СТИХ ОБ УПАДКЕ УЧЕНОСТИ XII в Увы, увы учение — Для всех теперь мучение: К наукам нет почтения, Забавам — предпочтение! Мальчишки малолетние Упрямы все заметнее, Злонравствуют, строптивятся И мудрости противятся. В былые годы оные Достойные ученые, Давно седоголовые, Впивали знанья новые; А нынче все мальчишками Спешат расстаться с книжками, Учить спешат, горячие, Слепцов ведут, незрячие, Птенцы — взлетают юными, Ослы — бряцают струнами, Быки — в дворцах бесчинствуют, Горячим — все холодное, Соленым стало пресное, Бездельем — дело честное; И все, что днесь сбывается, С путей своих сбивается! А мужики — воинствуют. Где новые Григории? В кабацкой консистории! Где Киприаны новые? Вершат дела грошовые! Где Августин? За кружкою! Где Бенедикт? С подружкою! В таверне разминаются, Пред чернью распинаются, Что Марфа — благодольная, Мария — хлебосольная, Что Лия — чревом праздная, Рахиль — слепообразная, Катон131 их стал гулякою, Забыв про строгость всякую, Лукреция — блудницею, Гулящею девицею. Что прежде было мерзостно, Теперь кичится дерзостно; Пусть это размышление Нам будет в поучение, — Да будем же готовы мы Предстать суду суровому, Предстать судье неложному В решеньях непреложному! ЛЮБОВЬ К ФИЛОЛОГИИ О возлюбленной моей день и ночь мечтаю, — всем красавицам ее я предпочитаю. Лишь о ней одной пишу, лишь о ней читаю. Никогда рассудок мой с ней не расстается; окрыленный ею дух к небесам взовьется. Филологией моя милая зовется. Я взираю на нее восхищенным взором. Грамматическим мы с ней заняты разбором. И меж нами никогда места нет раздорам. Смог я мудрости веков с нею причаститься. Дорога мне у нее каждая вещица: суффикс, префикс ли, падеж, флексия, частица. Молвит юноша: "Люблю!" — полон умиленья, А для нас «любить» — глагол первого спряженья. Ну, а эти «я» и «ты» — два местоименья. Можно песни сочинять о прекрасной даме, можно прозой говорить или же стихами, но при этом надо быть в дружбе с падежами! РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСНЯ ШКОЛЯРОВ СВОЕМУ УЧИТЕЛЮ Муж, в науках преуспевший, безраздельно овладевший высшей мудростью веков, силой знания волшебной, — восприми сей гимн хвалебный от своих учеников! Средь жрецов науки славных нет тебе на свете равных, наш возлюбленный декан! Ты могуч и благороден, сердцем чист, душой свободен, гордой мыслью — великан! Всех искусней в красноречье, обрати свою к нам речь и наш рассудок просвети! Помоги благим советом цели нам достичь на этом нами избранном пути. Снова близится полночный час, как Девой непорочной был Господень Сын рожден, смерть и муку победивший, в злобном мире утвердивший милосердия закон. Так пускай горит над всеми свет, зажженный в Вифлееме, под один скликая кров из мирского океана многомудрого декана и беспутных школяров! ФЛОРА И ФИЛИДА132 В час, когда сползла с земли снежная хламида, и вернула нам весну добрая планида, и запели соловьи, как свирель Давида, — пробудились на заре Флора и Филида. Две подружки, две сестры приоткрыли глазки. А кругом цвела весна, как в волшебной сказке. Расточал веселый май радужные краски, полный света и любви, радости и ласки. В поле девушки пошли, чтоб в уединеньи полной грудью воспринять жизни пробужденье. В лад стучали их сердца в дружном единеньи, устремляя к небесам песнь благодаренья, Ах, Филида хороша! Ах, прекрасна Флора! Упоительный нектар для души и взора. Улыбалась им светло юная Аврора… Вдруг затеяли они нечто вроде спора. Меж подружками и впрямь спор возник горячий. Озадачили себя девушки задачей: кто искуснее в любви, награжден удачей — рыцарь, воин удалой иль школяр бродячий? Да, не легкий задают девушки вопросец (он, пожалуй, бы смутил и порфироносиц133), две морщинки пролегли возле переносиц; кто желаннее: студент или крестоносец? "Ах, — Филида говорит, — сложно мир устроен: нас оружием своим защищает воин. Как он горд, как справедлив, как красив, как строен и поэтому любви девичьей достоин!" Тут подружке дорогой Флора возражает: "Выбор твой меня — увы! — просто поражает. Бедным людям из-за войн голод угрожает. Ведь не зря повсюду жизнь страшно дорожает. Распроклятая война хуже всякой муки: разорение и смерть, годы злой разлуки. Ах, дружок! В людской крови — рыцарские руки. Нет! Куда милей студент — честный жрец науки!" Тут Филида говорит: "Дорогая Флора, рыцарь мой не заслужил твоего укора, Ну, а кто избранник твой? Пьяница! Обжора! Брр! Избавь тебя Господь от сего позора! — Чтят бродяги-школяры бредни Эпикура134. Голодранцам дорога собственная шкура, Бочек пива и вина алчет их натура. Ах! Ваганта полюбить может только дура. Или по сердцу тебе эти вертопрахи — недоучки, болтуны, беглые монахи? Молью трачены штаны, продраны рубахи… я бы лучше предпочла помереть на плахе. Что касается любви, тут не жди проворства, Не способствуют страстям пьянство и обжорство, Все их пылкие слова — лишь одно притворство. Плоть не стоит ничего, если сердце черство. Ну, а рыцарь не охоч до гульбы трактирной, Плоть он не обременил грузом пищи жирной, Он иной утехой сыт — битвою турнирной, и всю ночь готов не спать внемля песни лирной". Флора молвила в ответ: "Ты права, подружка, что для рыцарей — турнир, то для них — пирушка. Шпага рыцарю нужна, а студенту — кружка. Для одних война разор, для других — кормушка. Хоть подвыпивший студент часто озорует, он чужого не берет, сроду не ворует. Мед, и пиво, и вино Бог ему дарует: жизнь дается только раз, пусть, мол, попирует! Там, в харчевне, на столах кушаний навалом! Правда, смолоду школяр обрастает салом, но не выглядит зато хмурым и усталым, и горяч он, не в пример неким самохвалам! Проку я не вижу в том, что твой рыцарь тощий удивительно похож на живые мощи135. В изможденных телесах нет любовной мощи. Так что глупо с ним ходить в глубь зеленой рощи. Он, в святой любви клянясь, в грудь себя ударит, но колечка никогда милой не подарит, потому что рыцарь твой — скопидом и скаред. А школяр свое добро мигом разбазарит! Но, послушай, милый друг, — продолжала Флора, — мы до вечера, видать, не окончим спора, И поскольку нам любовь — верная опора, то, я думаю, Амур нас рассудит скоро", Поскакали в тот же миг, не тая обиды, две подружки, две сестры, две богини с виду, Флора скачет на коне, на осле — Филида. И рассудит их Амур лучше, чем Фемида. Находились целый день девушки в дороге, оказавшись наконец в царственном чертоге, Свадьбу светлую свою там справляли боги. и Юпитер их встречал прямо на пороге. Вот в какие довелось им пробраться сферы: у Юноны побывать, также у Цереры, Приглашали их к столу боги-кавалеры. Бахус первый свой бокал выпил в честь Венеры. Там не выглядел никто скучным и понурым. Каждый был весельчаком, каждый — балагуром. И амурчики, кружась над самим Амуром, улыбались нашим двум девам белокурым. И тогда сказал Амур: "Боги и богини! Чтобы нам не оставлять девушек в кручине, разрешить нелегкий спор вам придется ныне. Впрочем, спор-то их возник по простой причине. Ждут красавицы от нас точного ответа: кто достойнее любви, ласки и привета — грозный рыцарь, что мечом покорил полсвета, или бесприютный сын университета? Ну, так вот вам мой ответ, дорогие дети: по законам естества надо жить на свете, плоть и дух не изнурять, сидя на диете, чтобы к немощной тоске не попасться в сети. Кто, скажите, в кабаках нынче верховодит, веселится, но притом с книгой дружбу водит и, в согласье с естеством, зря не колобродит? Значит, рыцаря студент явно превосходит!" Убедили наших дев эти аргументы, Раздались со всех сторон тут аплодисменты, Стяги пестрые взвились, запестрели ленты, Так пускай во все века вернутьсяПоэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов I Пер. Л. Гинзбурга. М., 1974. С. 431–433, 440–442, 447–448, 451–452, 460–466; Памятники средневековой латинской литературы Х-Х11 вв. / Пер. с лат. МЛ. Гаспарова. М., 1972. С. 517–518. |
