Тим молча повернулся и вышел из здания.

Пру нахмурилась. Она меня не убьет. Плохой выбор слов, учитывая недавнюю встречу с похоронной процессией и чувства, вызванные этим печальным зрелищем. Закрыв глаза, она отпила из кружки. У воды был слабый металлический привкус, и пахла она отвратительно. Скривившись, Пруденс вновь поднесла кружку к губам и сделала еще один глоток, решив отнестись к воде как к лекарству, чем та в сущности и являлась.

Выйдя на улицу, она увидела, что Тим шагает по грязной тропе назад к взятой ими напрокат коляске. Плечи его поникли, что было совсем на него непохоже.

Пруденс встревожилась. Похоже, вид похорон подействовал на него сильнее, чем она думала. Когда она подошла к нему, он был занят тем, что осматривал колеса, проверяя, не слишком ли много на них налипло грязи. Она легонько коснулась его плеча.

– Тим, ты в порядке?

Он отпрянул, словно обжегшись, и, не поднимая головы, сделал ей знак рукой, чтобы она отошла.

– Ты забыла, Пру, – произнес он ворчливо, – что не я прибыл сюда на воды.

– Мне кажется, они нужны тебе больше, чем ты думаешь, Тимоти Маргрейв, – нежно упрекнула она его.

– Милая Пру всегда в заботах о других, перенося без жалоб собственные страдания, – голос Тима дрожал.

– Тебя расстроило зрелище похорон? – спросила она мягко.

Он покачал головой.

– Нет! – Короткое слово прозвучало, как клятва. – Нет!

– Тогда что? – На мгновение ее поднятая рука застыла над рукавом его сюртука.

Ее прикосновение вызвало бурный поток объяснений:

– Мальчик! Это был мальчик! Я вполне мог его убить, когда он так внезапно упал прямо перед лошадью.

Из груди у него вырвалось рыдание. Он вновь повернулся к ней спиной, и плечи его затряслись. Наконец-то столь долго сдерживаемые слезы выплеснулись наружу.

– Знаю. – Она нежно погладила его по спине. – Я знаю, знаю.

Он рывком обернулся и попал в ее объятия. Его голова опустилась ей на плечо, и она почувствовала сквозь тонкую ткань платья горячее влажное тепло. Его слезы разрывали ей сердце. Она опять погладила его по спине. По волосам. Она зашептала какие-то нежные слова в стремлении его успокоить, понимая, что он плачет не о мальчике, упавшем на мостовую и ободравшем себе коленку, а о сыне, который никогда не будет переходить никаких улиц, о сыне, чьи коленки он никогда не сможет, отряхнув от пыли, поцеловать, чтобы все быстрее зажило. Она не выпускала его из своих объятий, пока он наконец не испустил тяжкий вздох и не поднял голову.

Она думала, что сейчас он вытрет с лица слезы и высморкается. У нее и в мыслях не было, что он ее поцелует.

Жаркий, требовательный, соленый поцелуй Тимоти был таким же влажным, бурным, необузданным, как и недавний поток слез. Казалось, целуя ее, он черпает в ней силы. Пруденс не могла отказать ему в поцелуе, хотя никакой радости ей этот поцелуй не доставлял. В поцелуе Тимоти не было любви, в нем были лишь горечь и печаль. Наконец Тим оторвал от ее губ свои, и, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, Пруденс на мгновение припала к его плечу. Затем она подняла голову, сделала шаг назад и повернулась к Тиму спиной. Ей было ясно, что еще одного такого поцелуя она не вынесет. Подобными поцелуями он вполне мог вытянуть из нее не только последние силы, но и саму жизнь.

Снова пошел дождь. Он прогнал их от источника Святой Анны, избавив от новых поцелуев, новых прикосновений и новых душевных мук. Когда они подъехали к пансиону, Пруденс, промокшая до нитки, тут же ринулась к себе наверх, а Тимоти, не заходя, отправился в коляске в читальню Доналдсона за оставшейся там миссис Мур.

Оказавшись в своей комнате, где воздух был насыщен запахом роз, Пруденс наконец-то почувствовала себя в безопасности. Ничто не Могло дать ей большего утешения в этот серый дождливый день, чем нежные краски и тонкий аромат присланных Чарльзом Рэмси роз. Они уже начали распускаться, словно робко открывали свои лица, чтобы дать ей возможность как следует их рассмотреть. Каждый раз, когда взгляд падал на розы, ей вспоминались минуты, которые она провела с тем, кто их прислал. Глядя на них, она не могла отрицать, что ее чувство к Рэмси расцветает, как эти розы.

Ей страстно хотелось, чтобы сейчас рядом с ней был кто-то, кому она могла бы рассказать о своей дилемме. И первым при мысли об этом ей пришел на ум Рэмси, а не Грейс. Грейс непременно вытянула бы из нее даже то, чем она еще была не готова поделиться. И конечно же, Грейс передала бы все ее секреты своему мужу. Роза в данный момент тоже не годилась на роль конфидантки, хотя ей можно было бы, разумеется, рассказать обо всем без утайки. Но Розе хватало сейчас и собственных горестей, и было бы неприлично обременять ее еще и чужими. Легкомысленный Рэмси тоже переживал не лучшие времена, хотя он и подумал о том, чтобы прислать ей розы, которые в сущности не мог себе позволить. К сожалению, к Рэмси она не могла обратиться. Итак, оставалось только одно. Вздохнув, Пруденс села за стол и занялась составлением письменных запросов в ответ на газетные объявления с предложением работы, черпая мужество в нежном аромате стоявших перед ней в вазе роз.

Дождь не прекратился и на следующий день.

Чарльз поднялся с молитвенного коврика, на котором сидел, скрестив ноги и слушая шум дождя. Голова его была слишком занята проблемой, как раздобыть денег, чтобы он мог расслабиться и полностью сосредоточиться на медитации. В дверь позвонили, и Джаретт, паренек, которого он нанял в помощники, бросился открывать. В следующий момент дверь распахнулась и взору Чарльза предстала Роза Торгуд. Возможная спасительница или вестница окончательного крушения всех его надежд?

Ну что ж, со вздохом подумал Чарльз, скоро он это узнает.

Мокрые зонты и ноги под ними были в эти дни привычным зрелищем в узком помещении, снятом Чарльзом на Кент-стрит в Норт-лейнз. Одни приходили лишь поглазеть на выставленные здесь сокровища, другие с энтузиазмом кое-что отбирали, чтобы затем, несомненно, с равным энтузиазмом игнорировать предъявленные им счета. Рэмси отчаянно нуждался в деньгах. В скором времени ему предстояло платить за аренду, да и Джаретт не получал своего жалования уже две недели. Чарльз молил небеса о чуде. Он медитировал в ожидании ответа на свои молитвы. И усиленно расхваливал свой товар везде, где бы ни появлялся.

Роза Торгуд с шумом сложила свой зонт, так, что дождевые капли полетели во все стороны, и протянула его Джаретту. После чего с самоуверенным видом и необычной для такой крупной женщины грацией двинулась вперед по проходу, по обе стороны которого высились пронумерованные ящики и коробки. Время от времени она подносила к глазам лорнет, чтобы получше рассмотреть какую-нибудь приглянувшуюся ей скульптуру или рисунок на том или ином ковре.

Роза Торгуд пришла в сопровождении какой-то женщины, лицо которой скрывали поля ее капора. Она сняла с себя длинный плащ и протянула его Джаретту. Чарльз уже собирался отпустить паренька, но теперь, с приводом Розы Торгуд, об этом не могло быть и речи. Джаретту придется носить, разворачивать и вновь убирать сложенные ковры, если она надумает подобрать себе что-нибудь для полов.

Женщина в капоре подняла голову и протянула руки в перчатках к завязанным бантом под подбородком шелковым лентам, удерживающим намокшую шляпку у нее на голове.

Чудо из чудес – его залитая лунным светом богиня!

– Мисс Стэнхоуп!

Огромная радость, которую Чарльз почувствовал при виде Пруденс, удивила его, как удивил и неожиданный румянец, вспыхнувший на ее щеках. Ее лицо светилось удовольствием и откровенной радостью, и этот свет, как свет маяка, мгновенно рассеял мрак в душе Чарльза. Ее внезапное появление было подарком – подаренной ему надеждой – и в день, когда он так отчаянно в этом нуждался. Она ступила в полумрак узкого пространства, в котором были заключены его сокровища, его будущее и его мечты, и там, где до того была темная пустота, засиял свет.