Наконец мистер Квот заговорил:

— Мистер Геллин, я очень серьезно отношусь к вопросам плагиата Скажу больше: с моей точки зрения, это самое тяжкое преступление против основ научного творчества и базовых принципов образования. Любой случай плагиата подрывает сами устои университета, его предназначение как храма науки. Конечно, среди преподавателей встречаются такие циники, которые со смехом произносят святые слова: «университетские устои», «предназначение», «храм науки», но я не из таких. При этом я был рад выслушать ваш рассказ и увидеть в вас, не побоюсь этого слова, родственную душу. Я был рад узнать, что есть еще студенты, которые относятся к обучению в университете так же, как в свое время относился я. Мне понятны и близки и те высокие цели, которых вы собираетесь добиваться в жизни. Более того: я прекрасно понимаю, в какое трудное, может быть, даже безвыходное положение поставила вас спортивная кафедра, оказывая на вас давление. В свете всего этого должен сказать, что я просто не могу поступить так, как с удовольствием поступил бы, будь на то моя воля. — Он слегка улыбнулся Эдаму, но буквально в следующую секунду выдал такое, от чего того чуть не хватил удар. — Я полагаю, что мы с вами — да-да, именно мы оба — должны превратить эту историю в показательный пример…

«Пример?..»

— …Ибо только так мы сможем решить многие давно назревшие проблемы… Нельзя упускать такую возможность. Эти деятели со спортивной кафедры со своей программой просто вышли из-под контроля; мы сможем одернуть их и вернуть в рамки дозволенного. Вы только посмотрите, к чему приводит это преклонение перед спортивными успехами: попираются священные идеалы университетского образования, сбиваются с праведного пути и разлагаются лучшие юные умы… даже такие перспективные… как ваш…

«Что?..»

— …Нам обоим придется нелегко, это правда, не только вы, но и я — мы оба можем не раз и не два пожалеть, что ввязались в эту героическую, почти безнадежную схватку. И лишь в будущем вы поймете, как много дало вам участие в этой священной войне, насколько лучше, чище и сильнее вы станете… А наше учебное заведение наконец получит хороший урок, который запомнится всем на долгое время.

— Сэр! Нет! Вы же не собираетесь…

— Увы, друг мой. Я лишь исполняю свой долг. Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. По крайней мере, как уже было сказано выше, в ближайшей перспективе. Есть вещи более значимые, чем ваши и мои сиюминутные интересы и порывы, но поверьте, потом, когда все закончится, у вас будут все основания благодарить судьбу за то, что она дала вам возможность пусть и против воли сыграть важную, едва ли не самую значительную роль во всей этой истории.

— Сэр! Как же так! Но вы не можете! Я же вам доверился! Я вверил свою судьбу в ваши руки! Вы губите меня!

— Едва ли, — сказал мистер Квот с самой широкой отечески-покровительственной улыбкой. — Вы еще молоды. У вас все впереди. Именно в силу молодости вы пока не понимаете всей значимости, не побоюсь сказать — всего величия той ситуации, в которой оказались. Вы сможете оценить это позднее, когда станете взрослым мудрым человеком. Поверьте, у вас все будет хорошо — со временем. А сейчас смиритесь и достойно примите все то, что заслужили.

— Нет! Нет! Я прошу вас! Умоляю! Нельзя же так! Я прошу вас!

— Мне очень жаль. В самом деле искренне жаль. Могу утешить вас лишь тем, что все произойдет быстрее и легче, чем вы думаете. Вы сделали главное — признались в содеянном. Теперь вам даже не придется проходить через расследование или какие-либо юридические процедуры. Я прекрасно понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но поверьте мне: для вас это будет истинный катарсис. Для вас и в равной мере для всей образовательной программы университета, а особенно для безнадежно и в то же время бесцельно развращенных молодых людей, для которых мы стыдливо подобрали не имеющий никакого отношения к реальности эвфемизм — студенты-спортсмены. Без вашего признания мы не смогли бы ничего доказать. Вы же сами понимаете, что согласно уставу университета и всем законам плагиат не может считаться доказанным до тех пор, пока не найден первоисточник присвоенного материала.

— Но я прошу вас! Умоляю, мистер Квот! У-мо-ля-ю! Пожалуйста, не поступайте так со мной! Вы не должны так поступать! Я полностью вам доверился! Я доверил вам все… всю свою жизнь! Умоляю вас! Умоляю!

— Мистер Геллин! — одернул его мистер Квот. — Умолять и упрашивать меня бесполезно! Подумайте о другом: вконец обнаглевшие ультраправые и без того представляют нас повсюду нытиками, слюнтяями, слабаками, бесхребетными созданиями. Нашу озабоченность судьбой угнетаемых они воспринимают как нечто, не имеющее отношения к реальному миру, иррациональное как проявление мягкотелости, своего рода материнских или — в более широком смысле — женских инстинктов. Не могу не признать, что они полагают так искренне и имеют на то некоторые основания. Вот почему я призываю вас, ради вас самого и ради всех нас — будьте мужчиной.

— Эй, что-то случилось? — спросила Беверли, заметив, что Шарлотта уже долгое время сидит за письменным столом перед своим «новым» компьютером и смотрит в пространство. — Ты что, окаменела, что ли? Ты же за последние пятнадцать минут не то что не пошевельнулась, а даже не моргнула. С тобой все в порядке?

Вот, значит, как оно все устроено, подумала Шарлотта. Стоило буквально один раз наехать на Беверли — как она сделала сегодня утром, да даже не наехать, а огрызнуться, стоило иронично, ничего не пугаясь и не стесняясь, парировать все ее приколы по поводу слухов, ходивших насчет личной жизни Шарлотты, — и Беверли соизволила поинтересоваться ее состоянием и самочувствием. Нет, конечно, особой заботы в голосе соседки не было, но этот вопрос был, по крайней мере, элементом нормального человеческого общения, которое устанавливается между жильцами одной комнаты после первых же дней совместного проживания. Ничего, мне хороший урок будет: первая же открытая стычка заставила Беверли, «получившую по носу, забыть свой гротонский снобизм и общаться с соседкой на равных». Шарлотта испытала какое-то странное удовлетворение от того, что сделала очередное открытие в области исследования разных сторон человеческой природы. Впрочем, радость от победы, одержанной над Беверли, была просто мелочью.

И эта радость была короткой. Ничто не могло отвлечь Шарлотту от того, что в последние полчаса перешло из области дурных предчувствий и тревожных ожиданий в состояние свершившейся катастрофы, подтвержденной официальным документом.

— Все в порядке, — ответила Шарлотта, ни на дюйм не повернув головы в сторону Беверли, которая тоже сидела за своим компьютером, как паучиха в центре паутины, сотканной из клубка проводов, модемных кабелей, россыпи зарядных устройств и всяких электронных прибамбасов. — Я просто задумалась.

Беверли тотчас же вернулась к интереснейшему, а главное, глубоко осмысленному занятию: электронной переписке в онлайновом режиме с Хиллари, находившейся не более чем в трех футах от нее, за стеной соседней комнаты 514. Из компьютера Беверли то и дело доносилось «дзинь», обозначавшее получение очередного сообщения, а постоянным аккомпанементом к этой музыке было хихиканье самой Беверли. Судя по всему, как раз абсурдность и даже маразматичность общения с человеком, находящимся в соседней комнате, через посредство Всемирной Информационной Сети как раз и составляла большую часть ее прикольности.

Шарлотте же сейчас было не до приколов: слишком уж занят был ее мозг перевариванием того, что она увидела на экране:

Четверка по французскому — просто четыре, даже не четыре с плюсом; четыре с минусом по истории Средневековья; три по современной драматургии; три с минусом по нейрофизиологии… три с минусом по нейрофизиологии… три с минусом по нейрофизиологии… Шарлотта была не первой и не последней среди студентов, прибегавшей к чему-то вроде магических заклинаний, чтобы «наколдовать» себе оценки получше, чем могли гарантировать их знания. Одним из таких способов, которым, в частности, пользовалась Шарлотта, было постоянное нытье и высказывание самых мрачных и пессимистических предположений по поводу ожидаемой за экзамен оценки. Наверное, считалось, что если долго переживать и страдать из-за возможной двойки до того, как оценки будут объявлены, то уж в реальности ничего такого страшного случиться не должно. Однако в неумелых руках это заклинание иногда срабатывало в обратную сторону и притягивало к неудачливому колдуну все возможные неприятности. Увы, и на этот раз магия не помогла: вот они, ее оценки, появившиеся на экране полчаса назад. Больше никаких доказательств, никаких пояснений. Все и так ясно. Шарлотта не только не стала распечатывать их, но даже поспешила стереть, не сохранив этот файл ни в одной из папок. Да, впрочем, что толку? Теперь уже никакая магия не поможет. Сколько ни нажимай на клавиши, увидеть можно лишь то же самое.