Тревиса мало волновали проблемы ада и рая, если уж на то пошло. Гораздо важнее было позаботиться о том, чтобы не попасть под пулю, вовремя набить желудок, иметь под рукой фляжку, если захочется выпить, и желательно женщину, если захочется иных утех.

При мысли о женщине в памяти Тревиса всплыли фиалковые глаза и обольстительная улыбка. Ох и горячая штучка эта дамочка! Конечно, не все было у них гладко, но и хорошие моменты случались нередко, да еще какие! Вот только под конец он распустился, утратил бдительность и даже поверил, что маленькая обманщица по-настоящему влюбилась в него. За что и получил удар в спину – а чего еще прикажете ждать от женщины?

Ох, ну и холод! Хорошо бы погреться у костра, но генерал Грант категорически запретил разжигать костер – вокруг полно Ребов. Закутавшись поплотнее в плед, Тревис по привычке погладил рану. Слава Богу, она затянулась, и капитан освободился от женских оков. Но действительно ли это так?

Китти. Черт бы ее побрал, почему он обречен грезить ею? Она-то, поди, и думать про него забыла, как только сбежала вместе со своим дружком-южанином, или кем он там ей приходится? Ведь он ей безразличен. Она лишь воспользовалась им и обвела вокруг пальца. И непременно получит за это по заслугам, вот только надо до нее добраться! С каким наслаждением он сомкнет пальцы на этой шелковой нежной шейке и станет сжимать их что было сил, покуда милые фиалковые глазки не выскочат из орбит!

Нет! Он отчаянно тряхнул головой. Тревис может сколько Угодно ломать комедию перед Сэмом, но себя-то он не станет обманывать! Он не сможет причинить ей зла. Не то чтобы он хотел обладать ею вновь – с него хватит! – но если они и вправду повстречаются, Тревис просто отвернется и гордо пройдет мимо. Но мстить он ей не станет! Та горячая, душная волна, что накатывает на него всякий раз при воспоминании о Китти, делает ее неприкосновенной.

Рядом хрустнула ветка, и Тревис автоматически схватил ружье.

– Это я… – прозвучал знакомый голос Джона Райта. – Не стреляй.

– …а какого черта ты подкрадываешься в сумерках? – проворчал Тревис, пока одноглазый ветеран усаживался рядом. – Все в отряде начеку, кругом полно Ребов.

– Да уж, в этих горах так и кишат конфедераты.

– Тебе не очень-то нравится прозвище Ребы, верно? – заметил Тревис, давно обративший на это внимание.

– А что значит Реб? – небрежно пожал плечами Джон. – Человек, протестующий против чего-то и поднявший мятеж? Но ведь каждому из нас приходится против чего-то протестовать – такова жизнь! И разве мы такие уж разные? Вот, к примеру, убьют нас с тобой нынче ночью – и чем мы будем отличаться от южан?

– Да уж, Джон, весельчак из тебя не вышел.

– Ас чего мне веселиться? Ты сам-то слышал новости? Завтра на рассвете мы атакуем Брэгга. У него невыгодная позиция, да и числом мы его превосходим, но все равно поляжет в бою немало. Вот я и думаю: готов отдать концы и отойти в мир иной или нет?

– Куда отойти? – горько рассмеялся Тревис. – Есть ли он вообще, этот мир иной? Джон, да ведь я только что сидел и думал о том же самом! Когда кончится последний бой, куда мы попадем? Только не корми меня баснями про небеса и ад, я все равно в них не верю!

– Я сам не раз сомневался в этом, Колтрейн, но тебе скажу вот что: если нет ни рая, ни ада, ради чего вся эта каша? Ну, взять хотя бы нашу войну! Какая разница, за кого воевать, если в итоге окажемся все вместе – и правые, и неправые? Нет, у меня в башке такое не укладывается, как ни крути.

– Стало быть, ты веришь в Бога.

– Если ты ни во что не веришь, зачем вообще суетиться и жить? К примеру, взять хотя бы завтрашний бой. Мне вовсе не хочется сложить там голову. Но, по крайней мере, я могу думать, что такой конец станет всего лишь началом, что Он примет меня на небесах и дарует вечную жизнь.

Тревис вытащил из кармана сигару и подозрительно понюхал. Так и есть, отсырела. Он брезгливо отшвырнул ее подальше.

– Вот уж не думал, что ты настолько религиозный человек, Джон. Всегда считал тебя таким же сорвиголовой, как я сам.

– Плохо же ты меня знаешь. Может, нам стоит почаще бывать вместе, тогда я смогу поверить, что ты любишь мою малышку.

– Люблю твою малышку?! – Тревис чуть не подавился. – Это Китти, что ли? Нет уж, послушай, что я скажу! Я в жизни не любил ни одну женщину. Ну да, она довольно смазлива, и мне нравилось на нее смотреть, но любить?

– Китти верит в Бога, – невозмутимо продолжал Джон.

– Вот как?

– Да. Мы частенько посиживали в лесу у костра и читали друг другу Библию. А потом болтали обо всем: о Боге и небесах, о жизни и смерти. Китти относилась ко всему этому всерьез, я знаю точно. И хотя характерец у нее такой, что может довести до белого каления любого, душа – самая чистая.

– Это еще как посмотреть, – запальчиво возразил Тревис. – Похоже, ты забыл, что меня-то она предала.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, потому что она поступала в соответствии со своей верой. И ни в чем ее не виню. Я сам учил малышку до конца стоять за то, во что веришь. Похоже, ты, парень, забыл, что повлек ее за собой против воли – разве она об этом просила? Представляю, как Китти на тебя злилась, – и Джон самодовольно хмыкнул. – О, это еще та штучка! Не завидую тому, кто отважится стать ей мужем. Скучать ему не придется, это точно!

Тревиса снова окатила горячая волна, от которой кровь толчками запульсировала в паху, и он подумал, что целиком согласен с последним утверждением Джона, но предпочел внешне остаться равнодушным, пробормотав:

– Она, поди, давным-давно вышла замуж за того Реба, про которого прожужжала мне все уши. Сидит, наверное, в уютном гнездышке где-нибудь в Северной Каролине и ждет его с победой домой.

– Нет. Она не вышла замуж за Натана.

Тревис изумленно уставился в сумерки, скрывавшие лицо одноглазого человека, сидевшего рядом.

– Да ты-то откуда знаешь? Ты же не был дома с начала войны! Сам мне об этом говорил.

– Энди получил письмо от матери. До их краев дошли слухи, что Энди присягнул Союзу. Местные жители в отместку сожгли их дом, а мать живет теперь у родни.

Тревису было вовсе не интересно знать о последствиях присяги на верность Союзу, которую дал Энди. Колтрейну не терпелось выслушать в подробностях все, что написала мать Энди о судьбе Китти. Однако он и виду не подал, что это его интересует, опасаясь насмешек Джона. Он сидел молча, выжидая, что скажет старик дальше.

– Как называется та гора, которую завтра будем штурмовать?

– Вроде бы Сторожевая. Разве это имеет значение?

– Ну, – невозмутимо протянул Джон, – коли мне суждено помереть, я бы хотел по крайней мере знать, как зовется это место.

– Вот и спроси об этом своего Бога, когда явишься к нему на небеса, – язвительно посоветовал Тревис.

– Ну что ж, и спрошу. Даже волос не падет с человеческой головы без Его воли.

– Это еще что за чушь?

– Это означает, что созданная Им Вселенная подвластна Ему настолько, что даже волос не падает с твоей головы без Его воли и Его ведома.

Молчание. Временами кое-кто из солдат беспокойно ворочался во сне, мучаясь несварением желудка – вот уже не одну неделю отряд сидел на дурной пище. С провиантом было туго. У Тревиса самого постоянно бурчало в желудке. Он вспомнил об остатках сухого пайка, припрятанных в седельной сумке: огрызок твердого, как камень, сухаря, произведенного в Бостоне. Солдаты шутили над заботливо проставленным на каждом сухаре фирменным клеймом, что его следует читать: «До Рождества Христова». Правда, если удавалось с вечера размочить эти сухари в холодной воде, а утром поджарить на сале, они становились вполне съедобными.

Но тут его мысли опять вернулись к Китти. Джон явно что-то недоговаривал.

– Думаю, нам позарез надо взять ту гору, – продолжал бурчать старик. – Похоже, там у Брэгга окопалось не так-то много конфедератов. А с нашей стороны воюют армия Потомака и армия Теннесси, да наш отряд в придачу! Ребята у генерала Томаса так и рвутся пустить южанам кровь – никак не могут забыть, как в прошлом бою они издевались над солдатами Шермана и Хукера.