Если напримѣръ обратиться еще разъ къ мировымъ съѣздамъ, то не всѣ они окажутся хватающимися за старыя пружины и желающими покрѣпче притворять за собой двери; даже можно сказать, что такiе застѣнчивые съезды выйдутъ довольно рѣдкими исключенiями. Вотъ расказъ г. Дм. Телепнева ("Сѣв. Пч." № 286):
"Костромской губернiи, кинешемскiй мировой съѣздъ напечаталъ извѣщенiе, что засѣданiя его впродолженiе 1862 г. имѣютъ быть каждаго мѣсяца 17 числа, въ 12 часовъ пополудни, въ г. Кинешмѣ, въ залѣ дворянскаго собранiя; при этомъ мировой съѣздъ объявилъ, что засѣданiя его публичны и открыты для всѣхъ сословiй, а потому всѣ желающiе могутъ присутствовать.
"Декабря 10 дня 1861 г. было у насъ первое открытое засѣданiе. Мировой съѣздъ предварительно, чрезъ волостныя правленiя, повѣстилъ всѣмъ желающимъ, что они могутъ присутствовать. Зала кинешемскаго дворянскаго собранiя обширна и роскошно отдѣлана; на концѣ ея, у портрета государя императора, поставленъ столъ для присутствiя. Въ разстояни шаговъ пяти отъ присутственнаго стола, поставлены стулья рядами; они были заняты публикою. Сидѣли рядомъ и дворяне, и крестьяне.
"Это былъ первый опытъ гласнаго дѣлопроизводства у насъ въ г. Кинешмѣ. Одинъ изъ мировыхъ посредниковъ представилъ уставныя грамоты по имѣнiю г-жи Кондратьевой, имъ повѣренныя и найденныя правильными; но крестьяне подписью не утвердили ихъ. Призваны были къ столу крестьяне этого имѣнiя и повѣренный владѣлицы. Въ присутствiи ихъ и публики громко и внятну прочтены посредникомъ Куломзинымъ уставная грамота и сдѣланное изысканiе имъ. Присутствующiе повѣрили уставную грамото по планамъ, трубуя въ то же время разъясненiя отъ обѣихъ сторонъ; распрашивали крестьянъ, въ чемъ они находятъ неправильность и невыгоду свою; спрашиваемые не имѣли никакихъ причинъ къ протесту. Гласное разъяненiе дѣла вразумило ихъ: они объявили свое удовольствiе и согласiе подписать и утвердить уставную грамоту; тогда мировой съѣздъ объявилъ имъ, чтобъ они вышли, обдумали и обсудили дѣло на свободѣ и потомъ объявили съѣзду, свободно и безъ стѣсненiй, находятъ ли они уставную грамоту безобидною, и правильно. Черезъ часъ крестьяне объявили мировому съѣзду полное удовольствiе и согласiе утвердить уставную грамоту, чтó и было исполнено."
Потомъ говорится о разсмотрѣнiи другой уставной грамоты, имѣвшемъ такой же результатъ, и о разбирательствѣ нѣсколькихъ жалобъ.
"Засѣданiе продолжалось до 7 часовъ пополудни (продолжаетъ потомъ г. Телепневъ). Обсуждались и рѣшались гласно многiе возникшiе вопросы. Кресмтьянъ разныхъ имѣнiй было болѣе семидесяти человѣкъ. Глубокая тишина не прерывалась во все время… Я слышалъ разсужденiя крестьянъ послѣ мирового съѣзда. "А что, православные, вишь ты — какой законъ вышелъ! Бывало призовутъ нашего брата одинъ на одинъ, порядкомъ не распросятъ, а подчасъ и запугнутъ, напишутъ чтò знаютъ, прочтутъ такъ что не поймешь, велятъ руку приложить и отошлютъ, а чтò писали — про то Богъ ихъ вѣдаетъ! А теперь, вишь ты, судятъ при всѣхъ; одинъ такъ скажетъ, другой законъ увкажетъ, правило отыскиваетъ, не таяться; все видно по правдѣ будетъ. Дай-богъ здоровья, видно дѣла-то у насъ станутъ дѣлать не попрежнему!"
"Гласное разбирательство и разсужденiе приняты всѣмъ безъ исключенiя съ умиленiемъ; многiе крестьяне, выходя изъ присутствiя, перекрестились…"
Еслибы крестьяне слѣдили за нашей журналистикой, они вѣроятно точно также выразились бы по поводу размышленiй «Дня» и офицiальнаго заявленiя "Сѣверной Почты"; они сказали бы: "Вишь ты — одинъ такъ скажетъ, другой законъ укажетъ, правило отыскиваютъ, не таятся; все видно по правдѣ будетъ".
Слѣдуетъ дорожить этимъ проблескомъ надежды на близкую правду. Примѣръ — еще не докахательство; кинешемскiй уѣздъ не составляетъ всей русской земли. Какъ правда не водворяется по щучьему велѣнью, такъ и вѣра въ нее не вселяется въ души разомъ, по данному предписанiю. Примѣровъ недовѣрiя, о которомъ мы упомянули выше, множество всюду; одинъ изъ нихъ очень наглядно расказываетъ въ "Москов. Вѣдомостяхъ" мировой посредникъ курской губернiи, дмитрiевскаго на Свапѣ уѣзда, г. Ратищевъ; онъ расказываетъ, какъ крестьяне одного имѣнiя въ его участкѣ отказались принять въ свое пользованiе землю, оставшуюся сверхъ высшаго душевого надѣла, которую имъ отдавали за ничтожную плату, — отказались для того только, чтобъ не подписать условiя и тѣмъ не закабалить себя на пять лѣтъ. Когда, послѣ долгихъ убѣжденiй и успокоительныхъ рѣчей, крестьяне все-таки стояли на своемъ, г. Ратищевъ составилъ объ этомъ протоколъ и прочиталъ его имъ, надѣясь, что по выслушанiи они одумаются и поймутъ свою пользу; но это нисколько не помогло. "Въ протоколѣ (говоритъ онъ) я между прочимъ объяснялъ ихъ отказъ отъ земли опасенiемъ, что они закабалятъ себя на пять лѣтъ, тогда какъ черезъ два года они ожидаютъ какой-то новой воли. При чтенiи этого мѣста вырвалось у крестьянъ одобрительное слово. Тогда я предложилъ имъ оставить землю въ своемъ пользованiи хотя на два года, но они и отъ этого предложенiя отказались…"
Недовѣрiе полное, нелдовѣрiе безграничное ко всему писанному, форменному, идущему отъ господъ и грамотниковъ! А тутъ еще "застѣнчивость" заставляетъ возбуждать такого рода вопросы: слѣдуетъ ли объяснять крестьянамъ статью положенiя, который они не знаютъ и потому не пользуются предоставляемымъ ею правомъ? Такой именно вопросъ случился въ калужской губернiи. Одинъ помѣщикъ пригласилъ мирового посредника помочь ему въ въ соглашенiи крестьянъ для составленiя уставной грамоты; имѣнiе его состоитъ изъ нѣсколькихъ деревень и нѣкоторыя изъ нихъ платили до сихъ поръ оброка меньше, нежели сколько слѣдуетъ по положенiю. Начинается соглашенiе, и "въ разговорѣ посредника съ крестьянами обнаружилось, что они не знаютъ о существованiи 170 ст. мѣсти. полож. и не подозрѣваютъ, что существующiй оброкъ не можетъ быть увеличенъ. Какъ только посредникъ коснулся этого предмета, то помѣщикъ поспѣшилъ преврать разговоръ; а потомъ, отпустивши крестьянъ, выразилъ посреднику неудовольствiе, заключающееся въ томъ, что объясняя крестьянамъ смыслъ 170 статьи, посредникъ дѣлаетъ невозможнымъ соглашенiе со всѣми вообще крестьянами". Вотъ тутъ-то и произошло нѣчто вродѣ "застѣнчивости"; да и какъ ей было не произойти: помѣщикъ видимо добрый, потомучто до изданiя положенiя бралъ съ крестьнъ малый, легкiй оброкъ. Посредникъ не возразилъ ему и самъ впалъ въ сомнѣнiе; вслѣдствiе чего и вошолъ въ губернское присутствiе съ представленiемъ, прося разрѣшить: "должно ли, при повѣркѣ уставной грамоты, объяснять крестьянамъ смыслъ всѣхъ подлежащихъ статей закона, хотя бы они и не дѣлали такихъ возраженiй, на которыя по закону имѣютъ право?"
Читая это, чувствуешь, что и помѣщикъ и посредникъ — люди въ сущности недурные, а между тѣмъ вопросъ вышелъ странный, даже больше нежели странный: вѣдь онъ могъ родиться только въ такомъ обществѣ, гдѣ находятся люди, сомнѣвающiеся въ пользѣ распространенiя между народомъ юридическихъ свѣдѣнiй, въ такомъ обществѣ, гдѣ самая правда, даже обнародованная правда — можетъ еще находиться подъ какимъ-то надзоромъ… Мы говоримъ о понятiяхъ, объ образовавшейся съ теченiемъ времени привычкѣ… или лучше-сказать — отвычкѣ говоритъ чистую правду громко и полными словами, говоримъ о тѣхъ понятiяхъ, по которымъ допускается возможность не говорить правды, прятать ее.
Нѣтъ кажется надобности говорить, что губернское присутствiе разрѣшило вопросъ утвердительно, т. е. освободило правду изъ-подъ надзора. Правда стало-быть торжествуетъ!.. И это — истинное торжество, потомучто если оглянешься назадъ, — ужасъ беретъ, чрезъ какiя дебри должна пробираться на свѣтъ наша правда! Посмотрите напримѣръ на эту собранную одной газетой, какбы наскоро, небольшую групу дѣлъ, еще возможныхъ даже въ настоящее время: "Тамъ попадья-дворянка терзаетъ единственную дворовую свою бабу; тутъ столбовая мало архангельская помѣщица Леонтьева кормитъ гнилымъ картофелемъ и бьетъ горничную, и вмѣстѣ съ роднымъ братомъ безъ милосердiя колотитъ пятнадцатилѣтнюю дѣвочку, зато что та съ голоду осмѣлилась пожаловаться мировому посреднику. Тамъ какой-то господинъ запрещаетъ своему мальчику-казачку учиться грамотѣ и таскаетъ его за волосы, оправдываясь, что безъ нег некому будетъ и трубки набить барину; тутъ какаято нижегородская дворянка Юрагипа переступаетъ всѣ границы азiатскаго безправiя и заставляетъ губернатора публично заявить, что онъ самъ лично убѣдился въ важномъ злоупотребленiи касательно жестокаго обращенiя ея съ дворовою дѣвушкой, а въ самомъ Нижнемъ-Новгородѣ батюшка съ сынкомъ Тавровскiе въ банѣ дерутъ розгами 16-лѣтнюю дѣвицу и доводятъ ее до того, что оказалось необходимымъ сдѣлать медицинское освидѣтельствованiе и чрезъ него уже удостовѣриться въ жестокосердiи помѣщиковъ тавровскихъ. Всѣ эти и множество другихъ подобныхъ случаевъ притѣсненiя крестьянъ и обидъ, причиняемыхъ имъ помѣщиками, оглашаются, по волѣ высшаго начальства, во всѣхъ вѣдомостяхъ и ведутъ за собою должную и строгую кару и общественнаго мнѣнiя, и законнаго суда."
