Говоря о создавшейся в Сталинграде ситуации, Блюментрит заявил: «Если бы немецкие войска были своевременно отведены назад, то это не вызвало бы паники среди них. Немецкие солдаты были достаточно хорошо обмундированы и оснащены для боевых действий в зимних условиях и сумели преодолеть тот страх, который испытывали год назад. Но удержаться на занимаемых позициях у них уже не хватало сил, а мощь русских росла изо дня в день.

Гитлер, однако, не хотел уходить из Сталинграда. Он по-прежнему требовал: “Никаких отступлений”. В результате, когда русские начали зимнее контрнаступление, немецкая армия в районе Сталинграда была окружена и силой оружия принуждена капитулировать. Мы уже были слишком ослаблены предыдущими потерями, чтобы выдержать такую катастрофу. Ход войны повернулся против Германии».

С наступлением лета 1943 года Гитлер вновь решил захватить инициативу и первым нанести атакующий удар на Восточном фронте. Хотя на этот раз наступление носило меньшие масштабы и велось на более узком участке фронта, чем когда-либо ранее, он бросил в атаку все имевшиеся у него резервы — включая 17 танковых дивизии, — рассчитывая двумя сходящимися ударами окружить советские войска на выступе под Курском.

Рассказывая об этом наступлении, Клейст заявил, что сам он не питал особых надежд на его успешный исход, но фельдмаршалы Клюге и Манштейн, командовавшие двумя наступающими танковыми группировками, казалось, были настроены весьма оптимистично. «Если бы наступление началось шестью неделями раньше, оно, возможно, принесло бы успех, хотя у нас больше уже не было ресурсов, чтобы добиться решающей победы. Но русские заблаговременно узнали о наших приготовлениях. Они создали сильные оборонительные позиции, заминировали подходы к ним, оттянув основные силы в глубину обороны».

Когда это последнее наступление немцев выдохлось, русские сами перешли в контрнаступление. У них теперь имелось достаточно резервов, чтобы наращивать наступательный натиск, тогда как немцы, как азартные игроки, сделавшие рискованную ставку, растратили силы, которые могли позволить им навязать серии затяжных оборонительных боев и даже создать позиционный тупик. Теперь же русское наступление развивалось безостановочно всю осень и зиму с редкими короткими перерывами, вызванными больше затруднениями с подвозом снабжения, чем немецкими контрударами. Весь Южный фронт пришел в непрерывное движение и так и не стабилизировался.

Впечатления немецких генералов о Красной Армии интересны и нередко весьма поучительны. Наиболее высокую оценку, изложенную в лаконичной форме, дал генерал-полковник Клейст: «Русские с самого начала проявили себя как первоклассные воины, и наши успехи объяснялись просто лучшей боевой подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость и могли вести военные действия без многого, что считается необходимым в армиях других государств. Их командование быстро извлекло уроки из своих поражений в начале войны и вскоре стало высокоэффективным».

Когда я спросил фельдмаршала Рундштедта его мнение о сильных и слабых сторонах Красной Армии в 1941 году, он ответил: «С самого начала нас удивило качество и надежность русских тяжелых танков. Но у русских было меньше артиллерии, чем ожидалось, и в той первой летней кампании их воздушные силы не оказали нам серьезного сопротивления».

Говоря о советском вооружении, фельдмаршал Клейст заявил: «Советская боевая техника и оружие были отличного качества еще в 1941 году, особенно танки. Артиллерия была превосходной, так же как и большинство видов стрелкового оружия — винтовки были более современными, чем наши, и имели более высокую скорострельность. Русский танк Т-34 был самым лучшим танком в мире».

В беседах со мной генерал Мантейфель подчеркнул, что русские сохраняли свое превосходство в конструкции танков до конца войны и что советский тяжелый танк «Иосиф Сталин» (ИС-2), появившийся на фронте в 1944 году, он считает самым лучшим из всех танков, участвовавших в боях как на Восточном, так и на Западном фронтах. Английские эксперты критиковали советские танки за их упрощенную конструкцию и недостаточную оснащенность приборами, особенно радиоаппаратурой. Однако немецкие эксперты-танкисты считали, что, оснащая свои танки множеством приборов и различных удобных мелких приспособлений, англичане и американцы перегружают свои боевые машины в ущерб маневренности и мощности.

По мнению Клейста, Красная Армия испытывала наиболее острую нехватку оружия в 1942 году, особенно ей не хватало артиллерии. Но, начиная с 1943 года, оснащенность советских войск боевой техникой и оружием непрерывно возрастает. Поставки военного оснащения союзниками — особенно автотранспорта — имели важное значение, но главную роль сыграл все возрастающий объем производства новых советских заводов в Сибири, недосягаемых для немцев. Применявшиеся русскими танки почти полностью были их собственного производства.

Что касается советского военного командования, то Рундштедт отзывался о маршале Жукове как «об очень хорошем полководце». Ведущий военный комментатор «третьего рейха» Дитмар, хорошо знакомый с мнениями и настроениями немецкого генералитета, заявил, что Жукова «считали выдающимся военачальником».

«Другим талантливым полководцем и умелым тактиком был маршал Конев, но он несколько уступал Жукову. В ходе войны военное руководство русских сверху донизу достигло очень высокого уровня. Одним из наиболее ценных качеств русских была готовность их командиров учиться и их способность повышать свое профессиональное мастерство, — продолжал Дитмар. — Высшее командование было укомплектовано офицерами, которые столь убедительно доказали свои способности и мастерство, что им было дано право самостоятельно принимать решения и свободно действовать по своему усмотрению».

Генерал Блюментрит подробно изложил мне свои впечатления о войне на Восточном фронте.

«В 1914–1918 годах в чине лейтенанта, после краткосрочных боев с французами и бельгийцами в Намюре в августе 1914 года, я затем целых два года воевал против русских. В первом же наступлении на Восточном фронте мы быстро поняли, что столкнулись с качественно иными солдатами, чем французы и бельгийцы, искусно использующими маскировку, умело зарывавшимися в землю при обороне, решительными и смелыми. Мы понесли большие потери.

Даже в 1914–1918 годах более суровые условия войны на Востоке сказывались на наших войсках. Солдаты предпочитали воевать на Западном фронте, а не на Восточном. На Западе это была война боевой техники и массированного артиллерийского огня — например, Верден, Сомма и т. д. Эти факторы имели решающее значение, и хотя приходилось тяжело, по крайней мере, мы сражались с противником западноевропейского склада. На Востоке плотность артогня была меньшей, но бои были более упорными, поскольку нам противостояли более стойкие и крепкие солдаты. Ночные бои, рукопашные схватки, сражения в лесах особенно практиковались русскими. В той прошлой войне среди немецких солдат ходила поговорка: “На Востоке бой ведет отважная армия, а на Западе пожарная бригада несет вахтенную службу”.

Однако лишь во второй мировой войне мы впервые поняли, что такое Россия в действительности. Уже сражения июня 1941 года показали нам, что представляет собой новая, советская армия. Наши потери в боях достигали до пятидесяти процентов личного состава. Пограничники и женщины защищали старую крепость в Бресте более недели, сражаясь до последнего человека, несмотря на обстрел из самых тяжелых орудий и бомбежку с воздуха. Наши войска скоро узнали, что значит сражаться против русских. Фюрер и большая часть нашего высшего военного командования не имели об этом представления. Это вызвало массу бед.

Красная Армия в 1941–1945 годах была гораздо более сильным противником, чем царская армия, ибо она самоотверженно сражалась за идею. Это усиливало стойкость советских солдат и, в свою очередь, заставляло наши войска сражаться с большим упорством, ибо на Восточном фронте действовало правило: “Либо ты, либо я”. Дисциплина в Красной Армии тоже соблюдалась более четко, чем в царской армии.