Я кое-как добрался до Грейз-Инн-роуд, повалился там в кресло, поставив рядом с собой на столике бутылку бренди, и провел остаток вечера, размышляя над теми фактами, которые нечаянно раскрыла мне мать Виктора Франкенштейна. Вселенная вращалась передо мной — вращалась вначале не из-за бренди (хотя впоследствии, возможно, именно из-за него). Затем, устало раздевшись, я погрузился в глубокий, полный дурмана сон. Моя последняя мысль перед сном была той же, что возникла у меня, когда миссис Франкенштейн произнесла те странные слова. Как мог человек, друг, скрывать ото всех, что был женат во второй раз и что первую жену его убили? Он мог молчать об этом первое время по той причине, что ему больно было упоминать об этом. И все же потом, когда произошло убийство его второй жены, как мог не вспомнить он о первом своем несчастье? В таком поведении было что-то противоестественное, если только… Думать так я не имел права, но любому человеку на моем месте пришла бы в голову подобная мысль: если только на нем самом не лежала ответственность за оба эти преступления!

Только благодаря утреннему галопу и всем тем делам, которые переделал я за сегодняшний день, — конечно же, и бренди сыграло свою роль, — мне удалось заснуть в ту ночь. На следующее утро я был разбужен приездом миссис Джакоби, которая получила мое послание еще вчера и с рассветом отправилась в дорогу из Четхэма.

Укутанная в многочисленные одеяния, она в дороге все же промерзла до костей. За стаканом подогретого вина она поведала мне следующее:

— Видит Бог, я не хотела сюда ехать, мистер Гуделл. Вчера ночью я глаз не сомкнула. Мне кажется, грядет какое-то несчастье. Произойдет что-то ужасное, я в этом уверена. Я бы и не приехала, если б не сознание того, что ситуация сложилась таким образом не без моего участия, и теперь я вижу свой долг в том, чтобы присутствовать при этом, увидеть, как все разрешится, и тем самым избавить себя от чувства вины. — Сказав это, она раскинула руки и запричитала: — О, Господь! Милостивый мой Господь! Я способствовала греху! О Боже, Боже! Услышь меня и прости! Я была пособницей Сатаны! Господи! Прости меня! Прости!

Я смотрел на это излияние чувств с некоторым ужасом. Я тогда не очень-то верил (как, собственно говоря, не верю и сейчас) в шумные публичные покаяния, рыдания и провозглашения верующих. Со временем я, вероятно, стал более внимательным и прилежным в исполнении религиозных обрядов, но и сейчас, а тем более тогда, я не испытывал к ним особой тяги. Миссис Джакоби, после того как она оставила службу у Марии Клементи, заявила, что она должна искупать свою вину, однако подобное раскаяние, подхваченное ее бескомпромиссной сестрой, расцвело очень уж пышным и даже, я бы сказал, слишком экзотическим цветом. Мне более по душе была прежняя, сдержанная миссис Джакоби, и я засомневался в том, сможет ли она в своем теперешнем состоянии быть в деле, никак не связанном с церквями Четхэма, столь же полезной, какой была ранее.

— Выпейте еще горячего вина, миссис Джакоби. Завтрак сейчас принесут, — единственное, что смог сказать я после ее речи.

Она строго посмотрела на меня и проговорила:

— Обратитесь к нашему Создателю, мистер Гуделл. Вы, я, Мария Клементи — все мы нуждаемся в Его помощи. Вы веруете, мистер Гуделл?

До сих пор занятый своими странными подозрениями на счет Виктора Франкенштейна и озабоченный предстоящим трудным днем, я ответил напрямик:

— Я пригласил вас сюда, миссис Джакоби, и счастлив, что вы приехали. Однако позвольте мне быть откровенным до конца. Если вы непрестанно будете обращаться к Создателю и передавать в Его руки то, что мы должны сделать своими руками, то лучше вам отправиться обратно в Четхэм.

Эти слова несколько отрезвили миссис Джакоби.

— Конечно же, я помогу вам, — сказала она. — И все же я страшусь того, что нас ждет.

— Тогда вам лучше поесть как следует и немного от дохнуть, так как мы должны быть готовы к решительным действиям, — сказал я, и в этот момент внесли завтрак.

Вдова служащего вняла разумному совету. Я повеселел, услышав ее слова:

— Из вашего письма я заключила, что лучше, если б Мария вообще отказалась в этом участвовать. Тогда предлагаю пойти к ней, и, если мне удастся остаться с ней наедине, я попытаюсь убедить ее отказаться от сеанса. Вы знаете, где ее можно сейчас найти?

Я сказал, что Мария отменила все представления в театре, поэтому там ее искать бесполезно. Она может быть на Рассел-сквер или у Нотткатта на Гросвенор-сквер.

— Ну что ж, поеду туда, — сказала эта добрая женщина. — Попытаюсь найти ее по одному из этих адресов и предотвратить это отвратительное зрелище.

Наскоро перекусив и еще несколько раз обратившись к своему Создателю, она собралась с духом и отправилась из дому с чрезвычайно воинственным настроем.

Я зашел в «Вояджерз-клаб» выпить кофе и просмотреть газеты. К несчастью, они уже писали о предстоящем сеансе Уиллера в Королевском обществе. Я искренне надеялся, что миссис Джакоби удастся уговорить Марию отказаться от участия. Если же у нее ничего не получится и сеанс состоится, одному богу известно, к какому результату он приведет. «По крайней мере, — подумал я, — к концу сегодняшнего дня все будет позади, и я отправлюсь назад, в Ноттингем. Каков бы ни был результат, я не могу допустить, чтобы это мероприятие задержало меня в Лондоне. А если я такое допущу, Корделия перестанет верить мне и моим обещаниям. Да, она меня любит. В этом я не сомневаюсь. Но у нее есть гордость и чувство собственного достоинства, и она не потерпит оскорбления, даже от меня. Кажется, ее покойный муж был не очень-то простым человеком, и она вряд ли захочет еще одного непутевого супруга. Наверняка она подумает, что если уж человек не может вести себя достойно, ухаживая за ней, то он едва ли изменится к лучшему, став ее мужем. А что будет со мной, если она подумает, будто я остался в Лондоне, потому что поддался чарам Марии Клементи? Что за судьба меня ждет, если Корделия меня отвергнет, если я ее потеряю, закрутившись в этом мрачном, таинственном мире, на этой темной стороне луны?»

Когда я вернулся домой, миссис Джакоби уже была на месте. Ее поиски прошли безрезультатно. На Рассел-сквер ей сообщили, что Марии там не было вот уже несколько дней. На ее вопрос в доме на Гросвенор-сквер ответили, что мистер Нотткатт и его друзья отправились в другую резиденцию Нотткаттов, расположенную в Ричмонде, и что приедут они только поздно вечером. До начала демонстрации едва ли оставалось достаточно времени, чтобы ехать в Ричмонд и искать там Марию. Я подумал, что эти люди намеренно прячут певицу, чтобы никто не смог повлиять на ее решение, и они не отпустят ее теперь, перед самым представлением в Королевском обществе. Мне оставалось надеяться только на то, что они заранее прорепетируют предстоящее действо, чтобы непосредственно во время сеанса не произошло ничего особенно неприличного. Однако и этой моей надежде, увы, не суждено было сбыться.

Во второй половине дня довольно быстро стемнело, и многочисленные огни, зажженные в большом зале Королевского общества, заливали светом величественную и модную публику. Мы с миссис Джакоби прибыли заранее, однако нам все равно с трудом пришлось прокладывать себе путь к сцене через гудевшую толпу, заполнившую все проходы. Многие уже сидели на узких, изящных стульчиках. Впереди располагалось возвышение с двумя креслами посредине. Перед тем как прийти сюда, мы еще раз зашли в дом Нотткатта, предприняв последнюю попытку найти Марию и переговорить с ней, однако нам ответили, что группа, отправившаяся в Ричмонд, еще не вернулась. И вот мы оказались частью огромной аудитории, состоявшей из седобородых знаменитостей, разодетых в шелка дам с веерами, политиков, щеголей, профессоров, мужчин и женщин высокого ранга и высокого положения. Здесь также сидели притихшие родители Виктора, мистер и миссис Франкенштейн. Когда мы добрались до первых рядов, миссис Джакоби указала еще на одну пару.