О чомъ-же говорится больше всего въ этихъ корреспонденцiяхъ? Чтò больше всего занимаетъ и заботитъ этихъ мыслящихъ людей, разсѣянныхъ по лицу земли русской? Кажется всего больше занимаетъ ихъ мысль о выступающемъ на поприще нашемъ земствѣ и объ его составныхъ элементахъ; заботятъ ихъ — несложившiяся, но долженствующiя непремѣнно сложиться отношенiя между этими элементами, а въ особенности отношенiе такъ-называемыхъ "образованныхъ людей" къ такъ-называемой "меньшой братiи". И при этомъ съ наибольшимъ одушевленiемъ выставляются великiе грѣхи въ прошедшемъ и великiя обязанности вь будущемъ этихъ "образованныхъ людей" относительно этой "меньшой братiи". Говорится стало быть много и о томъ, какъ теперь живутъ-поживають «образованные», какъ живетъ-поживаетъ "меньшая братiя…"
Вотъ напримѣръ впечатлѣнiя и размышленiя одного деревенскаго жителя, недавно прибывшаго въ давно-оставленную деревню и поселившагося въ ней. Описавъ эту деревню, представляющую "одну изъ благодатнѣйшихъ мѣстностей губернiи", онъ говоритъ:
"Оглянешь все, что есть передъ глазами, и невольно вдохнешь всею грудью вольный, теплый, травяной воздухъ, и невольно повторишь ceбѣ въ сотый разъ: какъ здѣсь хорошо!.. Да, и дѣйствительно хорошо: просторъ, приволье и "святая тишина! "…
"Не сходя съ мѣста, глядя изъ окна или сидя на балконѣ можно пожалуй прослѣдить точка въ точку всю деревенскую, крестьянскую жизнь… Когда протянется часъ за часомъ нѣсколько однообразныхъ, тягуче-длинныхъ деревенскихъ дней, всякаго мѣстнаго наблюдателя поразитъ глубоко — почти непонятная недвижимость этой жизни. Тотъ-же самый видъ, тѣ же самыя фигуры, тѣ же самыя голоса и звуки, которые oнъ слышалъ и видѣлъ, которыми проникался и убаюкивался ребенкомъ, предстанутъ предъ нимь теперь и сожмутъ ему сердце воспоминанiемъ чего-то далекаго и забытаго… "Сколько лѣтъ прошло, подумаетъ онъ, какiя событiя совершились, — а что-же измѣнилось?"
"Сколько ни живите вы въ деревнѣ, сколько не вдумывайтесь въ ея теперешнюю жизнь, ничего существеннаго въ ней не измѣнилось. Великое 19-е февраля 1861 года, возбудивъ лишь на время новую дѣятельность и новыя страсти, кануло словно въ вѣчность…
"Въ тотъ многопамятный годъ, когда, по здѣшнему выраженiю, "мужики стали вольные", т. е. въ годъ, послѣдовавшiй за первымъ объявленiемъ свободы, — деревенская жизнь представляла нѣчто дѣйствительно новое и небывалое: всѣ какъ-будто разомъ поумнѣли! Заговорили о такихъ предметахъ высшаго порядка, о которыхъ прежде никто никогда и не задумывался. Неожиданнѣе и отраднѣе всего поражалъ и въ самихъ крестьянахъ ихъ всеобщiй порывъ къ грамотности, къ школамъ, къ просвѣщенiю. Образованное общество дружно отвѣтило на него самою пламенною готовностью сдѣлать все, что только оно можетъ!.. Ктому-же жизнь преисполнилась всякихъ агитацiй: съ одной стороны возбуждены были громадныя надежды, cъ дpyгoй неcoразмѣрнѣйшiя опасенiя. Но съ тѣхъ поръ всѣ новые вопросы успѣли страшно надоѣсть, надежды значительно поблекнуть, опасенiя исчезнуть, a пopывъ къ ученiю до такой cтепени ослабѣть, что теперь онъ представляется намъ какимъ-то нервическимъ порывомъ. Школы, неподдерживаемыя волею начальства или искусственными мѣрами случайнаго энергическаго дѣятеля, либо совсѣмъ закрываются, либо съ каждымъ мѣсяцемъ теряютъ своихъ учениковъ…"
Здѣсь мы прервемъ на минуту нашего деревенскаго мыслителя. Самъ онъ въ одномъ мѣстѣ своей статьи сказалъ: "Внимательное наблюденiе послѣднихъ coбытiй научило каждаго изъ насъ всего болѣе опасаться строгихъ обобщенiй какихъ-бы то ни было мѣстныхъ явленiй русской жизни." Принимая это положенiе, мы позволяемъ себѣ не спешить и обобщенiемъ послѣднихъ чертъ нашей деревенской жизни. То, что онъ сказалъ, можетъ быть совершенно вѣрнo для его мѣстности, но изъ другихъ мѣстностей до насъ доходили и иныя вѣсти. "Узнать нельзя, говорили намъ, — такъ все измѣнилось! А на счотъ грамотности — есть-ли школа, или нѣтъ ея, а необходимость учить такъ или иначе грамотѣ всѣхъ дѣтей уже сама собою разумѣется; предметъ сдѣлался безспорнымъ и какъ-бы окончательно у всѣхъ въ умѣ порѣшонномъ. Какъ-бы то ни было, нe обобщая явленiя, мы заносимъ его какъ замѣченный фактъ, и спѣшимъ дополнить мѣстную картину нашего деревенскаго наблюдателя.
"….Жизнь пошла по старинѣ, продолжаетъ oнъ, — до такой степени по старинѣ, что даже барскiя усадьбы, ycпѣвшiя порости крапивой и бурьяномъ, со всѣми своими полисадниками, цвѣтниками и англiйскими дорожками, теперь опять нѣсколько вычистились, подмелись, закраснѣлись даже песочкомъ и значительно уже перестали походить на мѣстности 12-го года, чрезъ которыя только-что "прошолъ французъ." Помѣщики видимымъ образомъ кое-какъ нашлись и начинаютъ, хотя съ трудомъ, но по маленьку справлять свое хозяйство… Бытъ ихъ поколебался и въ cpавненiи съ прежнимъ страшно упалъ. Но всѣ эти колебанiя и паденiя не вызвали ни какой видимой нравственной реакцiи, никакой свѣжей, достойной дѣятельности. Вмѣсто новой дѣятельности, большинство продолжаетъ душевно тяготѣть къ старымъ формамъ… большинство погрузилось по уши въ одни мелочные, чисто-карманные интересы, при чемъ нѣкоторые (хотя къ счастью весьма еще немногiе) какъ-то особенно безсмысленно озлобились на весь окружающiй мiръ и вступили въ открытую борьбу съ окружными крестьянами, загоняя ихъ скотъ, ловя самихъ въ невиннѣйшихъ прогулкахъ за грибами и ягодами въ барскихъ рощахъ, домогаясь взысканiя всевозможныхъ штрафовъ и доходя даже до позорнаго сооруженiя кабаковъ…"
Не будемъ обобщать и этого явленiя, хотя о кабакахъ, т. е. о "позорномъ сооруженiи" ихъ уже прошумѣли отовсюду. Но въ настоящихъ замѣткахъ нашего деревенскаго наблюдателя не то для насъ самое главное: до главнаго мы сейчасъ доходимъ. Наблюдая классъ "образованныхъ людей" своей мѣстности, — который въ предѣлахъ его наблюденiя состоитъ конечно изъ землевладѣльцевъ, — онъ раздѣляетъ этотъ классъ на категорiи и останавливается на одной изъ нихъ, — на той, отъ которой считаетъ себя вправѣ ожидать и требовать….
"….Мы разсуждаемъ здѣсь, говоритъ онъ, о наиболѣе просвѣщонныхъ, наиболѣе сознательныхъ, развитыхъ людяхъ нашихъ селъ н деревень, которые все еще продолжаютъ изъ щелей своихъ кабинетовъ созерцать мѣстную общественную жизнь, не принимая въ ней никакого живаго, близкаго участiя — ниже словомъ, ниже дѣломъ. Я все думаю о томъ болѣзненномъ настроенiи, которое мѣшаетъ ближайшимъ другъ къ другу людямъ съютиться между собою и сдуматься на томъ: что надо дѣлать, какъ надо дѣлать?…
"За отвѣтомъ на вопросъ: что дѣлать? ходить казалось-бы далеко не зачѣмъ. Окружающая жизнь отвѣчаетъ на него громогласно…. Повсюду выставляетъ она на показъ свою нужду, свое невѣжество, свою ужасающую скуку; повсюду — сознательно-ли, безсознательно-ли — она требуетъ духовной помощи, разумной опоры, общественной поддержки, свѣта познанiй, наконецъ — человѣческихъ развлеченiй, независимыхъ отъ кабаковъ, пьяныхъ базаровъ, питейныхъ лавчонокъ и всякихъ «заведенiй», на зазывныя вывѣски которыхъ совѣстно смотрѣть и куда толпами идутъ мужики, бѣгаютъ даже бабы и начинаютъ наконецъ бѣгать крестьянскiя дѣти, которымъ тоже некуда болѣе дѣваться отъ заѣдающей ихъ праздности и безразсвѣтнаго невѣжества. Не честно слагать всю отвѣтственность въ собственномъ позорномъ бездѣйствiи на одинъ народъ, обвиняя его въ грубости, недовѣрчивости, дикомъ нежеланiи просвѣщаться и развиваться… Вѣдь тотъ-же народъ, чорный и темный, въ первую счастливую для него минуту громко и искренно заявилъ объ этомъ великомъ своемъ желанiи. А его-ли вина, что оно вдругъ сдѣлалось предметомъ не серьознаго дѣла, а какой-то временной, модной потѣхи…
"Странно также ссылаться на скудость матерiальныхъ средствъ. Никто не станетъ спорить, что матерiальныхъ средствъ не много стало у русскихъ помѣщиковъ; но еслибы браться за дѣло — съ меньшими претензiями, но съ гораздо большею любовью, съ несравненно даже меньшею навязчивостью, но настолько-же съ большимъ мужествомъ и постоянствомъ, то дѣйствительная надобность оказалось-бы въ такихъ ничтожныхъ средствахъ, что о нихъ и задумываться совѣстно…
