИГАРО ТУТ! ФИГАРО ТАМ! ФИГАРО, ФИГАРО, ФИГАРО, ФИГАРО! ФИГАРО, ФИГАРО, ФИГАРО, ФИГАРО!

Кое-кто из парней в шортах подошел вплотную к трибуне. Они были в каких-то пятнадцати футах от Эдама. Ну и здоровые же лоси! Интересно, что они дальше будут делать? Эдам повертел головой, оглядывая шеренгу активистов с плакатами. Он ни в коем случае не хотел бы стать первым дезертиром, покинувшим строй, но и оставаться здесь до последнего тоже не входило в его планы.

Бросив взгляд наверх, Эдам не без удивления обнаружил, что Рэнди на трибуне уже нет. Вот ведь говнюк: стоило жареным запахнуть, как его и след простыл. При этом он, сам того не замечая, попытался спрятать лицо за плакатом. Вот только какой толк от этого? Никакого. Кому надо — тебя все равно узнают, а ты при этом лишаешься обзора и подвергаешь себя еще большей опасности… Прикинув, что к чему, Эдам решил аккуратно выглянуть из-за плаката. Твою мать! Прямо перед ним, буквально в нескольких шагах стоял Хойт Торп! Вот, оказывается, кто у них заводила! Вот кто дирижирует этим ублюдочным хором!

— ФИГАРО ТУТ, ФИГАРО ТАМ! ФИГАРО, ФИГАРО, ФИГАРО, ФИГАРО!

Страх и ненависть с одинаковой силой сдавили мозжечковую миндалину в мозгу Эдама. Вот он — мучитель его возлюбленной и вполне реальная угроза его собственной шкуре — стоит перед ним во всей красе! Эдам быстро убедил себя в том, что набрасываться на Хойта с кулаками прямо сейчас будет более чем неразумно — в первую очередь это сыграет на руку противникам тех, кто пришел на митинг. А кроме того, Торп наверняка узнал бы его — и прощай статья про «Ночь трахающихся черепов», а еще…

Что такое? Над огромным пространством Главного двора прокатился истошный женский вопль.

— ДА ПОШЛИ ВЫ ВСЕ НА ХРЕН, ПИДОРЫ ПОДЗАБОРНЫЕ! ДОЛБАТЬ ВАС ВСЕХ В ЗАДНИЦУ! СПИДОНОСЦЫ ГРЕБАНЫЕ! ИЗВРАЩЕНЦЫ УБЛЮДОЧНЫЕ! ЧТО ЭТО ЗА ХРЕНЬ ВЫ ПРИДУМАЛИ СО СВОИМИ ШОРТИКАМИ? НАДЕЕТЕСЬ, ЧТО КАКОЙ-НИБУДЬ МАНЬЯК-ПЕДОФИЛ ПРИМЕТ ВАС ЗА НЕВИННЫХ МАЛЬЧИКОВ И ВСТАВИТ ВАМ ЧЛЕН В ВАШИ ЗАТРАХАННЫЕ ЗАДНИЦЫ? ДА НИ У КАКОГО МАНЬЯКА НА ВАС НЕ ВСТАНЕТ!

Камилла. Ну конечно, кто же еще. Можно было даже не смотреть в ту сторону, откуда доносился голос, чтобы прийти к этому выводу. Эдам все же посмотрел. Да, давненько он не видел Камиллу в таком состоянии. Ее лицо и раньше-то никогда не имело доброжелательного выражения, но сейчас оно все просто перекосилось от злобы.

— ЧЕГО ПРИПЕРЛИСЬ? ДУМАЕТЕ, ЕСЛИ МЫ ВЫСТУПАЕМ ЗА ПРАВА СЕКС-МЕНЬШИНСТВ, ТАК И НА ВАШИ ГНОЙНЫЕ ЗАДНИЦЫ В ШОРТИКАХ ПОЗАРИМСЯ? ХРЕН ВАМ! ДРУГ С ДРУГОМ ТРАХАЙТЕСЬ! ПОШЛИ ОТСЮДА НА ХРЕН, КОЗЛЫ ВОНЮЧИЕ! СОВСЕМ ОХРЕНЕЛИ, ПИДОРЫ ПОГАНЫЕ!

Образная и проникнутая страстью речь Камиллы вдохнула новые силы в носителей голубых джинсов. Толпа загудела и принялась выкрикивать ругательства и оскорбления. Численное преимущество сыграло свою роль: их голоса стали заглушать речевку «мальчиков в коротких штанишках». Торп и его «братцы» — среди которых Эдам заметил и Вэнса Фиппса! — так просто сдаваться не собирались. Было видно, что губы их шевелятся, а значит, они продолжали выкрикивать свою уже поднадоевшую и потерявшую актуальность кричалку: «ПИДОРЫ ТУТ! ПИДОРЫ ТАМ!» — да только мало кто их теперь слышал. Поняв, что дело принимает не самый желательный оборот, Хойт Торп поднял руку, словно удерживая своих парней от перехода в рукопашную, а еще через полминуты повел их почти армейским строем в другой конец Главного двора. Даже оглушенные многоголосым ревом голубоджинсовой толпы, «братцы» продолжали дисциплинированно выкрикивать: