— Спасибо за танец, Доррит, — сказал мой кавалер, когда музыка стихла. — И за прекрасный вечер.

Он взял мою руку и поднес ее к губам. Я читала об этом романах, видела в кино и в театре. Мечтала об этом. Но впервые в жизни это случилось со мной наяву. Впервые в жизни мужчина поцеловал мне руку.

Я уже выходила из ресторана, когда за спиной раздались торопливые шаги. Я повернулась. Это была Майкен.

— Нам с тобой по пути! — сказала она. — Я покажу, как сократить дорогу. Если ты не очень устала, конечно.

— Нет, совсем нет, — ответила я, обрадовавшись возможности еще немного оттянуть одиночество.

Мы доехали на лифте «В» на пятый этаж и оказались в широком, как улица, и на первый взгляд бесконечном коридоре. Сделав несколько шагов, я поняла, что это — беговая дорожка с тем особым шероховатым покрытием, которое поглощает звуки. С другой стороны дорожки была стеклянная стена, за которой виднелся настоящий лес.

— Это зимний сад, — объявила Майкен. — Самая дикая его часть.

Прямо над нами высился стеклянный купол, накрывавший зимний сад и беговую дорожку, а за окном, в свою очередь, высилось ночное небо — темное и бесконечное…

— Это, — продолжала Майкен, показывая пальцем вниз, — Атриумная дорожка. Так она называется. Она огибает зимний сад. Длина ее 520 метров, Десять кругов приблизительно равны половине мили.

Мы прошли по дорожке метров пятьдесят, пока лес за стеной не начал редеть и на смену ему не пришли оранжереи, маленькие магазинчики, ателье по изготовлению композиций из сухих цветов и, наконец, лестница, ведущая куда-то наверх.

— Это терраса, — пояснила Майкен. — Там каждый день подают завтрак и ланч, а еще можно в любое время самому варить кофе, делать фруктовые коктейли, бутерброды и брать вкусные булочки.

— Звучит здорово, — сказала я.

— Что ты сказала?

Тут я заметила, что мы случайно поменялись местами во время прогулки, и теперь я была с правой стороны, так что моя новая знакомая ничего не слышала.

Майкен повернулась ко мне левым ухом.

— Звучит здорово, — повторила я.

Она кивнула:

— Ага. Отсюда виден почти весь ботанический сад. Я здесь всегда обедаю.

Дальше снова пошла растительность, и вскоре мы увидели дверь. Майкен открыла дверь, и мы прошли сначала в одно помещение, а потом из него уже в сад.

Пахло зеленью и сладкой цветочной пыльцой. Полная луна сквозь стеклянный купол заливала зимний сад ровным светом. Снаружи еще была зима, но здесь, внутри, уже вовсю царила весна: сотни цветов наполняли воздух своими ароматами.

В зимнем саду был искусственно создан тропический климат, так непохожий на наш, североевропейский. Я узнала пальмы, гибискус, бугенвиллеи, оливковые деревья, платаны, кедры, апельсиновые деревья и виноградную лозу. Тропинки между деревьями вели к выложенным камнем патио с фонтанами и скамейками, на которых можно было сидеть и читать или думать. Дальше виднелась лужайка, на которой можно было полежать, снова заросли, а за ними то, что Майкен и хотела мне показать, — почти точная копия сада Моне в Гиверни. Не хватало только того розового дома, где художник жил со своей семьей. Но сам сад был точной копией того, что создали энтузиасты садового дела во Франции. Весь — как полотно импрессионистов: море цветов и оттенков, безупречная композиция, немного расплывчатая, но поразительная по яркости и контрастности.

Молча мы прогуливались по тропинкам, переходили по деревянным мостикам над искусственными ручьями, вдыхали ароматы цветов и трав — фиалок, лаванды, тимьяна, розмарина, розы, цветков яблони, пионов. Эта смесь одновременно опьяняла и будоражила чувства.

Дойдя до главного пруда, в котором луна купала свое отражение между недавно распустившимися лилиями желтого, белого и розового цветов, мы остановились и присели на влажную от росы скамейку.

— Я часто сюда прихожу, — спустя какое-то время сказала Майкен. — Он совсем как настоящий.

Я поняла, что она хотела сказать. Ощущение было такое, словно мы и вправду за городом, в самом обычном саду, расположенном на земле, а не на верху здания без окон, куда завезли землю и где проложили искусственные ручьи и пруды под непробиваемым и наверняка подключенным к сигнализации стеклянным куполом.

— Импрессионисты, — продолжала она, — умели разбираться в цветах. В свете и тенях. Самых разных тенях — полутенях, светотенях и темных тенях. Моне словно создал этот сад, чтобы показать миру, как он видел цвета. Их силу, мощь, цель. Мне кажется, он хотел показать, что мир — это цвет. Что жизнь — это цвет. Что если бы мы только могли увидеть цвета так, как он, жизнь стала бы прекрасной. И полной смысла. Потому что красота — смысл жизни. В этом я твердо убеждена.

Майкен подняла глаза и улыбнулась мне. В полумраке ее губы казались кроваво-красными, как гранат, а глаза — двумя изумрудами на фоне белой, как слоновая кость, кожи и золотого руна волос. Я хотела ответить на улыбку, но у меня ничего не получилось: в горле застрял комок, который не давал мне говорить. Мне невыносимо было слышать слово «жизнь» из ее уст. Произнеси она это еще раз — и все чувства, которые так и кипят у меня внутри, вырвутся наружу. Гнев, горе, страх, ненависть — все это вырвется наружу через рот, нос, глаза. Но я не могла этого допустить. Не потому, что я боялась показать свои чувства Майкен или кому-либо другому, не потому, что хотела сохранить видимость спокойствия, а потому, что я не хотела, чтобы что-либо нарушило тишину. Я не могла допустить, чтобы хоть что-то потревожило эту чудесную тишину.

Но Майкен ничего больше не сказала. Мы просто сидели там. Потом поднялись со скамьи, чтобы пойти дальше. И тут я услышала слабый механический звук, доносившийся из кустов за нами. От неожиданности я чуть не подпрыгнула на месте и резко обернулась.

— Ничего страшного, — сказала Майкен. — Просто кто-то из охранников заинтересовался, чем это мы занимаемся так поздно ночью.

— Сюда нельзя приходить ночью?

— Конечно, можно. Просто редко кто это делает.

Тишина была потревожена. Ее словно просверлили насквозь. Мне стало холодно и противно.

Завтрак на террасе оказался шведским столом, на котором чего только не было: самые разные овощи, фрукты, белый и черный горячий хлеб, сыры, паштеты, салями, ветчина, яйца, каша, йогурт, кефир, хлопья, джем, — а на столе рядом на плитке чай, кофе, сок и молоко.

Эльса взяла только чашку кофе и тарелку мюсли с йогуртом и порезанными фруктами. Я же нагрузила поднос до отвала: кофе, свежевыжатый апельсиновый сок, манная каша с корицей, йогурт с малиновым вареньем и хлопьями, вареное яйцо, три бутерброда — с сыром, с ветчиной и инжирным джемом. Я знала, что не смогу все это съесть, но не могла устоять перед искушением: все так вкусно пахло, так аппетитно выглядело, а главное — было совершенно бесплатно, так что мне ненужно было себя сдерживать или как-то ограничивать.

Мы нашли свободный столик, сидя за которым можно было любоваться круглым патио с мраморными скамейками, пальмами и крупными красными цветками гибискуса. Зимний сад освещали лучи утреннего солнца. Я видела птиц, бабочек, пчел, плакучие ивы, глицинии, буки и вдали — пруд Моне с кувшинками. Эльса обвела взглядом сад и сказала устало или, скорее, с легкой апатией, а может, даже с иронией:

— Красиво.

— Ага, — подтвердила я.

Со мной все было в порядке — видимо, ночная прогулка с Майкен пошла мне на пользу. Мне даже удалось заснуть без помощи таблеток, и я чувствовала себя вполне выспавшейся, несмотря на то что долго поспать мне не дали: Эльса позвонила в восемь утра.

Я осторожно пригубила горячий кофе и зажмурилась. Крепкий, ароматный, давно я не пила такой хороший кофе.

— Восхитительно, — вырвалось у меня. — Ты только подумай, какая это роскошь — завтракать на природе.

— Природе? — приподняла брови Эльса, оглянулась по сторонам и наконец подняла глаза кверху. Я тоже посмотрела вверх. В свете дня видно было, что потолок был составлен из искусно скрепленных между собой широких стеклянных пластов, напоминая старинную оранжерею в европейских ботанических садах, За ним голубело небо. Только не сколько облачков с королевской медлительностью перемещались по этому лазурному небосводу подобно кораблям-флагманам в океане.