Таким образом, я переплыл море, имея от роду 10 лет. Изгнанником прибыл я в Нормандию, никем не знаемый и никого не знал сам. Как Иосиф в Египте, я услышал язык,[163] которого не понимал.[164] Но благодаря твоему милосердию я встретил у чужеземцев все ласки и дружбу, какие только мог пожелать.

Преподобный Майниер, аббат Утического монастыря,[165] принял меня в монашество на одиннадцатом году моей жизни и 22 сентября постриг меня по обычаю клириков. Он заменил мое англосаксонское имя, казавшееся варварским для духа нормандцев,[166] именем Виталия, заимствовав его у одного из спутников мученика св. Маврикия, память которого праздновалась в тот день. Благодаря Твоему, Господи, милосердию, я оставался в этом монастыре 56 лет; меня любили и чтили там свыше моих заслуг все мои братия и соотечественники. Перенося жар, холод и дневные труды, я работал вместе со своими служителями в вертограде Сорека; и при Твоем правосудии ожидаю с уверенностью обещанный Тобою денарий. Я почитал как своих отцов и господ, так как они были Твоими наместниками, шестерых аббатов: Майниера, Серлона, Рожера и Гверина, Ричарда и Райнульфа: они правили по закону Утическим монастырем, они постоянно бодрствовали, как бы на них лежала ответственность за меня и за других, они искусно распоряжались внутри и извне и на Твоих глазах и с Твоею помощью снабжали нас всем необходимым. Мне было 16 лет, когда 15 марта, по предложению только что избранного Серлона, Гизельберт, епископ Лизьё, посвятил меня в под-диаконы. После, через 2 года, Серлон, сделавшись епископом города Сесс,[167] рукоположил меня диаконом. В этом чине я служил Тебе от всего сердца 15 лет. По достижении мною 33-летнего возраста архиепископ Вильгельм возложил на меня в Руане 21 декабря бремя священства и со мною посвятил 244 диакона и 120 священников, вместе с которыми я приблизился к Твоему священному алтарю, воодушевленный Святым Духом. Вот уже 34 года, как я верно отправляю свою священную службу с полною душевною радостью.

Таким образом, Господи Боже, Ты, Который меня сотворил и наделил жизнью, Ты осыпал меня своими дарами во всех званиях, которые были возложены на меня; мои годы были, по правде, посвящены службе Тебе. Повсюду, куда Ты меня ни проводил, я был любим не по своим заслугам, но по действию Твоей благости. За все такие благодеяния, о нежнейший Отец, я приношу Тебе благодарения, восхваляю и благословляю Тебя от всего сердца. Со слезами на глазах я молю Тебя простить мне мои бесчисленные прегрешения. Пощади меня, Господи, пощади и не покрой меня стыдом! Сообразно с своею неисчерпаемою благостью, преклони взор Твой на дело Твоих рук; прости мне прегрешения и сотри нечистоту моей души. Дай мне добрую волю к продолжению службы Твоей и достаточные силы против ухищрений коварного сатаны, пока не приобрету наследства вечного спасения. И того, что я прошу у Тебя, о Боже всеблагий, в эту минуту для себя, я желаю также и для своих друзей и благодетелей; я обращаюсь к Тебе с тою же мольбою за всех верных по распоряжению Твоего промысла. Но наших заслуг недостаточно для приобретения вечных благ, к которому устремлены все желания людей благочестивых, о Господи Боже, Отче всемогущий, творец и вождь ангелов, истинная надежда и вечное блаженство праведных! Потому да поможет нам преславное заступничество святой Марии, Девы-Матери, и всех святых, и Господь наш Иисус Христос, Искупитель всех людей, который живет и царствует с Тобою как Бог в единстве Святого Духа отныне и во веки веков! Аминь.[168]

Прежде чем мир успел коснуться этого ребенка, он, подобно Самуилу, был вверен Церкви, чтобы спасительная дисциплина овладела его еще нежным сердцем; и, действительно, опираясь на этот прочный фундамент, он возрастал умом и годами, с каждым днем счастливо преуспевая в добродетели.

…Но хотя подобный ангелу молодой Доминик легко постигал человеческие науки, он тем не менее не был восхищен ими, ибо тщательно искал в них премудрости Божией, т. е. Христа. И, действительно, ни один из профессоров не сообщил ничего о ней людям, ни один из царей мира сего не познал ее. А потому, чтобы не истратить на бесполезные труды цвет и силу своей юности и чтоб утолить мучащую его жажду, он стал черпать из глубин богословия. Взывая ко Христу и молясь Ему в истине Отца, он открыл свое сердце науке бессмертия, а свои уши — учителям Священного Писания. Это божественное слово показалось ему необычайно сладостным, и он воспринял его с такой жадностью, исполненный таких горячих желаний, что в течение четырех лет учения он проводил ночи почти без сна, посвящая занятиям время отдыха. Чтобы достигнуть большего целомудрия и с большим достоинством пить из этого источника мудрости, он в течение десяти лет воздерживался от вина. Странное и приятное зрелище являл собой этот человек, который немного еще прожил на свете, но зрелостью мыслей и силой характера подобен был старцу. Чуждый удовольствиям, свойственным его возрасту, он искал только справедливости; стараясь не тратить бесплодно времени, он предпочитал бесполезным блужданиям лоно Матери Церкви, святую тишину дарохранилищ, и вся его жизнь проходила между усердной молитвой и не менее усердной работой. Бог вознаградил его за горячую любовь, с которой он хранил Его заповеди, и даровал ему дух премудрости и разума, благодаря которому он решал самые трудные вопросы.[169]

1. Известно, что биографии были наиболее популярным наставительным чтением в средние века. Почему?

2. Можете ли вы выделить из приведенных биографий черты средневекового педагогического идеала вообще и черты педагогических идеалов

3. Сопоставьте приведенные здесь биографии с «Исповедью» Аврелия Августина (М., 1991).

4. Напишите развернутую автобиографию и постарайтесь определить глубинные отличия (и, может быть, сходства) самой логики ее построения в сравнении с изученными в этой книге (а не только путем анализа в различии содержания получаемого образования).

Наша книга посвящена в основном христианской средневековой педагогике, в большей степени латинской традиции, но также и греческой, сирийской, коптской и другим. Однако мы не можем забывать, что весь период средневековья эти традиции взаимодействовали еще с двумя весьма сильными течениями в педагогической мысли и практике того времени — с иудаистским и мусульманским. После рассеяния евреев в результате поражения их вооруженной борьбы с римлянами, захватившими в I в. всю Палестину, после восстаний и войны II в. еврейские поселенцы распространились по территории обжитого и цивилизованного мира. Большие или малые еврейские религиозные общины сложились в каждом городе Европы. Они вели обособленную жизнь, соблюдая свои обычаи и обряды, испытывая на себе ненависть и христиан, и мусульман. Изучение иудаистской традиции было поставлено в ранг наиважнейшего для сохранения всего народа дела. Обучение, воспитание, наставление, передача знаний рассматривались онтологически, как скрепы, сцепляющие весь порядок мироздания. Продолжение в том или ином роде, семье изучения национального наследия, приумножение знаний о мире и обществе становились долгом и обязанностью. Учеба не рассматривалась прежде всего в качестве подготовки к какой-либо деятельности, она являлась фактором исторического процесса. Бедствия и гонения в средние века еврейские богословы объясняли подчас недостатками в изучении Торы, каковое приравнивалось к молитве. "Лучше пожертвовать на обучение юношей Торе, чем на синагогу", — говорили еврейские раввины.