— Может, они сочтут меня неподходящей? — предположила я.

— В каком смысле? — удивилась Майкен.

— Не знаю, — сказала я. — Но может, они решат, что я не подхожу… вдруг они выяснят, что я… — я подыскивала правильные слова, — что меня нельзя использовать. Что тогда со мной случится? Что они со мной тогда сделают?

Мы ехали в лифте. Было утро четверга. Мы спускались вниз: Майкен — на второй этаж, где располагалось ее ателье: она должна была закончить приготовления к выставке, которая открывалась в субботу; а я на первый — на обязательное медицинское обследование для всех новоприбывших. Лифт остановился на втором этаже, двери раскрылись, но Майкен, вместо того чтобы выйти, вдруг обняла меня и погладила по спине. Тепло. Успокаивающе. Она ничего не сказала, просто стояла и обнимала меня, гладя по спине так долго, что двери лифта снова успели закрыться, и он продолжил Движение вниз. Мы рассмеялись. На первом этаже я вышла и помахала ей на прощание. Майкен помахала в ответ, двери закрылись, и лифт увез ее от меня.

Оглядевшись вокруг, я поняла, что нахожусь в коридоре, напоминавшем больничный своими светло-желтыми стенами, украшенными картинами. Я узнала Ван Гога, Карла Ларссона, Миро, Кита Хэринга. Наконец я оказалась перед дверями в лабораторию № 2.

Я пришла вовремя, но Фредерик, Боэль и Юханна уже сидели в зале ожидания. Они молча сидели в ряд вдоль стены и только кивнули, когда я вошла. Я присела рядом с Фредериком.

На стене напротив висели большие аппликации в раме. Одна из них представляла собой осенний пейзаж, с коричневыми, охряными и желтыми лугами, серо-белым небом и стаями черных птиц на земле и в небе. Птицы образовывали какой-то узор. Присмотревшись, я разглядела лицо. Сив, моя сестра, делала похожие работы. Я встала и подошла к аппликации, чтобы посмотреть, подписана ли она. Подписи не было. Я осторожно отогнула край, чтобы посмотреть сзади, но там тоже было пусто. Возвращаясь на место, я поймала на себе удивленные взгляды других.

— Она напомнила мне работу одного художника, — пояснила я.

Юханна понимающе кивнула. Боэль тоже. Фредерик же сказал:

— Здесь все время натыкаешься на вещи, которые забыл.

— Нет, этого человека я не забыла, — возразила я.

— Старый друг?

— Родственник, — попыталась улыбнуться я, но безуспешно.

Фредерик больше не задавал вопросов, вместо этого он накрыл мою руку своей.

Из коридора доносились какие-то голоса. Двери открылись, и вошли Эльса, а с ней Рой и Софи. На щеках у нее был румянец, а от волос слабо пахло хлором.

— Ты плавала? — спросила я.

— Прыгала.

— Здорово?

— Просто супер.

Я обвела всех взглядом: нас было восемь.

— Кого-то не хватает, — сказала я, но в ту же секунду двери распахнулись и влетела задыхающаяся Анни. В уголке рта у нее осталась зубная паста.

Она не успела сесть, так как открылась дверь в зал, где мы увидели накрытый к завтраку стол, и появилась медсестра с множеством черных африканских косичек на голове.

— Добро пожаловать, — сказала она. — Я сестра Лиз. Входите!

За завтраком нам раздали анкеты, в которых нужно было отметить крестиком правильные варианты ответов: там спрашивалось, были ли у нас в роду диабет, ревматизм, рак груди или другие наследственные заболевания и не испытываем ли мы недомоганий, делали ли нам операции, были ли у нас аборты или выкидыши, венерические болезни, психические расстройства, продолжаются ли у нас менструации, и если да, то регулярные ли они, случаются ли у нас бессонница, перепады в настроении, нет ли у нас депрессии, стресса, ощущения тревоги или паники.

Анкеты собрали, и начался осмотр, Нас взвешивали и измеряли, брали кровь на анализ, делали экографию и маммографию. Проверяли давление, зрение, слух и рефлексы. Женщинам провели полный гинекологический осмотр со всеми возможными анализами: на СПИД, сифилис, гонорею, хламидиоз и цитологию. Все утро мы перемещались из комнаты в комнату, от врача к врачу. Это было похоже на полноценную тренировку, только вместо тренажеров были различные врачи и медсестры со своими инструментами, спринцовками, пробирками, стетоскопами, градусниками и всем прочим.

Я начала со стетоскопии, которую проводил медбрат Карл, заставив меня приложить к аппарату сначала одну грудь, а потом другую. Оттуда я пошла к гинекологу Аманде, которая, в свою очередь, послала меня к медсестре Лиз, которая вместе с медбратом Хассаном взвесили меня, проверили пульс и давление. Сестра Жасмин взяла у меня кровь и слюну на анализ. А потом были еще рентген, экография, офтальмолог, отоларинголог и еще бесконечные врачи, анализы и процедуры.

На ланч нас накормили салатом с филе лосося, никакого хлеба, картошки или макарон — только чтобы немного подкрепиться перед тестами на выносливость.

Нас усадили на велосипеды, к которым были присоединены многочисленные датчики, и велели крутить педали под энергичную музыку и истеричные крики инструктора.

— Начинаааааем! Раз, два, три! Поднажалиииии!

Мы крутили педали, пока все эти аппараты, к которым тянулись шнуры датчиков, измеряли нам пульс, вместимость легких, сожженные калории. Сначала было легко, но через полчала стало труднее, как будто едешь вверх по крутой горке. Ноги у меня соскальзывали, но инструктор продолжал:

— Давайте поднажмем! Давим на педали! Одна, другая, одна, другая! Раз, два! Раз, два!

Она была похожа на сумасшедшую, и я старалась изо всех сил, тяжело дыша и обливаясь потом. Дышать становилось все труднее, а сердце билось так часто, что у меня начало темнеть перед глазами.

Потом снова стало легче, сперва ощущение было, словно катишься по равнине, потом вниз с горы, а еще через какое-то время музыка стихла, и вошли Жасмин с Карлом. Они отцепили датчики и разрешили нам сползти с велосипедов. Теперь мы могли сделать растяжку, выпить воды или съесть фрукты из корзины, которую они принесли с собой.

После недолгой передышки мы перешли на новые тренажеры, более приятные, чем велосипед.

Инструкторша больше не орала, она только ходила и подсказывала, как нужно правильно выполнять упражнения.

Эти обследования продолжались всю вторую половину дня, и по окончании нам раздали листы с нашими результатами и со средними результатами для людей нашего пола и возраста, чтобы было с чем сравнить. Там даже была таблица с параметрами «нужных», и мы с удивлением узнали, что физическая форма была намного лучше у нас, «ненужных», в то время как анализы крови и уровни давления лучше были у них.

Меня признали относительно здоровой, хотя у меня наблюдался недостаток железа в организме, а все показатели были средними.

Но после разговора с Лиз — у каждого после обследования был короткий разговор со специалистом — я, к своему удивлению, получила направление к психологу. Более того, у меня уже была запись на завтра после обеда. Наверно, потому, что в анкете я поставила крестики напротив вопросов о тревоге и депрессии. Мы должны были выбирать из следующих вариантов ответа:

«Я чувствую себя:

1) абсолютно спокойной;

2) иногда неспокойной;

3) неспокойной;

4) совсем неспокойной;

5) очень неспокойной».

И то же самое по отношению к стрессу, депрессии и усталости.

— Если вы отметили один из вариантов между номерами 3 и 5, вас автоматически направляют к психологу, — сообщила мне сестра Лиз.

— Но… — возразила я. — Разве не все здесь в большей или меньшей степени в депрессии? Разве это не рассматривается как нормальное состояние?

Сестра Лиз склонила голову и улыбнулась. У нее были на удивление белые зубы. И ямочки на щеках. Она была похожа на ребенка.

— Да, Доррит, вы правы, — сказала она. — У многих случается депрессия. Вот почему у нас здесь работает дюжина психологов. Мы хотим, чтобы вы чувствовали себя хорошо. Телесно и душевно. Эти две вещи ведь взаимосвязаны, не так ли?