Биглер вспыхнул и хотел что-то сказать, но его опередил Трейс Брин:

– А что такое «тэ-ка»?

– Тыловая крыса, – ответил его брат.

Трейс ухмыльнулся:

– Верно подмечено!

Эллис бросил на связиста сердитый взгляд и жестом показал, что нужно перезвонить доктору Шилдсу.

Лорел неподвижно лежала на диване в гостиной и слушала, как Кристи скребется в дверцу, которую Уоррен сделал зимой специально для нее. С приходом весны собака все дни напролет бегала вдоль ручья и возвращалась домой только вечером, чтобы поесть. Обнаружив, что лазейка закрыта, голодная вельш-корги принялась яростно царапать дверь, недоумевая, почему ее не пускают в родной дом.

Уоррен, казалось, не слышал Кристи. Он включил громкую связь, чтобы продолжить работу на компьютере, которая, возможно, заключалась в наблюдении за тем, как программа-взломщик бьется над почтовым ящиком Лорел, пытаясь подобрать пароль. Лорел не могла поверить, что слышит голос Дэнни, доносящийся из кабинета. Она чувствовала, что если бы только удалось освободиться от скотча, стягивающего руки и ноги, она бы выбежала через заднюю дверь прямо в объятия любимого. Но, увы, это невозможно. Сперва нужно забрать Бет, которая спит, одурманенная бенадрилом, а еще – надеяться, что Уоррен не выстрелит вслед. А в этом Лорел сильно сомневалась. Разговаривая с Дэнни, он признался, что находится в крайне подавленном состоянии, и это поразило Лорел до глубины души. Да, положение дел не из легких, но Уоррен говорил как человек, которого ждет смерть, а не тюремное заключение или штраф.

Телефон зазвонил, и Уоррен нажал кнопку громкой связи.

– Дэнни, вы меня слышите?

– Слышимость чистая, без помех, док.

– Без помех, – повторил Уоррен с тоской в голосе. – Жаль, что мы не летим сейчас над рекой.

– В чем же дело, дружище? Мой вертолет рядом. Вы ведь хотели на нем полетать?

Уоррен тихо рассмеялся:

– Они нас не выпустят.

– Ну, не знаю. Я уговорю шерифа.

– Не надо лжи, Дэнни. Я видел, как забрызгивали краской камеры слежения.

У Лорел внутри все сжалось. Неужели дом собираются брать штурмом?

– Я бы не стал обманывать, – заверил Дэнни. – Вы же знаете. Думаю, пришла пора поговорить серьезно. Что скажете?

– Слушаю.

– У ребят есть четкая инструкция, как поступать в подобных случаях. Они выполняют ее, не делая исключений. Стараются действовать профессионально, только и всего. И это можно понять.

– Конечно.

– У нас нет времени ходить вокруг да около. Уоррен, я хочу вам что-то сказать. Я знаю, что примерно год назад вы получили тяжелый удар. Более жестокий, чем сейчас.

Лорел подняла голову.

– О чем вы? – устало спросил Уоррен.

– О раке.

Жар прилил к лицу Лорел, а сердце заколотилось сильнее. Что Дэнни имеет в виду?

– Я понимаю, почему вы всё скрывали, – продолжал Дэнни. – Здоровье человека – его личное дело, видит Бог. Но я считаю, что, возможно, эта болезнь влияет на ваш рассудок.

Уоррен ответил едва слышным шепотом, но Лорел разобрала его слова.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Да ладно вам, – отозвался Дэнни. – Вы просили, чтобы я не лгал. Окажите мне такую же любезность, хорошо?

После долгого молчания Уоррен произнес:

– Кто об этом узнал?

Лорел с трудом приподнялась и села. Лицо Уоррена скрывал монитор, но она надеялась поймать взгляд мужа. Последние сомнения рухнули. Зло, которое спало в тени их распадающегося брака, выползло на свет. Ей показалось, будто бы она каждый день ходила мимо обветшалого дома, отводя от него взгляд, хотя знала – внутри прячется нечто темное и прожорливое.

– Разве это так важно? – спросил Дэнни.

– Послушайте, может, я и болен, но пока еще в здравом рассудке, – ответил Уоррен. – Опухоль находится в стволе головного мозга, а не в его коре. По крайней мере, пока.

«Ствол головного мозга? – подумала Лорел. – Кора? У него опухоль мозга?» Воспоминания нахлынули на нее, ошеломив: появилось объяснение и нездоровому жирку на обычно стройных и мускулистых бедрах мужа, и странной шишке на шее сзади… Гормоны…

– Вы специалист в медицине, – продолжил Дэнни, – но только посмотрите, что сейчас делаете. Уоррен Шилдс, который тренировал вместе со мной команду, так бы никогда не поступил. И уравновешенный, рассудительный врач, которого я учил летать, тоже.

– Вы уверены? Знаете, любого можно довести до срыва. У каждого есть предел прочности. И в конце концов, человек отвечает ударом на удар.

– Уоррен, вы говорите о Лорел?

– Конечно.

– Полагаю, что основная проблема не в ней. Эта штука заставляет вас видеть все в искаженном свете.

Память услужливо подсовывала Лорел новые и новые воспоминания: гонки, с которых Уоррен возвращался без призов; то, что он забывал позвонить домой; необычная сдержанность с детьми; несвойственные ему приступы сентиментальности…

– Я расскажу вам об «этой штуке», как вы ее назвали, – произнес Уоррен. – Я долго размышлял, Дэнни. Думал о своих пациентах, которые умерли. В основном старики. Но не все. Оглядываясь назад, я пытаюсь вспомнить: может, молодые были как-то отмечены? Или что-то совершили и навлекли на себя гибель? Нет. Просто в один прекрасный день Бог или Судьба заявили: «Я не позволю тебе быть счастливым. Не пошлю тебе детей. Не дам прожить следующий день. Отниму у тебя способность двигаться».

– Уоррен…

– Нет, слушайте. Это важно. Всю свою жизнь я пытался верить в то, что есть высшая справедливость, какое-то божественное провидение или предназначение. Но больше не могу. Я видел, как лучшие из лучших становятся калеками или погибают, не достигнув тридцати, сорока… Я знаю, как младенцы умирают от лейкемии, от заразных болезней, истекая кровью, которая льется из ушей и глаз. Мне знакомы страшные врожденные дефекты. Я искал причину, какую-то закономерность, которая могла бы это объяснить. Все впустую. Ее нет. Как и у всех докторов, у меня срабатывал механизм отрицания, но только до тех пор, пока я не заболел сам. Рак сорвал с моих глаз шоры, Дэнни. Я хожу на похороны и слушаю, как самодовольные священники вещают скорбящим людям о замысле Божьем. Какая ложь! Всю жизнь я следовал правилам. Не переступал черту, подавал бедным, соблюдал заповеди… и все напрасно. Только не говорите мне об Иове Многострадальном, ладно? Если Господь испытывает меня, убивая… Это все равно что сказать: чтобы спасти деревню, надо ее уничтожить. Слишком жестокая шутка. И о том, что в загробной жизни все зачтется, тоже не надо. Знаете почему? Царство небесное не стоит агонии бессмысленно умирающего ребенка. Я не хочу сидеть по правую руку Господа, который мучает детей или безучастно позволяет их мучить. Свобода воли, черт подери! Я не выбирал смерть в тридцать семь! Бог так распорядился, майор. Мы ищем смысл там, где его нет потому, что нас пугает слепой случай. Мы не хотим с ним мириться. А я смирился. И как только это сделаешь, то уже никогда не взглянешь на мир прежними глазами.

Лорел чувствовала, что ее все дальше уносит от реальности. Она ни разу не слышала, чтобы Уоррен так много говорил о Боге за пределами церкви. Тирада мужа о бессмысленности веры сбила ее с толку. Скрытая за словами неумолимая правда, которая должна была изменить ее жизнь почти так же сильно, как раньше изменила жизнь Уоррена, потрясла Лорел до глубины души. Неизлечимый рак мозга.

– Дружище, – помолчав, сказал Дэнни, – я слышал точно такие же рассуждения на полях боевых действий. Только, даже если вы правы, это не означает, что у принимаемых решений не будет последствий. На самом деле, если вы так видите мир, нужно действовать куда осторожнее. Ведь божественное провидение не уравняет чаши весов. Понимаете? Придется все исправлять самому. Или, по крайней мере, сделать что сможешь.

Монитор скрывал почти все лицо Уоррена, но Лорел увидела, что муж кивнул.

– Именно это я и делаю, Дэнни. Уравниваю чаши весов.

– Каким образом?

– Вы думаете, я позволю, чтобы она растила моего сына и дочь? Воспитание детей – священная обязанность. Я не могу доверять этой женщине.