Говоря об этом, Златоуст переосмысливает идею Платона о воспитании граждан как важнейшей предпосылке создания идеального полиса. Для Златоуста не полис уподобляется личности, а личность — полису. Таким образом, каждая личность составляет целый особый мир: индивидуализм и психологизм поздней античности здесь проявляются очень рельефно.

Вместе с тем такое «политическое» восприятие индивида дает возможность обсуждать технологию воспитания так же систематически, как античные авторы (Платон, Аристотель) обсуждали вопросы государственного устройства. И здесь Златоуст выступает отдаленным предшественником педагогики нового времени.

В целом можно сказать, что педагогические взгляды Златоуста представляют собой синтез древневосточной (точнее, библейской) и античной традиций воспитания. От Древнего Востока идет непосредственность педагогического действия, назидательность, акцент на воле и чувствах, восприятие ребенка как незавершенного взрослого (столь характерное вообще для средневековой цивилизации), от античности — систематичность, склонность к анализу, отношение к воспитанию как к самостоятельной области человеческой деятельности, интерес к упражнению и соревнованию, обостренное внимание к технике педагогического действия. Несомненно, речь идет не о механическом соединении традиций, а об их творческом синтезе.

Сама концепция Златоуста, конечно, далеко не безупречна с точки зрения практической педагогики любой эпохи. Вместе с тем ее отличают оптимизм, конкретность, живое ощущение ребенка и ответственности воспитателя, наконец, подлинная любовь к самому искусству воспитания.

…Размысли о любомудрии этого дивного мужа,[36] как он, пользуясь столь великой помощью свыше и видя возрастание своего имущества, то есть стад, имея такое число детей, не стал заниматься строением красивых зданий, покупкой полей и селений, которых было бы довольно для раздела детям. А за этим и тому подобным как гоняются наши современники! Иной, имея и одного сына, старается собрать тысячи талантов золота, покупает земли, строит великолепные здания. …Или не знаешь, что[37] больше, чем ты, печется о твоем сыне, а ты, думая иметь о нем наибольшее попечение, стараешься между тем устроить для него повод к тому, чтобы погубить его душу? Или не знаешь, что юность и сама по себе слаба и удобопреклонна ко злу, а когда получит еще большее богатство, то еще стремительнее увлекается ко всему худому? Как огонь, нашедши горючее вещество, производит сильнейшее пламя, так и юность, получив кучу денег, как удобовозгораемое вещество, возжигает такое пламя, что вся душа юноши воспламеняется. Такой юноша может ли думать о целомудрии, убегать невоздержания, предпринимать какие-либо подвиги добродетели, или что-либо другое духовное? …Худые навыки, усиливаясь с течением времени, производят такой вред, что люди, однажды предавшись разврату, уже не могут покориться никакому убеждению и, как пленники, влекутся туда, куда направляет их дьявол. Он, наконец, управляет ими и делает те гибельные внушения, которым юноши с удовольствием следуют, имея в виду только настоящее услаждение и не думая о скорбях в будущем. Итак, умоляю вас, подавайте руку[38] детям, чтобы за их поступки и нам не подвергнуться наказанию. Разве не знаете, что потерпел старец Илий, не исправлявший надлежащим образом недостатки своих детей (1 Цар. 4, 18)? Когда болезнь требует разреза, а врач хочет излечить ее какою-нибудь мазью, то болезнь может сделаться неизлечимой, потому что не употреблено соответствующего врачевства. Подобным образом и тот старец, вместо того чтобы действовать на своих детей мерами, соответственными их поступкам, допускал излишнюю кротость. Потому и сам вместе с ними подвергся наказанию.

Беседа 66

Итак, не будем заботиться о том, чтобы собирать богатство и оставить его детям, будем научать их добродетели и испрашивать им благословение от Бога. Вот это, именно это — величайшее сокровище, неизреченное, неоскудевающее богатство, с каждым днем приносящее все большее богатство. Нет ничего равного добродетели, нет ничего могущественнее ее. …Будем все иметь это в виду и так наставлять наших детей, чтобы предпочитали добродетель всему другому, а обилие богатства считали за ничто. Оно, оно-то часто и бывает препятствием к добродетели, когда юноша не умеет надлежащим образом пользоваться богатством. …Молодые люди, когда получают большое богатство, вследствие того, что не хотят надлежащим образом пользоваться им, сами себя низвергают в явную опасность, собирая себе через это богатство бремя грехов.

Иоанн Златоуст. Творения I Пер. с греч. Кн. 2. СПб., 1898. Т. 4. С. 636–644, 712–713.

Но что те, которые родили,[39] воспитали, каждый день молятся о том, чтобы видеть детей счастливее самих себя, и для этого делают и терпят все, — что и они как бы от какого опьянения вдруг переменяются и скорбят, когда дети их обращаются к любомудрию: вот этому более всего я удивляюсь, и это считаю достаточным доказательством всеобщей испорченности. <…>

Посему я… обращусь к тем, которые особенно заботятся о детях или, лучше, должны бы заботиться, но совсем не заботятся, с речью тихою и весьма кроткою, и попрошу их не сердиться и не досадовать, если кто скажет, что он лучше их самих знает, что полезно их детям. Родить сына — мало для того, чтобы родивший уже и научил полезному рожденного им; рождение, конечно, много содействует любви к рожденному; но чтобы точно знать, что полезно ему, для этого недостаточно только родить и любить. <…>

Если о твоем сыне кто-нибудь, пришедши, скажет, что он, презрев отцовское богатство, отринув житейский блеск и став выше мирских надежд, удалился в пустыню и оделся в ветхую и худую одежду, то все тотчас сбегутся и станут удивляться и восхвалять его за величие души. <…>

Тот, кто в отношении к другим столь тих и кроток31, что никому не подает повода к неудовольствию, тем более будет оказывать великое почтение отцу и станет угождать ему гораздо более теперь,[40] чем когда бы достиг мирской власти. <…>

Ибо немалая награда ожидает нас за почтение к родителям; нам заповедано чтить их, как владык (Сир. 3, 7), угождать им и словом, и делом, если это не будет во вред благочестию. <…>

Слово 3-е. К верующему отцу

…Нерадение о детях больше всех грехов и доходит до самого верха нечестия. <…>

Ибо жестокость варваров доводит только до рабства, до опустошения и пленения отечества и вообще до бедствий телесных; а вы порабощаете самую душу и, связав ее, как какую-нибудь пленницу, передаете таким образом лукавым и свирепым демонам и их страстям. Именно это, а не другое что делаете вы, когда и сами не внушаете[41] ничего духовного, и другим делать это не позволяете. <…>

Бог… имеет великое промышление о воспитании детей. Для этого Он и вложил такое влечение в природу родителей, чтобы поставить их как бы в неизбежную необходимость заботиться о детях.

…Бог крепко и тесно связал нас с ними. Он не только детей злых в отношении к родителям наказывает, а к добрым благоволит, но точно так же поступает и с родителями, тяжко наказывая не радящих о детях, а попечительных удостоивая почестей и похвал. …Нет нам извинения, когда дети у нас развратны (1 Тим. 3, 4, 5). И совершенно справедливо! Потому что если бы порочность в людях была от природы, то иной имел бы право прибегать к извинению, но так как мы бываем и худы и хороши по свободной воле, то какое благовидное оправдание может представить допустивший до развращения и порочности,[42] любимого им больше всего? То ли, что не хотел сделать его честным? Но ни один раз отец не скажет этого, потому что сама природа настоятельно и непрерывно побуждает его к тому. Или то, что не мог? Но и этого нельзя сказать, потому что многое — и то, что он взял сына[43] еще в нежном возрасте, и то, что ему первому и одному только вручена власть над ним, и то, что он постоянно имел его при себе, — делает для него воспитание[44] легким и удобным. Таким образом, развращение детей происходит не от чего другого, как от безумной привязанности[45] к житейскому: обращая внимание только на это одно и ничего не желая считать выше этого, они необходимо уже не радеют о детях с их душою. О таких отцах я сказал бы (и никто пусть не приписывает этих слов гневу), что они хуже даже детоубийц. Те отделяют тело от души, а эти то и другую вместе ввергают в огонь геенский. Той смерти подвергнуться неизбежно по естественной необходимости, а этой можно было бы и избежать, если бы не довела до нее беспечность отцов. <…>