Президент США был полностью убежден в необходимости новой встречи «трех», переговоры о которой шли уже в течение некоторого времени. «Если Сталин не может встретиться с нами в Средиземном море, — сообщил мне [в телеграмме] президент в конце декабря, — я готов приехать в Крым и встретиться в Ялте, которая кажется мне самым подходящим местом на Черном море, поскольку там наилучшие помещения на побережье и самая надежная летная погода. Моя группа будет такой же, как группа, сопровождавшая меня в Тегеран, — примерно тридцать пять человек. Я все еще надеюсь, что военное положение позволит маршалу Сталину встретить нас на полпути».

Я ответил президенту Рузвельту 29 декабря 1944 года:

29 января я вылетел с аэродрома Нортхолт на «скаймастере», предоставленном мне генералом Арнольдом. Моя дочь Сара, официальные члены делегации вместе с моими личными секретарями Мартином и Роуэном, а также капитан третьего ранга Томпсон отправились со мной. Мой остальной личный штат и некоторые министерские чиновники летели на двух других самолетах. На Мальту мы прилетели перед самым рассветом 30 января, и там я узнал, что один из этих самолетов разбился близ Пантеллерии. Только трое из экипажа и два пассажира остались в живых. Таковы превратности судьбы.

2 февраля утром группа президента США прибыла на американском корабле «Куинси» в гавань Валлетты. День был теплым, и под безоблачным небом я наблюдал всю картину с палубы «Ориона». Когда американский крейсер медленно шел мимо нас вдоль набережной к своей якорной стоянке, я увидел фигуру президента, сидевшего на мостике, и мы помахали друг другу. Шедший в сопровождении эскорта «спитфайров», под гром салютов и музыку корабельных духовых оркестров, игравших на пристани «Звездное знамя», американский крейсер представлял собой замечательное зрелище. Я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы пойти на ленч на крейсер «Куинси», а в 6 часов вечера в каюте президента состоялась наша первая официальная встреча.

В этот вечер мы все вместе обедали на «Куинси», обсудив в неофициальной обстановке результаты переговоров, происходивших в предыдущие дни между Иденом и Стеттиниусом[135] по политическим вопросам, которые должны были быть поставлены в Ялте. В эту ночь началось «великое переселение». Группа, о которой ранее говорил президент, была обеими сторонами увеличена раз в десять. Транспортные самолеты поднимались с аэродрома через каждые 10 минут, чтобы переправить в Крым на аэродром Саки, на расстояние примерно в 1400 миль, около 700 человек, входивших в английскую и американскую делегации. Там еще за два месяца до этого были расквартированы части английской авиации для подготовки технической стороны дела. Я забрался в свой самолет после обеда и лег спать. После продолжительного полета в холодную погоду мы приземлились на аэродроме, покрытом глубоким снегом. Мой самолет летел впереди президентского, и мы задержались на некоторое время, ожидая его. Когда его вынесли из лифта «священной коровы»,[136] он выглядел слабым и больным.

Советская штаб-квартира в Ялте была расположена в Юсуповском дворце. Из этого центра Сталин, Молотов и их генералы управляли Россией и руководили своим колоссальным фронтом, на котором происходили в это время самые ожесточенные бои. Президенту Рузвельту был предоставлен еще более роскошный, Ливадийский дворец, находившийся поблизости, и именно здесь, чтобы избавить его от физических неудобств, происходили все пленарные заседания. Это были единственные неразрушенные здания в Ялте. Мне и ведущим членам английской делегации предоставили большую виллу, примерно на расстоянии 5 миль отсюда, построенную в начале XIX столетия английским архитектором для русского графа Воронцова, бывшего некогда послом императора при английском дворе. <…>

4 февраля, в 3 часа дня (на следующий день после нашего прибытия), меня посетил Сталин, и мы дружески беседовали о войне против Германии. Он был настроен оптимистически. Германии не хватало хлеба и угля: ее транспорт был серьезно разрушен. Я спросил, что сделают русские, если Гитлер переберется на юг, скажем в Дрезден. «Мы пдследуем за ним», — ответил Сталин. Затем он сказал, что Одер не является больше препятствием, так как Красной Армии уже удалось захватить на противоположном берегу несколько плацдармов, а немцы используют для его обороны неподготовленное, плохо руководимое и плохо вооруженное народное ополчение. Они надеялись отозвать регулярные войска с Вислы и использовать их для обороны реки, но русские танковые части обошли их. Теперь у них имеется только мобильный или стратегический резерв в 20 или 30 плохо обученных дивизий. Имеется также несколько хороших дивизий в Дании, Норвегии, Италии и на Западе, но в целом их фронт прорван, и они лишь стараются залатать дыры.

Когда я спросил Сталина, что он думает о наступлении Рундштедта[137] против американцев, он назвал это глупым маневром, который причинил Германии вред и был предпринят ради престижа. Военная машина Германии сломана, и такими средствами ее не исправить. Лучшие генералы потеряны: остался только Гудериан, да и тот авантюрист. Если бы германские дивизии, отрезанные в Восточной Пруссии, были своевременно выведены, их можно было бы использовать для обороны Берлина. Но немцы ведут себя глупо. У них все еще имеется 11 танковых дивизий в Будапеште, но они так и не поняли, что не являются больше мировой державой и не могут держать войска там, где им заблагорассудится. В свое время они поймут это, но тогда уже будет слишком поздно.

Первое пленарное заседание конференции началось днем 4 февраля, в четверть пятого. Мы собрались в Ливадийском дворце и заняли наши места за круглым столом. Вместе с тремя переводчиками нас было 23 человека. Со Сталиным и Молотовым были Вышинский, Майский, русский посол в Лондоне Гусев и русский посол в Вашингтоне Громыко. Переводил Павлов. Американскую делегацию возглавляли президент Рузвельт и Стеттиниус. В нее входили также адмирал Леги, Бирнс, Гарриман, Гопкинс, руководитель европейского отдела в государственном департаменте Мэттьюс и специальный помощник из государственного департамента Болен, который также переводил. Иден сидел рядом со мной. В мою группу входили Александр Кадоган, Эдуард Бриджес, наш посол в Москве Арчибальд Кларк Керр. Переводил для нас, как и всегда со времени моей первой встречи со Сталиным в Москве в 1942 году, майор Бирс.

Переговоры начались с обсуждения вопроса о будущем Германии. Я уже, конечно, обдумал эту проблему и еще месяц назад написал по этому вопросу следующую записку Идену:

«Сталин спрашивал, как нужно будет расчленить Германию. Будем ли мы иметь одно или несколько правительств или же только какую-то форму администрации? Если Гитлер безоговорочно капитулирует, сохраним ли мы его правительство или откажемся иметь с ним дело? В Тегеране Рузвельт предложил разделить Германию на пять частей, и Сталин с ним согласился. Я, с другой стороны, колебался и хотел, чтобы она была разделена лишь на две части, а именно: Пруссию и Австрию—Баварию, с тем чтобы Рур и Вестфалия находились под международным контролем. Теперь, сказал Сталин, настало время принять окончательное решение.