– Навоевались, барышня? – спросил Стальной Пес. Без издевки спросил, вполне доброжелательно. – Оружие есть? К нам с оружием нельзя, детекторы не пропустят.

Юлена молча покачала головой. Нож и оставшуюся гранату она выбросила.

– Ну тогда прошу за мной, явку с повинной оформим.

В кабинете Юлена села на кресло для посетителей – осторожно, на самый краешек. Казалось, что вся эта дружелюбная встреча – обман, притворство, сейчас из подлокотников выскочат какие-нибудь захваты, зажимы, скуют, обездвижат, и мирный на вид кабинет превратится в камеру пыток.

– Рассказывайте, барышня, не стесняйтесь, – ободрил Стальной Пес. – Сначала о себе: кто, откуда…

Вступительные фразы были заготовлены заранее, и Юлена начала без запинки:

– Меня зовут Юлия Васильевна Завалишина, я боец сто двадцать девятой ячейки Партизанской Армии Умзалы, и согласно указа вице-губернатора…

Юлена сбилась, запамятовав и название, и дату указа об амнистии, хотя вроде бы выучила наизусть, и закончила попросту:

– Я сдаюсь.

Конец первой книги

– Попался, змееныш!

Правое ухо паренька словно обожгло каленым железом. Извиваясь всем телом, он попытался вырваться из жесткой, как клешня, руки бывшего имперского наёмника. Не удалось. Увечный пленник еще сильнее сжал пальцы, вдобавок начал выкручивать ухо Молота.

Кровавая пелена боли застлала глаза мальчишки…

– Отставить! Что происходит? – Голос говорившего был незнаком, а сам он оставался вне поля зрения воришки, попавшегося с поличным.

– Ничего! Сам разберусь!

– Я сказал – отставить! Ты свое уже отразбирался. Здесь я принимаю решения, и я отдаю приказы.

Раскаленные клешни, державшие ухо, ослабли, но не настолько, чтобы можно было освободиться одним сильным рывком.

– Что произошло?

– Мы… Я… У меня – перерыв в работе. Я присел покушать. Только вскрыл сухпай, вдруг – этот! Как из-под земли!

– Врешь! Тут и земли-то никакой нет, одно железо! – огрызнулся пацан, не прекращая попыток освободиться. Никто не обратил внимания на его вопль.

– Что было дальше?

– Дальше? Я поймал его и хотел наказать!

– Как?

– Да как обычно… Ухо ему оторву, и делов-то. Чтобы вдругорядь сразу видно было, что этот оголец – вор!

– Хорошо. Я разберусь сам. Можешь его отпустить.

Тиски на ухе разжались. Но боль – жгучая, пульсирующая – меньше не стала.

Сильные руки развернули тщедушное мальчишечье тело. Воришка поднял голову. Сверху вниз на него, не мигая, смотрел высокий мужчина в форме командира «осьминогов» – бойцов подводных войск специального назначения. Обитатели «дома» мало что знали об этом элитном отряде. Численность, задачи, место дислокации внутри огромной базы, – всё засекречено. Фактически, известно было только то, что он есть. И ещё одно: эти парни очень часто не возвращались с заданий.

– Смертники! – сорвалось с губ мальчишки.

Именно так люди называли между собой «осьминогов».

Мужчина… улыбнулся.

– Ну вот, я рад, что ты меня признал. А тебя как зовут?

– Молот, – ответил мальчик после паузы. – А вы ухи мне отрывать не будете?

– Нет, не буду, успокойся! Нам есть кому поотрывать ухи, в случае чего. – Воин выразительно посмотрел в сторону пленника. Наемник поежился, как будто за шиворот ему попало несколько капель ледяной забортной воды. Видно было – ему уже довелось на собственной шкуре испытать, как «отрывают ухи» бойцы из отряда «осьминогов». – Почему ты украл еду?

– Кушать хочу… Два дня не ел… Или три… Не помню точно.

– А почему ты выбрал этого пленного?

– Он был ближе всех к… к стене! Одноногий к тому же; не смог бы догнать, если б не схватил сразу. А еще… – Глаза Молота неожиданно сверкнули дерзко, с вызовом. – А еще – он враг. И враг должен подыхать, а не жрать нашу еду, которой нам и самим-то не хватает!

– Подкованный… Все верно ты говоришь, кроме одного. Этот воин – не враг, он – пленный. Наше командование оставило ему жизнь. Ты считаешь себя умнее, чем взрослые?

– Не знаю… Может, и не умнее! Но тогда ответь мне: почему ему есть что кушать, а мне – нет? Я что, хуже пленного? Да?! Тогда убейте меня!

Бусинки слез прочертили светлые полоски по грязным щекам парнишки; он растер их кулаками, повернулся и стремглав бросился прочь от «осьминога» и пленного имперского наемника. Его никто не преследовал.

Молот бежал недолго.

За ближайшим поворотом он, быстро оглядевшись по сторонам, нырнул за огромную буровую машину, которая уже не первый месяц скучала, бесхозная, в одном из отсеков подводного «дома». Проход между стальным чудовищем и стеной помещения был узким – только-только протиснутся такому тощему существу, как Молот. Но…

За автономным модулем для добычи руды (так, если быть точным, называлась «буровая машина») имелся небольшой проход в «магистраль». Магистралью беспризорники называли между собой обширнейшую вентиляционную трассу, через которую во все помещения базы поступал воздух. Попав сюда, Молот становился практически неуловим для взрослых обитателей подводного «дома». Сечение прямоугольного короба было таким, что подросток мог перемещаться по его внутренностям, а взрослый – нет. Если, конечно, не обладал теми же габаритами, что и двенадцатилетний паренёк.

Молот прополз несколько десятков метров, миновал одну решетку – выход в какое-то помещение, – другую…

«Все, теперь точно не поймают», – подумал он, и сел, прислонившись спиной к теплому металлу. Пошарил у себя за пазухой, вытащил галету, сломавшуюся в нескольких местах во время борьбы с увечным пленником, потом ещё одну… Эти пересушенные и законсервированные в вакууме сухари были единственной пищей, которую удалось раздобыть за последние трое суток.

И всё-таки мальчишка не торопился начинать трапезу.

Когда-то давным-давно, когда еще живы были родители, отец часто говорил, – перед тем, как сесть за стол:

– Хлеб – всему голова!

Почему светло-коричневый кубик плохо пропеченного теста – самое главное, что может быть у человека, Молот долго не понимал – до тех пор, пока первый раз в жизни не лёг спать голодным.

Потом голодных вечеров было много… Слишком много.

Мальчишка прислушался к гулкому эху, раскатывающему по металлическим трубам, и не нашел в звуках ничего опасного для себя. Он встал и неслышно двинулся дальше…

На одном из многочисленных переходов к своему укрытию он не выдержал, достал трофей. Старясь не уронить ни крошки, смакуя каждый кусочек, – съел галету.

Он уже знал, что «вакуумный хлеб» намного сытнее обычного. И что через каких-то полчаса исчезнет грызущая боль в животе, сменившись ощущением приятной сытости,

А еще – очень захочется спать.

Молот доел хлеб, прислушался к себе.

После такого обеда телу стало хорошо. Мальчик лег на спину, закинул руку под голову.

Он не заметил, как уснул…

Разбудили его голоса.

Разговаривали двое. Мужчины. Голоса доносились снизу, проникая в трубу сквозь вентиляционную решетку.

Молот собрался было как можно тише и незаметнее «слинять» из опасного места, но остановился. Он вдруг понял, что так насторожило его, когда сквозь дрему он услышал чью-то речь. Собеседники говорили на незнакомом языке!

Молот изрядно по́жил в подводном доме, чтобы понимать – если два или три человека общаются между собой на языке, ему непонятном, значит, они – чужие.

На базе жили и воевали представители разных местностей Умзалы; и не все они говорили на русском – родном языке Молота; но окающее, с кое-какими непонятными словами наречие обитателей Гальской степи понять вполне можно… И с обитателем Новой Аляски, «проглатывающим» многие согласные, тоже объясниться недолго…

Но этот, звучавший сейчас язык, не был похож ни на один, слышанный Молотом. Он затаился, вслушиваясь…