Впрочем, как порошка сего нет нужды класть на нож более количества против грецкой горошины, ибо и оттого сделается удар, как из маленького пистолета, то не может произойтить от него никакого вреда и опасности. Я много раз после того это делывал и всегда только игрушкою сею веселился. Но какую проказу я после того сим порошком сделал, о том упомяну ниже в своем месте, а теперь, сим окончив сие письмо, остаюсь и прочее.

Любезный приятель! В теперешнем письме расскажу вам достальное наше стояние в сих кантонир-квартирах, и что случилось со мною в достальную часть зимы. В описанных в предследующем письме и подобных тому других упражнениях, окончился тысяча семьсот пятьдесят шестой и наступил новый 1757 год, который в особливости достопамятен был в моей жизни, а не менее во всем свете, бывшими в течение оного многими весьма знаменитыми происшествиями.

В начале сего года встревожен был наш покой одним нечаянным и печальным известием. У г. Розенштрауха, моего хозяина, было, кроме вышеупомянутых пяти дочерей, еще два сына, которые оба служили в нашей службе и находились тогда в Курляндии, где их кирасирскому полку тогда стоять случилось. Об одном из сих сыновей получено было тогда известие, что он, будучи болен горячкою с пятнами, умер. Я удивился, увидев вдруг по утру в один день вошедшего ко мне их пастора. По коротком извинении сказал он мне: "Помогите мне, государь мой, утешить печальную фамилию. Я нарочно зашел наперед к вам, чтоб просить вас, чтоб вы при том были, я сообщать буду г. Розенштрауху печальнейшее известие". Потом рассказал он все дело обстоятельно, и я с охотой согласился сколько можно ему в сем случае помогать.

Теперь не берусь я описывать то печальное зрелище, которое представилось тогда нам, как мы довели речь и наконец известие объявили. Бедный старик ахнул, услышав сие, и едва мог перенести удар, толь мало им ожидаемый. Что касается до матери, то сия упала того часа в обморок, и мы с пастором принуждены были употребить довольно труда к приведению ее опять в память. Плач и рыдание слышно было во всем доме, а особливо между сестрами. Единого только вытья, как обыкновения только нам свойственного, я тут не слыхал, а впрочем все, что только можно себе жалкого вообразить, видно было тогда в сем доме и несколько дней сряду, в полном совершенстве; пастор истощил все свое красноречие к утешению стариков, в печаль погруженных, но принужден был плакать вместе с ними. Лишение взрослого уже и великие надежды о себе подававшего сына было нм несносно и единое напоминание о нем возобновляло всю горесть и печаль, чувствуемую ими. Я сам, привыкнув уже к ним, как к родным, брал участие в их печали и хотя никогда не знавал покойника, однако искренно сожалел о его смерти и употребил все, что мог к облегчению печали стариков и к утешению их сем горестном случае.

Не успела их печаль несколько миновать, и возобновиться опять прежнее спокойствие в доме, как вдруг занемог я наижесточайшим образом. Меня схватило так, что я принужден был того часа слечь в постелю и неинако думать, что придет ко мне опять горячка. И тогда имел я случай насмотреться, сколь много меня мои хозяева любили. Они встужились и взгоревались все, власно так, как бы занемог их ближний родственник. Они пришли тотчас все ко мне и только что твердили: "О, бедный г. подпоручик! что вам это сделалось, и куда как нам вас жаль!" Но сожаление их при одних словах не осталось, но они употребляли все, что только могло служить к облегчению или лучшему спокойствию больного. И постеля моя казалась им черства, и одеяло холодно, и чай мой худ: все надобно было им для меня переменить, и все чего бы я ни похотел и о чем бы ни заикнулся, готово было для меня. Они просили, чтоб я только Бога ради сказывал, а служанка их не должна была почти вон выходить, дабы я тем меньше мог дожидаться требуемого. Одним словом, они ходили за мною как бы лучшие мои родственники и не имели до тех пор покоя, покуда я не выздоровел, что, по счастию моему, скоро воспоследовало, но и за сие обязан я был старанию мызницы: она вздумала меня сама лечить и уговорила принять не знаю какой-то серый порошок, уверяя, что он мне конечно поможет, что и в самом деле так сделалось. Не успел я оный и совсем непротивный порошок принять, как тотчас мне полегчало, и я дня в три оправился совсем от болезни. Таким образом, болезнь моя не продолжилась более недели, и мы стали по прежнему препровождать свое время.

Удовольствие мое вскоре после сего умножилось еще приездом в полк опять сестры моей. Зять мой отпросился у полковника еще из лагеря домой и, всю осень и половину зимы препроводив в деревне, возвратился тогда в полк и привез опять с собою сестру мою. Он пожаловал был между тем уже капитаном. А как он жил и от штаба и от меня только верст за восемь, то сие было причиною, что я часто к ним езжал и дня по два иногда у них гащивал. Сестра моя навезла с собою мае всякой всячины, а особливо из сластей и деревенских конфектов. которыми я в особливости и тем паче был доволен, что мог ими иногда моих хозяев угощать и подчивать, когда они ко мне прихаживали и тем сколько-нибудь соответствовать их ласкам и благоприятству.

Несколько дней спустя после того, обрадован я был еще одним случаем, а именно приездом из деревни людей моих с запасом. Они привезли мне всякой походной провизии и некоторое количество денег, которыми я в особливости был доволен, ибо хотя я и никак не мотал, но жил наивоздержнейшим образом, однако одного офицерского жалованья было слишком мало к тому, чтоб можно было содержать себя порядочным образом; сверх того нужны были тогда деньги и для предстоящего похода.

Между тем, как все сие происходило, слухи о приближающейся и предстоящей с пруссаками войне час от часу умножались и распространялись более. Уже деланы были из под руки многие великие приуготовления, и от генералов в полки, а от полку ко всем ротным командирам присылаемы были то ни дело секретные ордера, чтоб иметь все в готовности к походу, и чтоб солдат колико можно более обучать военной экзерцициии, а тягости и обозы все исправить, дабы по первому повелению можно было выступить в поход. Сие было причиною, что чем ближе время к весне приближалось, тем более получал и я себе упражнения. В каждую неделю собираема была у меня рота и обучаема пальбе и экзерциции, а в прочие дни обучались солдаты по квартирам своим. Для самого ж того принуждены бывали мы все, ротные командиры, несколько раз съезжаться в штаб и к полковнику и вместе с оным советоваться и трактовать о разных полковых надобностях.

По наступлении великого поста принужден я был отказаться от стола моего мызника. Мне не хотелось во время оного есть мясо, и для того велел я для себя особливое кушанье готовить. Сестра снабдила меня всем, что принадлежало к постной провизии, а сверх того привезли мне и из деревни много кое-чего такого, чем в сие время питаться было можно. Со всем тем дружная перемена пищи произвела во мне жестокую лихорадку. Тогда хозяевам моим была обо мне новая забота. "Вот, — говорили они пришедши тотчас меня навестить, — не правду ли мы говорили, чтоб вы опасались лихорадки. Мы не смели тогда вам прекословить, ведая что того закон ваш требует, однако когда уже дело сделалось и зло воспоследовало так ему помогать надобно. Благодарить Бога, что болезнь сия известная, и потому не дивитесь тому, сказала прежняя моя врачебница, что я от вас теперь требовать стану; прежде не хотела я, чтоб вы постились и говели, а теперь неотменно того требую, чтоб вы целые три дня ничего не кушали". — Для чего это так? спросил я удивившись. — "Для того, — отвечала она: что это наинадежнейшее и лучшее лекарство от лихорадки, происшедшей от испорченного желудка, какова теперь ваша".

Предписание сие хотя казалось мне строго, однако, убежден будучи ее уверениями и доказательствами, согласился я тому следовать, а чрез самое то и действительно тотчас от лихорадки своей избавился и был с того времени в рассуждение постных пищей гораздо осторожнее и берегся как можно от грибов, от которых она мне наиболее сделалась, да и хозяйка моя, которой приносил я тысячу благодарений за ее попечение обо мне и вспоможение, старалась отыскивать у себя в доме все, что только можно было мне употреблять с меньшею опасностию в пищу.