Сим окончу я мое теперешнее письмо. В последующим за сим расскажу вам обратное наше путешествие, а между тем сказав, что я есмь ваш нелицемерный друг, остаюсь и прочая.
ОБРАТНЫЙ ПОХОД
Письмо 51-е
Любезный приятель! Вот письмо, которое предаю я вам на волю. Оно не содержит в себе ничего кроме описания таких происшествий, которые произвели во всем свете досадное, по справедливое армии и всему нашему российскому народу бесславие: ибо идучи назад, оставляли мы повсюду только следы стыда, трусости и непростительной жестокости, что все всякому истинному патриоту неинако как в досаду обращаться долженствовало.
Приступая теперь к делу, прежде всего скажу вам, что сколь медлительно и непроворно шли мы сперва вперед, столь поспешно и проворно пошли мы назад, власно так, как бы нам предстояла какая-нибудь превеликая беда, и мы от неприятеля побеждены и всею его армию гонимы были. Сей поспешности первые знаки увидели мы еще в самом том месте, откуда пошли назад. Накануне того дня, в который мы выступили, отдан был приказ, чтоб уменьшить, колико можно, в армии повозок; и чтоб у офицеров не только по две, но и по одной бы не было, а по два бы офицера на одну повозку укладывались и излишние вещи жгли и бросали. Легко можно заключить, что повеление сие было нам не весьма приятно, но нас всех до бесконечности перетревожило. В превеликом неудовольствии и роптании на командиров своих говорили мы тогда между собою: "Изрядное награждение за труды наши! — Вместо того, чтоб возвращаться в отечество с полученными от неприятеля корыстьми, велят нам и свое родное сжечь и бросать!" Но все таковые роптания нам не помогали. Многие, действительно, принуждены были, исполняя повеление сие, с последним почти своим скарбишком расставаться, и после от самого того еще более терпеть нужды и отягощения, нежели терпели прежде. Но мне удалось и сей раз избежать сего зла. Я, будучи и тогда еще ротным командиром и один почти в роте, мог уже, под предлогом, что мне не с кем соединяться, удержать один свою повозку и с нею все то, что имел до того времени.
Итак, помянутого 29-го числа, то есть ровно через десять дней после нашей баталии, выступили мы в поход и поплелись обратно в сторону к своему отечеству. И поелику нам теми же самыми местами иттить назад было не можно, которыми мы шли вперед, потому что они все были опустошены и начисто очищены, то взяли мы несколько вправо и вошли прямою дорогою к городу Инстербургу, где оставлены были у нас разные команды. Мы спешили колико можно; однако, со всею поспешностью, не могли мы в тот день перейтить более семи верст, ибо случившаяся на пути нашем переправа чрез одно неудобное место, сделала нам столько остановки, что мы принуждены были не только весь тои, но и последующий за тем день, то есть 30-е число августа, прогваздаться на сей переправе.
31-го числа продолжали мы поход свой далее, и авангардный наш корпус, в котором уже не было нужды, распущен был по дивизиям, и наш полк попал в третью из оных. В сей последний день августа переправились мы верст с тринадцать.
В последующий за сим день, то есть сентября 1-го, пошла армия далее и нашему полку досталось в сей день быть в арьергарде и иттить позади всех; нам велено было иметь возможнейшую осторожность и жечь все, остающееся от армии, и по несчастию изломавшиеся, повозки. Какое зло и особливое несчастие для тех, у коих случилось чему-нибудь испортиться и изломаться! Не оказываемо было тут ни малейшего сожаления и не принимаемо было ничто в уважение, хотя бы кто чрез сие последнего своего имения лишился. Впрочем, хотя о неприятеле не было ни слуху, ни духу, ни послушания, однако в арьергарде находилось несколько тысяч, и мы шли фронтом целою колонною, равно так, как бы неприятель следовал по стопам нашим. Таковое шествие причиняло нам неописанное и такое беспокойство, какого мы до того времени никогда не ощущали; ибо как погода стояла тогда сухая и жаркая, шли же мы прямо пашенными и хлебными полями, не разбирая пустая ли била земля или засеянная хлебом, то армия, провалив целою грудою со всею своею артиллериею и бесчисленными повозками, всю поверхность земли так взмесила, что она обратилась в наинежнейшую пыль. Когда же пришла очередь иттить нам позади и целою еще колониею, то поднялась такая пыль, что в оной шли мы власно. Как в наигустейшем и таком тумане, что на сажень не можно было друг друга видеть. Но между туманом и пылью была та проклятая разница, что в первом можно иттить, никакого отягощения не ощущая; а пыль, набиваясь и в глаза, и в ноздри, и в рот, не только всех нас поделала чучелами, но причиняла нам крайнее беспокойство. Словом, сей день был для вас весьма памятен, и мы его долго забыть не могли.
В последующее потом второе число продолжали мы поход свой далее; но перешед только верст пять, оставовились и на сем месте, за усталостью лошадей, дневали. (3-го).
Наконец, четвертого числа, пришла армия к городу Ивстербургу и, не переходя реки Прегеля, стала лагерем и ночевали. В сем местечке находились у нас оставленные команды, охраняющие запасной провиант, и другие вещи. Все сие принуждены мы были теперь забирать с собою и оставлять город сей опять во власть неприятеля. Не могу изобразить, сколь велика была радость жителей городских, смотрящих на ваше выступление, и сколь велик, напротив того, был стыд, с которым мы, будучи победителями, тащились сим образом, без всякой нужды назад, и выходили из мест, оружием нашим до того покоренных.
На утро, то есть 5-го числа, как в день именин тогда царствующей императрицы нашей, вздумалось предводителям нашим отправить обыкновенное торжество, и для того в некоторых полках поставлены были полковые церкви, для отправления службы божией, а армия вся выведена была в парад и производима была обыкновенная троекратная пальба из пушек и из ружья, и несколько пудов пороху расстреляно на воздух. Но правду сказать, у нас так много его осталось, что и девать было его некуда.
Мы думали, что простоим тут весь оный день, однако поспешность нашего предводителя или паче сказать, трусость и опасение, чтоб не напал на нас неприятель и, сохрани Господи! не разбил бы всей армии, сего никак не дозволила. Но мы, по приказанию его, принуждены были еще в тот же день, с великим поспешением, перебираться за местечком чрез реку Прегель и становиться на той стороне в лагерь, а мосты на Прегеле того момента были сняты.
Мы не медлили в сем лагере почти ни часа, но по утру в последующее шестое число пошли далее; и чтоб в походе меньше было остановки, то пошла армия двумя дорогами к городу Тильзиту, где находились наши раненые и многие другие команды. Первая и вторая дивизии пошли по правую, а третья — по левую сторону реки, и перешед в сей день более пятнадцати верст, стали лагерем. Сей переход был нам весьма труден, потому что настала дождливая и ненастная погода и сделалось очень грязно. А, как и дорога была очень неровная и везде были переправы через речки и вершины, то целая вторая дивизия и многие обозы не могли не только в тот день, но до самой ночи и седьмого числа приттить в лагерь, что принудило фельдмаршала нашего, против желания своего, сделать тут двухдневный растах (8-го).
Нашему полку досталось тут опять быть в арьергарде и мне с оным. Сие я для того упоминаю, что мог, идучи в арьергарде, принуждены были ночевать на дороге и в таком беспокойстве, в каком мы никогда еще ночей не препровождали, и потому ночь сия была для нас весьма памятна. Мы принуждены были всю ее препроводить не только под дождем, стоя на одном месте, и под ружьем, но почти по колено в грязи. Причиною тому была переправа через одну небольшую, но низкие и топкие берега имеющую речку, текущую сквозь широкую и болотистый грунт имеющую долину. Как всей обозам принуждено было переправляться чрез сию речку по сделанным немногим и скверным мосточкам, то не можно было им никак поспешить; а сие и причиною было, что к сему месту привалило бесчисленное множество повозок, которые, все сие топкое и слабое место так взмесили, что каждая повозка стояла по ступицу в грязи, а бедные солдаты нашего арьергарднаго корпуса, следующие непосредственно за оными, принуждены были стоять почти по колено в грязи и дожидаться, покуда обозы все чрез мост переберутся и препроводить в таком состоянии целую ночь. Всякому легко можно вообразить, сколь сие для них было трудно и беспокойно; но не одни они, а не меньшее беспокойство терпели и мы, офицеры их. Единое преимущество наше пред ними состояло в том, что мы сидели на своих верховых лошадях и не имели нужды стоять по колено в грязи. Но каково ж было сидеть под стужею и дождем целую ночь на лошади, и не сходить ни на минуту с оной! Трудность сию удобнее всякому себе вообразить, нежели мне описать можно. К вящей нашей досаде, не можно было нигде развесть и огонька для обогрения наших дрожащих и от стужи немеющих членов. Повсюду было мокро, везде вода, и везде грязь, и грязь глубокая и топкая. Сколько раз мы ни испытывали это делать, до все ваши старания — разжечь огонь, были безуспешны, и мы, против хотения своего, принуждены были дрогнуть всю ночь и проклинать и обозы и речку с ее мостами, и в лагерь не прежде пришли, как уже на другой день.
