– Мне кажется, скоро я возненавижу самый вид обоев! – воскликнула в сердцах Роза и захлопнула каталог, который только что листала. Жалоба ее прозвучала весьма громко, и обслуживавший их клерк, заморгав, как испуганный кролик, тут же поспешил укрыться в глубине магазина в кладовке.

Пруденс витала в облаках. Она витала в облаках уже неделю, думая о Чарльзе Рэмси и проигрывая в мозгу каждый момент, проведенный в его обществе, в попытке понять, как ему удалось обвести ее вокруг пальца. Думала она и о своем кузене. Эдит прислала ей ответ на ее письмо. «Возвращайся, – умоляла она, – дети очень тяжело переживают разлуку с тобой». Джейн с Джулией обращались к ней с той же мольбой в своих посланиях, написанных без единой помарки и прямо-таки каллиграфическим почерком. Но от Тимоти не было ни строчки. Спасибо, Господи, за Розу, в который раз подумала Пруденс.

Они с Розой прекрасно поладили. В первый же день, к полному удовлетворению обеих сторон, была достигнута договоренность относительно положения Пру, ее стола и ночлега, ее жалования и ее обязанностей. И витание в облаках в круг последних явно не входило. Спасибо, Господи, за обои. Если бы не они, ей, вероятно, пришлось бы возвратиться к Тимоти, поджав хвост.

Пруденс перевернула страницу каталога, который рассматривала.

– Что вы думаете об этом? – Она показала Розе один из образцов. Обои были прекрасны: розочки, а по краям зеленые шпалеры и стелющиеся зеленые побеги.

– Чудесно, и все же образцы, которые я заказала у лорда Рэмси, были намного лучше.

Опять Рэмси!

– Да, вы правы. Роза понизила голос: – Я собираюсь отменить этот заказ.

– Отменить? Почему?

– Целовать другую женщину! Он казался мне таким приятным молодым человеком. Глядя, как он держит вашу руку, как смотрит на вас, я думала, он совсем потерял из-за вас голову.

– Понимаю. – Пруденс с силой стиснула зубы, пытаясь унять дрожь в подбородке. – Но даже если это и так, ваш заказ не имеет никакого отношения к тому, что он целует других женщин. И потом, я не имею никакого права требовать от него любви, поскольку с его стороны не было никаких обещаний, о которых я могла бы ему напомнить. Сказать по правде, моя уверенность в том, что он меня любит, основывалась на одних только догадках и предложениях. Он держался со мной весьма сдержанно. Не раз, когда я готова была совершить глупость, он меня останавливал. И теперь я понимаю почему.

Роза по-матерински обняла Пруденс за плечи.

– Несчастная мы с вами парочка, как я погляжу. Ну так как, будем и дальше сидеть и страдать вместе, Пруденс? – В глазах Розы сверкал опасный огонек. – Или забудем о всех наших горестях – мужчинах, строителях, обоях – и попытаем счастья?

– Я не понимаю…

– Не упаковать ли нам, как вы когда-то предлагали, наши вещи и не оставить ли позади все наши проблемы?

Пруденс в изумлении уставилась на Розу.

– Вы действительно хотите отправиться…

– В путешествие, – закончила Роза, – о котором мечтала Эстер. Ну так как, отряхнем прах с наших ног и двинемся в путь?

– Все это так неожиданно!

– Только не для меня. После нашего с вами разговора в банях я почти ни о чем другом и не думала. Эта мысль прочно застряла у меня в голове, не давая покоя. Китай снится мне каждую ночь. Насколько серьезным было ваше предложение насчет совместного путешествия?

В первый раз с того дня, когда она увидела Чарльза целующим другую женщину, в смехе Пруденс прозвучала искренняя радость.

– Серьезным? Дорогая Роза, я была вполне серьезна, когда делала это предложение. Когда мы едем?

Его улыбка, подумал Чарльз, с каждым днем все более становится похожей на гримасу, наподобие странной красногубой ухмылки восточных драконов, что украшали китайские фонарики у него на складе. Дракон его счастья неожиданно отрастил крылья зла, и Чарльз не понимал, как такое могло произойти.

Неделя скачек и в высшей степени примерного поведения наградила его головной болью, неподвластной никакой восточной магии, и чувством, что он, как дракон, начнет изрыгать пламя при малейшей провокации с чьей-либо стороны. И однако он не мог винить скачки в своем настроении. Погода всю неделю стояла прекрасная. Он пожал множество рук, вложив при этом в большинство из них свою визитную карточку. Одна из лошадей, на которую поставил Руперт, пришла первой. И даже с Майлзом Флетчером, вопреки его опасениям, не возникло никаких проблем. Хорошая неделя по всем показателям, и однако он не чувствовал удовлетворения. Не мог он также, как ни старался, обрести и душевный покой. Так он и сидел один на козлах, пытаясь изобразить на лице радость, которой не чувствовал.

Тоска сжимала его сердце, вызывая в голове странные фантазии, когда он наблюдал за мчавшимися по дорожкам лошадьми. Его мысли, как лошади, неслись по кругу, ни к чему не приводя и вызывая в душе раздражение. Ему представилось на миг, как он вскакивает на одну из этих чистокровных и самых быстрых лошадей, каких только можно приобрести за деньги, и мчится на ней за Пруденс Стэнхоуп. Проблема заключалась в одном: он не мог позволить себе лошадей – ни быстрых, ни медленных. И самая большая ирония состояла в том, что он сидел на козлах кареты, принадлежащей человеку, который лишил его этих быстрых, как ветер, лошадей – лишил его возможности их купить и ринуться на них в погоню за Пруденс.

Его чувства были в полном смятении. Сначала он был словно оглушенный: нечувствителен к смеху и ярким краскам, шуму и веселью, неизбежным на скачках. Затем его охватила ярость. Еще неделю назад он полагал, что Пруденс Стэнхоуп ему ближе любой другой женщины, какую он когда-либо знал. И он был уверен, что она сознает глубину его чувств к ней и в какой-то мере отвечает на них. Им вдруг овладели сомнения. Правильно ли он понял ее слова, ее жесты? Чему должно было научить его столь краткое общение с ней? И как ему примирить все то, что между ними было, с ее неожиданным отъездом? Почему судьба распорядилась так, что она уехала, не сказав ему на прощание ни слова? Да, карма ли, кисмет, но это был суровый учитель. Такой же суровый, как некая гувернантка, которая поразила его в самое сердце. Тоска и чувство полной беспомощности терзали его, не давая покоя. Колодец, в котором он черпал обычно отдохновение, казалось, окончательно высох. К концу недели Чарльз понял, что с него довольно солнца, шума, лошадей и людских толп. Как и общества его семьи. Дракон внутри него жаждал простора. Ему требовалось хоть немного побыть одному. Он должен был попытаться вновь обрести душевный покой. Возможно, оставшись наедине со своими мыслями, он сумеет понять наконец, почему Пруденс Стэнхоуп предпочла отказаться от чувства, которое расцвело между ними, как цветок лотоса. Он прибегнул ко лжи, чтобы как-то оправдать свое бегство.

– Мне придется провести целый день у себя на складе, – объявил он. – Я жду потенциального покупателя – он приезжает из Лондона на скачки. А пока буду его ждать, я займусь упаковкой вещей, которые купила у меня миссис Торгуд.

– О нет! – простонала Грейс.

– Черт бы побрал этого твоего покупателя! – сказала Аврора. – Я надеялась, мы проведем спокойный день в читальне Доналдсона. Сегодня камерный оркестр исполняет там некоторые из произведений Вивальди.

– Тебе требуется побыть одному, я прав? – спросил его Руперт, когда они на мгновение остались одни.

– Да, – признал Чарльз. – Дракон возвращается в свою пещеру залечивать раны собственным огненным дыханием. Больше всего на свете мне хочется сейчас, чтобы меня оставили в покое – оставили одного, дав мне возможность забыть, что мое сердце разбито.

– Тебе тяжело находиться рядом с нами, потому что мы пары?

– Ты поразительно догадлив, Руперт. Это причиняет мне боль. Глядя на ваши счастливые лица, я думаю, что мог бы сейчас быть так же счастлив, как и вы. – В нем вспыхнул гнев. – Как она могла уехать в Джиллингем, Ру, удовлетворять потребности человека, у которого уже есть жена?!