Но поскольку мать промолчала и продолжила оплату, а самое главное – посещения пансиона – Бетти успокоилась. С этих пор она и взяла под свою опеку этого мальчика.

Она заботилась о его питании, она следила за его чистотой и ухаживала в его болезнях. Мальчик тоже едва не умер, но заменить его было уже некем, да и ввиду возраста просто невозможно. Поэтому Бетти приложила все свои умения, доброту, заботу и ловкость, чтобы спасти малыша.

Никаких определенных планов по поводу его использования в будущем у Бетти не было. Однако постепенно она стала ухаживать за ним просто оттого, что всем сердцем к нему привязалась.

Никто, кроме нее, не знал, что это был безродный, никому не известный подкидыш, а не сын графини. О титуле леди Фрэнсис Бетти узнала в скором времени и воспылала совсем уже огромной любовью к чудесной даме. Общаться с ней лично, разумеется, бедной сиротке не довелось, но то, что у них была общая тайна, сильно поднимало собственную персону во мнении Бетти.

К тому же малыш рос таким умненьким, таким потешным в своем стремлении быть самым лучшим, что не любить его не было решительно никакой возможности. К сожалению, дети росли. Корки, маленького мистера Коркдейла, отдали в математическую школу, куда девочкам идти не позволялось.

У Бетти появились свои заботы. Ей надо было осуществить свои планы стать барыней. Но время от времени они с Корки встречались, и каждый раз они обнимались и целовались, потому что в целом свете не было у них никого роднее друг друга.

Тем не менее она никогда не говорила о своей роли в судьбе Корки. И всей душой разделяла его восхищение и любовь к прекрасной леди Фрэнсис. Что вполне устраивало Корки и вписывалось в жизненные принципы Бетти, считавшей, что богатство и красота сами по себе достойны всяческого уважения и почитания, наряду с обычными человеческими добродетелями.

Тем более что эта леди действительно хорошо заботилась о воспитании Корки, тратя большие средства на его образование и содержа его как настоящего барчука. А большего Бетти от нее получить и не рассчитывала.

Поэтому, успокоившись насчет своего маленького братца, чья судьба казалась вполне устроенной, она занялась своими собственными делами. Для начала она добилась расположения одного лакея, выманив у него достаточно денег. Соединив их со своими сбережениями, она смогла обзавестись гардеробом, приличным для молодой, состоятельной вдовы, и сняла скромную, но хорошую квартирку в Чатни.

К несчастью, став любовницей состоятельного и знатного господина, Бетти потеряла честное имя, родила прелестного мальчика и, сдав его на попечение деревенской жительнице (чего когда-то клялась не допустить со своим ребенком), она связалась с женщиной, которая и научила ее нехитрым премудростям карманницы-воровки.

Благодаря своей ловкости, небывалому везению и тому, что никому и никогда не доверяла, она постепенно стала накапливать денег для своей жизни, питая надежду выйти когда-нибудь за хорошего человека и зажить тихой и спокойной жизнью честной, уважаемой женщины.

Да и возраст уже был серьезным. Нет, Бетти выглядела еще очень привлекательной, но сердце ее все сильней екало в груди, когда она совершала свои аферы. А для воровки это самое последнее – идти на дело и представлять виселицу или Ньюгейт. Этого она страшилась больше всего – закончить свои дни так же, как ее мать.

Однако соблазн стать еще богаче был пока непреодолим. И поэтому она снова и снова выходила на свой опасный промысел, стараясь не повторяться и не работать в одних и тех же районах.

До сих пор ей фантастически везло. Ни разу ее не ловили. Ни разу она не подвергалась действительной опасности быть схваченной с поличным или узнанной своими многочисленными жертвами. Она старалась не жадничать, не зарываться и никому никогда не доверялась.

Священник (тоже честный человек, скажу я вам!) пытался наставить меня на путь истинный. Знаю я, чего он на самом деле добивается. Слышала, сколько посулил он процентов с книги о моей несчастной судьбе этому одноглазому чудовищу. Мне отлично известно, что они выманивают сведения о жизни всех, кого собираются вздернуть, и наживаются потом на их смерти. Стервятники.

Нельзя никому верить на этом свете. Никому. И внутреннему голосу, который твердит вопреки разуму, что, может, все обойдется на этот раз, тоже нельзя доверяться. Я это сделала в одну злосчастную минуту, и вот смотрите, что из этого получилось!

О, это ужасно! Все мои предположения о Ньюгейте не оправдались. Я думала, что это ад. А оказалось, что гораздо страшнее. Я думала, что нет ничего отвратительней смерти, но ожидание ее в этом кромешном ужасе стократ хуже. Как я теперь сожалею о том, что не послушала себя и Корки.

А ведь он за день предупреждал меня и так умильно упрашивал оставить мое ремесло, что я сказала себе: «Все, хватит, это в последний раз. Действительно в самый последний раз».

Уж больно Корки мне напомнил мои молодые годы, когда, совсем еще крошкой, я ухаживала за ним, учила его всему тому, чему должна была бы учить своего маленького сыночка, оставшегося теперь сироткой.

Что сделается с моим сыночком, когда некому станет платить той женщине за его пищу и кров? С виду-то она вполне добра и приветлива, и малыш мой привязался к ней, а ведь дети чувствуют хорошее отношение.

О, они все чувствуют! Никто не говорил маленькому моему, что я его мама, а как он бежал ко мне всякий раз, когда я навещала его, как поворачивал ко мне свое личико, как крепко его тоненькие ручонки обнимали меня за шею!

Теперь только пеньковая веревка и обнимет меня. Как страшна смерть, и именно такая. Господь по справедливости воздает мне за грехи мои. Но не совсем, о нет! Я никого не лишила жизни, даже никого не лишила последнего куска хлеба или последней возможности пропитания. Я брала только то, что по рассеянности или разгильдяйству мне подсовывалось под самый нос.

И поделом было нерадивым слугам, оставлявшим без присмотра прилавки, корзины с добром или вещи. Поделом было рассеянным хозяйкам и распутным лавочникам, грешившим в задних комнатах, оставив на разграбление свое добро. Поделом кабатчикам, выставлявшим свое серебро напоказ и не следившим за мальчишками, должными убирать его со столов после посетителей.

Теперь за них всех расплачиваюсь я. А ведь я такая же жертва, как они сами. Может даже, я пострадала еще больше. Их матери не рожали их перед собственной казнью, изрыгая хулу на небо и справедливый суд. Не передали их в младенчестве из одной тюрьмы в другую – к злобной и жестокой женщине, мучившей безответных малюток.

Нет! Несправедливо со мной обошлась эта жизнь. Ни у кого нет большего права роптать на жестокий рок, чем у меня, бедной и несчастной. Я только и делала, что пыталась выжить в этом суровом мире. Разве есть моя в том вина, что мне хотелось жить? Разве виновата я, что не умерла при моем несчастливом рождении или пережила трех моих несчастных мужей? О, горе мне, горе!

Если бы не Корки, я бы сошла с ума в первый же день пребывания в Ньюгейте. Да благословит его Господь за то, что он помогает мне. Даже если ему не удастся меня спасти (да и кому удалось бы, безумная?!), он уже отплатил мне за все добро, которое ему сделала я, тогда, в те далекие дни! Никто не относился ко мне лучше, чем он, этот бедный маленький подкидыш.

– Бетти, скажи, ты считаешь, есть Бог и Божественное провидение?

– Я искренне верю в Бога нашего Иисуса Христа и всех его святых. И в справедливость и Провидение тоже. Но не со всеми оно поступает по делам их. Меня никак нельзя казнить. Нет, о нет!

– Разве ты не грешила?

– Кто не грешил? Но всегда это было вынужденно, а не по велению сердца.

– Детство и правда было тяжелым?

– Корки многого не знает, а ведь он считает это время самым жестоким в своей жизни. Сколько мне пришлось мерзнуть, сколько вынести позора и унижений!