– Думаю, вы правы, – ответила Пруденс. Обе женщины понимали, что возражение у Тимоти вызовут, разумеется, не комнатные игры, а сам визит в дом Рэмси. Со вздохом Пруденс села за стол и принялась за ответное послание к Грейс, в котором отклоняла ее любезное предложение. Закончив, она на мгновение задумалась, глядя на стоявшую перед ней на столе вазу с цветами. Затем протянула руку и, оторвав один из бледно-розоватых бутонов, довольно ловко прикрепила его к отделанной серебром броши, которая досталась ей от матери. Ей хотелось иметь при себе напоминание о добром отношении к ней семейства Рэмси, даже если она и не могла к ним присоединиться. Приколов брошь к нагрудному карману, она отправилась завтракать.

Когда она вошла в комнату для завтраков, Тим с ней даже не поздоровался. Он держался отчужденно, и лицо его было таким же хмурым, как небо за океаном. За все то время, что миссис Мур, которую явно смущало царившее за столом тягостное молчание, рассказывала в мельчайших подробностях о приглашении Грейс Рэмси и цветах, он не проронил ни слова. Наконец почтенная дама закончила свое повествование.

– Ты желаешь пойти к Рэмси? – спросил он холодно, глядя на Пруденс поверх своей чашки, от которой поднимался пар.

– Нет, – Она отодвинула в сторону свое блюдце с недоеденным яйцом и протянула ему написанное ею Грейс послание. – Ты не мог бы так устроить, чтобы это доставили в дом Рэмси?

Тимоти быстро пробежал глазами ее письмо.

– Так ты отказываешься?!

– Да. Я собираюсь провести сегодняшнее утро в читальне Доналдсона. – Она собиралась поискать там в газетах объявления о найме на работу, но не стала распространяться об истинной цели своего визита в читальню.

К тому времени, когда их коляска была готова и стояла перед пансионом, Тим немного оттаял и завел с Пруденс разговор о каких-то пустяках. Когда же они все втроем втиснулись в коляску и бедро Пру оказалось плотно прижатым к его бедру, он опять стал самим собой.

– Мне хотелось бы, – обратился он к ней, – пока я здесь, свозить тебя к минеральному источнику. Если дождь прекратится, мы можем съездить туда сегодня днем. Ты не против?

– Нет. Спасибо за приглашение. Это весьма любезно с твоей стороны.

Однако в глубине души она сомневалась, что его предложение было продиктовано обычной любезностью. У нее возникло неприятное, тревожное чувство, и в попытке как-то его заглушить она наклонила голову и с наслаждением вдохнула нежный аромат приколотого к броши бутона.

Розы оказались не единственной радостью для Пруденс в этот день. В газетах она нашла целых три многообещающих объявления с предложением работы, и к тому же не прошло и часа, как против всех ожиданий дождь прекратился. Тимоти вновь предложил поехать к источнику, и скрепя сердце Пруденс согласилась. Миссис Мур наотрез отказалась составить им компанию.

– Мне, – заявила она, – все эти минеральные воды совершенно ни к чему. Со здоровьем у меня, слава Богу, все в порядке, и я не собираюсь путать свой организм, посылая ему противоположные сигналы.

Похоже, из них троих миссис Мур проявила наибольшую мудрость. В дороге Тим почти не разговаривал. Небо вскоре опять заволокли тучи. И все, к чему она ни прикасалась, было влажным, даже сиденье. В довершение всего, садясь в коляску, она ступила в лужу и промочила левый ботинок.

Мрачная серая атмосфера дня обрела зримый образ, когда Тимоти, свернув в узкий темный проулок, выехал на Норт-стрит, где над всем господствовала каменная башня церкви Святого Николая. Улица перед церковью была запружена экипажами, прибывшими на похороны, о чем свидетельствовали обилие черного крепа и поникшие от дождя черные перья на шляпах дам.

Тимоти слегка натянул поводья, замедляя бег лошади. Впереди перед ними улицу переходила женщина в черном с младенцем на руках. За ней следовали трое детей, похожие в своих темных и длинных плащах на черных воронят. Неожиданно самый маленький из них поскользнулся на влажных неровных камнях мостовой и шлепнулся лицом в грязь прямо посреди дороги. Чертыхнувшись, Тимоти с силой рванул поводья на себя. Лошадь вздыбилась и, шарахнувшись в сторону, остановилась. Мальчишка на мостовой ударился в рев.

Женщина с криком бросилась к своему упавшему ребенку. Лицо ее исказилось от ужаса.

– Вы убили моего мальчика!

– Нет, – угрюмо процедил Тимоти. – Не произошло ничего страшного. А вы, мадам? Вы имеете хоть какое-то представление о том, как присматривать за детьми?

Женщина, махая руками, быстро заговорила, но у нее был такой сильный акцент, что Пруденс почти ничего не поняла. Однако ей было ясно, что она выкрикивает ругательства, виня во всем Тима. Выговорившись наконец, женщина поставила своего отпрыска на ноги и все так же с бранью принялась вытирать ему ладошки.

– Такие женщины не имеют права заводить детей, – сердито сказал Тимоти.

Пруденс удивило, что он так строго осудил женщину, но не успела она открыть рот, чтобы высказаться по этому поводу, как воздух наполнился торжественным звоном колоколов. Из дверей церкви начал выливаться поток облаченных в черное фигур. Похороны вообще не слишком веселое зрелище, но эти показались Пруденс особенно печальными потому, вероятно, что, как вскоре выяснилось, она знала умершую. В толпе скорбящих, которые, рыдая и ломая руки, выходили из церкви, выделялась фигура Розы Торгуд. И, учитывая размеры гроба, который несли, согнувшись, вдвое больше, чем обычно, мужчин, не могло быть никаких сомнений в отношении того, по ком звонят колокола.

– Я знаю, чьи это похороны, – сказала, понизив голос, Пруденс скорее себе, чем Тимоти. Внезапно она поймала затуманенный взгляд Розы Торгуд и, приподняв в молчаливом приветствии руку, отчаянно заморгала, подавляя мгновенно подступившие к глазам слезы. – Хоронят Эстер Чайлд. – Голос ее дрожал от еле сдерживаемых рыданий.

– Ребенка? Какого ребенка? – непонимающе спросил Тим. Лицо его исказилось от боли, и Пруденс поняла, что своими словами невольно напомнила ему о постигшем его недавно горе.

В глазах ее появилось выражение сочувствия. Последние похороны, на которых они оба присутствовали, были похоронами ребенка, мертворожденного сына Тимоти. Неудивительно, что он не понял ее, когда она произнесла фамилию Чайлд.

Она дотронулась до его руки.

– Я не имела в виду ребенка. Чайлд – фамилия умершей женщины.

– А-а… – протянул Тим. Его лицо, лишенное всякого выражения, напоминало маску, и это слегка встревожило ее. В следующее мгновение, явно стремясь как можно скорее увезти их подальше от похорон и связанных с ними горьких воспоминаний, он щелкнул кнутом, и лошадь рванулась вперед.

Вскоре они подъехали к источнику Святой Анны, не производившему, на первый взгляд, большого впечатления. Заросшая травой мокрая грязная тропинка вела к небольшому низкому строению, возведенному над источником, представляющим собой в сущности не более Чем резервуар для сбора богатой железом воды. Как сообщала укрепленная на стене здания табличка, источник был открыт знаменитым доктором Ричардом Расселом. Ирония заключалась в том, что большую часть своей жизни Рассел посвятил пропаганде целебных свойств морской воды Брайтона, а совсем не ценность естественных минеральных источников, подобных этому.

Минеральная вода впечатляла так же мало, как и резервуар, в который она стекала. Она лилась тонкой красно-коричневой струйкой и за долгое время покрыла все, чего касалась, ржавыми пятнами.

При виде этого резервуара Пруденс вспомнила ванну, в которой она смывала кровь с тельца мертворожденного сына Эдит.

Тим заглянул в резервуар, и лицо у него вытянулось.

– Господи! Да это же нельзя пить! Вода выглядит как настоящая отрава.

– Это… – Пруденс откашлялась, – выглядит, как ржавчина. – Она храбро зачерпнула воды кружкой, которую взяла с собой, стараясь не взбаламутить осадок, толстым слоем покрывавший дно резервуара. – Именно железо, придающее воде такой цвет, и делает ее целебной. Она меня не убьет.